Человек со свинцовым чревом - Паро Жан-Франсуа. Страница 40

— Боже мой, отец! Да вы же отец Муйяр!

Какой странный поворот судьбы свел Николя с его бывшим преподавателем иезуитского коллежа в Ванне? Он был поражен случившейся с ним переменой: из любезного и приятного человека он превратился в старика с блуждающим взглядом. А ведь они не виделись всего несколько лет.

— Да, это я, сын мой. И я огорчен тем, что встретился с тобой в подобных обстоятельствах. Ты узнал меня, но я — я уже не тот, что прежде. Я ослеп и благодарю Бога за то, что избавил меня от зрелища бесчинств, которые ныне творятся повсюду.

Николя понял, почему выражение лица его учителя изменилось. В тусклом свете свечи его глаза казались почти белыми, а нижняя челюсть не переставая дрожала.

— Отец мой, вы знаете зачем меня похитили?

— Николя, Николя, чтобы добраться до истины, нужно преодолеть некоторые препятствия. Не важно, как ты очутился передо мной, я к этому отношения не имею. Преклоним колени и помолимся Господу.

Он встал на колени, придерживаясь за край стола.

— Я бы с удовольствием, но не могу, — произнес Николя. — Я связан, отец.

— Связан? О да, ты в плену своих заблуждений. Ты упорно не желаешь видеть верную дорогу, ясную дорогу, ту, которую я тебе указывал, от которой ты не должен был отступать.

— Отец, объясните мне, как я оказался здесь и зачем вы пришли? Где мы?

Священник продолжал молиться и ответил, лишь когда поднялся на ноги.

— Мы в доме Божьем. В доме тех, кого несправедливо обвиняют и преследуют, и кому — стыдись — ты обязан своей должностью.

— Что вы хотите сказать?

— Придворные нечестивцы послали тебя расследовать мнимые преступления. Они поручили тебе обвинить наше Общество Иисуса в том, чего мы не делали.

— Я просто исполняю свой долг и ищу торжества справедливости.

— У тебя лишь один долг: ты должен повиноваться Божьей благодати, которая присутствует во всем. И нет других законов, кроме Божьих заповедей. Ты должен отвергнуть господство тиранов и отречься от нечестивых коронованных властителей.

— Могу ли я заключить из ваших слов, что ваше общество оправдывает те жестокие преступления, которые я сейчас расследую?

— Все, что нам от тебя нужно, и я, бедный старик, получил приказание тебе об этом сообщить, — это отказаться от расследования, которое может повредить дому, который дал тебе все и которому ты обязан всем лучшим, что в тебе есть.

— Я — слуга короля.

— Король больше не наш господин, он предал лучших из своих подданных.

Николя понял, что споры ни к чему не приведут. Слабое здоровье старика и приказы, которые он получил, явно привели его ум в смятение и лишили того спокойствия и невозмутимости, которыми славился отец Муйяр, один из самых уважаемых преподавателей коллежа в Ванне во времена, когда Николя получал там свое образование. Он понял, что лучше схитрить.

— Отец, сейчас я с трудом могу вам поверить. Но я подумаю над вашими словами и решу, как должен поступить.

— Сын мой, это верные слова, узнаю тебя. «Тот, кто спасает свою жизнь, потеряет ее; а тот, кто отдаст ее за меня, спасется». Слушай слово Божье, не думай над ним. Мы не должны слишком заботиться о делах мирских; желая спастись сегодня, мы теряем себя для вечности. Благословляю тебя, сын мой.

Николя никогда даже представить себе не мог, что ему придется лукавить со своим старым учителем, но он знал, что за почтенным старцем скрываются другие заинтересованные персоны, не такие святые и щепетильные, — он не обманывался на их счет. Отец Муйяр на ощупь поискал свечу, которую он потушил, погрузив комнату во мрак. Николя услышал, как открылась дверь. Кто-то подошел к нему и снова завязал ему глаза. Послышался незнакомый голос:

— Он согласился?

— Он будет думать, но я уверен, что согласится.

Николя почувствовал отвращение к такому выражению старческой преданности. Незнакомец снова заговорил:

— В любом случае, это лишь первое предупреждение.

