Сердце напрокат - Серова Марина Сергеевна. Страница 43

На лице Вольского вспыхнула и тут же погасла торжествующая улыбка.

– Этих суток, которые прошли с того момента, как ты задумал свой план, тебе хватило, чтобы подготовить декорацию к твоему спектаклю. Ты подбросил в квартиру Вероники связку писем с угрозами и признаниями в любви. Представляю, как ты ржал, когда писал эти каракули! Ты быстро нашел кандидата на роль убийцы – безобидного шизофреника из соседнего дома. Ты даже дал ему подержать конверты – под предлогом работы для инвалида он оставил отпечатки пальцев там, где тебе было нужно. Потом ты убил и его тоже. Но вот тут ты прокололся – тебя видели. Видели, как ты приходил к Петрищеву. А кто видел – не скажу, и не проси.

– Тоже мне, бином Ньютона! – фыркнул Вольский. – Толстуха в халате, с которой ты разговаривала днем. Ее заткнуть – проще пареной репы. Да вообще их шалман скоро взлетит на воздух. Эти алкаши и наркоманы совершенно не умеют обращаться с газом…

– Слушай, да ты просто маньяк! – покачала я головой. Вольский хлестнул меня ладонью по лицу – так быстро, что я не успела среагировать. В голове зазвенело.

– Думай, что говоришь, тварь! – сквозь зубы угрожающие сказал Владимир. – Ну, дальше! И от темы больше не отклоняйся.

– Ты убил бедного Петрищева и устроил у него в квартире алтарь. Фотографии Вероники ты принес с собой. А свечки нашлись у несчастного психа. Теперь все было готово. Тебе оставалось вывезти трупы в безлюдное место и инсценировать взрыв. В этом ты тоже мастер, верно? Неумелую бомбу может сделать и очень умелый взрывник… Это же надо было так все рассчитать! Аплодисменты тебе, ублюдок! На войне тебя научили только двум вещам… кстати, дай глотнуть.

Вольский дал мне сделать еще один глоток из бутылки, а сам основательно пригубил водки. Эх, жаль, нет возможности перетянуть руку – кровь вытекает слишком быстро…

– Продолжай! – прикрикнул на меня Вольский. Ага, про себя, любимого, послушать всякому приятно…

– Так вот, тебя на войне научили двум вещам – взрывать…

Тут я отключилась. Очнулась я от того, что Вольский брызгал мне в лицо водкой.

– А вторая? – требовательно спросил бизнесмен-маньяк.

– Что… вторая?

– Ты сказала, на войне меня научили двум вещам! – нетерпеливо спросил Владимир. – Так какая вторая?

– А-а, вон ты о чем… Что человеческая жизнь ничего не стоит. Знаешь, война – хреновая вещь… Но каждый извлекает из нее собственные уроки. Меня она, к примеру, научила тому, что человеческая жизнь бесценна… Ну, и еще – что ноги надо держать в тепле, а курево и зажигалку лучше всего запаковывать в презерватив.

На этот раз я соскользнула в темноту надолго. Пришла в себя оттого, что Вольский бил меня по щекам и кричал:

– Подожди! Подожди, сука!

– Интересно, да? – усмехнулась я. Холод подбирался к сердцу, и я понимала, что шансов выбраться у меня все меньше. – Кстати, начальник службы безопасности олигарха в курсе всего. Понял, урод? Так что тебе недолго бегать по земле…

– Позволь тебе не поверить, – хмыкнул бизнесмен. – Знаешь, что тебя погубило? Ты привыкла работать одна. Ты одиночка – так же, как и я. Никто ни о чем не догадывается. Для всех я – убитый горем жених. Пришлось даже изобразить, как я хочу покончить с собой. Дело закрыто. Шизик в могиле. Эта тварь, моя невеста – тоже…

– Ага! – пред глазами у меня было темно, но я как могла язвительно улыбнулась. – Вот только сердце Вероники до сих пор бьется. Кто бы мог подумать? И это не дает тебе спать по ночам, крысюк ты поганый. И вот тут… вот тут, дешевка, начинается самое интересное. Ты спокойно жил эти два с лишним года, наслаждался своей безнаказанностью, ездил на сафари… И вдруг ты узнаешь, что не довел дело до конца! Кто мог сообщить тебе эту информацию?

Вольский тяжело дышал в темноте.

– Врачей я отметаю сразу – трансплантацию делали в Москве, думаю, там даже не знали имени донора, ведь сердце Вероники доставили туда в контейнере. О том, чье это сердце, знали двое – отец девушки и Андрей Станиславович Новицкий. Ни тому, ни другому нет резона делиться с тобой этой информацией. Так кто лишил тебя сна и покоя? Кто превратил в маньяка, который не остановился на убийстве невесты, а продолжает охотиться за мальчишкой, который ни в чем не виноват?

Вольский не успел мне ответить – в темноте грохнул выстрел. За ним второй. Послышался звук падения тяжелого тела. Потом чьи-то руки разрезали на мне веревки, и резкий запах нашатыря привел меня в чувство.

Передо мной на коленях стоял Вадим Сергеевич Белоцерковский.

– Евгения, он вас едва не убил! Чем я могу помочь? – спросил мужчина. Я покосилась туда, где на полу лежало безжизненное тело Вольского. Кажется, выстрел снес ему полчерепа.

– Отрежьте кусок веревки и перетяните мне левую руку выше локтя, – сквозь зубы приказала я. – Потом найдите клочок бумаги и напишите на нем время, когда наложили жгут. Если я отключусь, не хочу остаться без руки оттого, что случится некроз тканей… и вызовите «Скорую»…

– «Скорая» подождет, – резко произнес политик, выполняя мою просьбу. – Мне нужно с вами поговорить.

– Слушайте, еще одного разговора я могу просто не пережить, – попыталась пошутить я. Но Белоцерковский не был настроен шутить.

– Как вы здесь оказались? – спросила я, оглядывая мужчину, одетого в расстегнутое пальто, дорогой костюм и белую рубашку с галстуком от Сальваторе Феррагамо.

– Заметил вашу машину возле барака, – пояснил Белоцерковский. – Наши окна выходят на ту сторону. Столько лет боремся за то, чтобы расселить этот клоповник… И мне стало интересно, к кому это вы могли приехать? Я подумал, что единственная нить, которая могла привести вас в этот шалман, – Петрищев, убийца моей дочери. Я ждал вас, чтобы поговорить и выяснить, с чего это вы заинтересовались смертью Вероники. И тут увидел…

– Ага! – сообразила я. – Вы увидели, как я выхожу и сажусь в машину. А потом вот этот господин дал мне по черепу… Позвольте полюбопытствовать, почему вы не позвонили в полицию?

Вадим Сергеевич молчал. Я протянула правую руку и подняла бутылку с коньяком. Та выкатилась из руки Вольского на ковер и даже не разбилась. Сил на то, чтобы вытащить пробку, у меня не было. Поэтому я протянула бутылку политику. Тот заботливо дал мне глотнуть и даже вытер мои губы салфеткой.

– Вы подозревали Вольского, – сообразила я, – подозревали еще тогда! Но следствие не смогло ничего доказать, улики против Петрищева были весомыми. И вот вы видите, что Вольский куда-то тащит мое безжизненное тело. Сложив два и два, вы понимаете – я что-то раскопала. И у вас появился шанс выяснить правду о смерти вашей дочери. Вы следили за Вольским, проникли в дом, слышали весь наш разговор. И застрелили убийцу Вероники.

– Я должен был это сделать, – ровным голосом сказал Вадим Сергеевич. – Должен был это сделать сам, своими руками. Теперь я снова смогу спать по ночам.

– Ну, суд вас, скорее всего, оправдает, – задумчиво протянула я. После того как Белоцерковский наложил мне на руку жгут, в голове просветлело.

– Позвольте, какой еще суд, Евгения? – поморщился политик. – Никакого суда не будет.

– Простите, но вы только что застрелили человека, – не веря своим ушам, едва выговорила я. – Каким бы подонком он ни был, ответить за это вам придется. Ну, думаю, найти хорошего адвоката для вас не проблема. Отделаетесь условным сроком…

– Я не могу этого допустить, – пождал губы Белоцерковский. – Это поставит крест на моей политической карьере.

– А-а! – протянула я. – Ну, тогда вам придется меня добить. Вы как, справитесь?

– Ну зачем вы так, Евгения! – укоризненно покачал головой политик. – Есть более простое решение.

Вадим Сергеевич подошел к трупу, достал из кармана белоснежный носовой платок, аккуратно вытер пистолет – это был «Зиг-Зауэр» старой модификации – и вложил его в руку покойника, сжав пальцы на рукояти.

– Вот так будет правильно, – удовлетворенно кивнул Белоцерковский.

– А как же я? Вы не сможете сделать вид, что меня здесь не было – на полу лужа моей крови, и никакая уборка не уничтожит следы, – хмыкнула я.