Его слова прозвучали как настоящая угроза. Николя снова, как мешок, перетащили в карету и быстро куда-то повезли. К этому времени он окончательно пришел в себя и попытался измерить расстояние, считая минуты. Час спустя карета остановилась, и его вытащили на улицу. Ему развязали руки и грубо толкнули в яму, заполненную опавшими листьями и гнилой водой. Николя услышал, как отъезжает карета. Он стянул с глаз повязку. На лес опустилась ночь. Николя попытался высвободить ноги. Через полчаса ему это удалось — благодаря перочинному ножу, чудесным образом оказавшемуся в кармане его камзола. На его часах, также чудом не пострадавших, было восемь часов вечера.

Должно быть его чем-то напоили, и он долгое время лежал без чувств, пока наконец к нему не вернулось сознание. Не важно, в каком месте его держали взаперти. Важно было то, что иезуиты похитили его совершенно в открытую и воспользовались бедным стариком, чтобы повлиять на него и шантажом заставить прекратить расследование дела, которое, как им казалось, угрожало их безопасности.

Хуже всего было то, что они без стеснения воспользовались удобным случаем — королевской охотой, чтобы напасть на него, магистрата. Немыслимое преступление! Неужели столь серьезные интересы были затронуты, чтобы они дошли до такого? Так или иначе, думал он, медленно пробираясь в темноте по краю дороги, между этим делом и Обществом Иисуса существовала какая-то связь. Было ли оно причастно к преступлениям или нет, но оно боялось итогов расследования и всеми силами пыталось его затормозить. Кажется, они надеялись на его верность Ордену. И правда, он никогда не присоединялся к многочисленному хору хулителей Ордена. Из благодарности за полученное образование и из уважения к старым учителям он никогда не отступал от этого правила.

Николя было отлично известно, что судьба Общества находится под угрозой. 2 августа король издал указ, предписывающий закрыть его через год. За ним последовали громкие аресты, иезуитов обвиняли в делах о банкротстве. В парламенте аббат Шовлен нарисовал ужасную картину Общества, представив его как двуглавую гидру, которая душит два мира. Он заявил, что Общество еще существует в королевстве лишь благодаря терпимости, но не на законных основаниях. В конце ноября епископы Франции должны были высказать свое мнение государю. Ходили слухи, что их мнения разделились. Все это оправдывало и объясняло страх иезуитов перед лицом неминуемого скандала, который окончательно перевесит чашу весов общественного мнения, и так уже настроенного против Общества, и повлияет на решение короля.

Николя наконец добрался до небольшой деревушки. Он постучался в дверь ближайшей хижины и спросил у изумленного крестьянина, где он находится. Выяснилось, что он не так далеко от Версаля, ровно посередине между Сатори и королевской резиденцией.

Николя спросил у крестьянина, можно ли ему где-то раздобыть экипаж, чтобы добраться до дворца. После долгих разговоров, сомнений и перешептываний, от которых Николя едва не потерял терпение, какой-то грузный фермер на двуколке довез его до места. Через час Николя стоял на площади Оружия.

Следуя распоряжению ждать его в понедельник вечером, кучер, вместе с заснувшим Гаспаром, уже был на месте. Обеспокоенный слухами о его исчезновении, солдат тоже приехал, чтобы доставить его в апартаменты Лаборда. После закрытия ворот и Лувра попасть во дворец было довольно затруднительно. Николя ограничился кратким объяснением, сказав, что он упал с лошади и заблудился в лесу.

Он поднялся в апартаменты Лаборда, чтобы сменить костюм и промыть рану на затылке. Он оставил своему другу письмо с благодарностями за прием, а также кратким отчетом событий дня. Гаспар проводил его до кареты. Они расстались добрыми друзьями, и молодой человек тысячу раз поклялся Николя, что он может рассчитывать на его помощь всегда, как только окажется в Версале.

Возвращение в Париж было горьким. Рана Николя ныла, и ему было очень грустно от мысли, что отца Муйяра использовали, чтобы оказать давление на его бывшего ученика. У него не останется других воспоминаний об этом дне — ни о знакомстве с королевской дочерью, ни о своей первой охоте — он будет вспоминать лишь скорбное лицо старика.