Дом без ключа - Азаров Алексей Сергеевич. Страница 45

…Они идут по набережным Сены, минуя пляс де ля Конкорд, и по Кэ де Лувр добираются до начала Ситэ. С набережной хорошо виден громадный Дворец юстиции, расползшийся на треть острова, и Жюль словно заново рассматривает его. До свиданья, Париж!..

На углу патруль проверяет документы. Сворачивать поздно, и Жак-Анри, не ускоряя шага, идет ему навстречу. Вахмистр из полевой полиции, шевеля губами, долго рассматривает удостоверения, переводит взгляд с фотографий на лица Жака-Анри и Жюля и опять на фотографии. Неохотно сует бумаги назад.

— Проходите.

Ничего особенного. Жаку-Анри десятки раз в день приходится лезть в бумажник за удостоверением личности или пропуском. Оккупационный режим в Париже свирепеет со сказочной быстротой. Стены домов заляпаны объявлениями о заложниках, приказами военного коменданта, афишками с портретами разыскиваемых… Теперь, после Сталинграда, немцы еще больше закрутят гайки пресса. Вахмистр на углу явно искал предлога придраться и был чрезвычайно разочарован, найдя, что бумаги Жюля и Жака-Анри в полнейшем порядке.

У моста Арколь — новый патруль. Жюль переглядывается с Жаком-Анри. Ну и припекло же немцев! На этот раз документы проверяют офицеры с черными ромбами на рукавах. В ромбах серебром вышито «СД». Жак-Анри на миг теряет самообладание. СД частенько вот так, средь бела дня, задерживает прохожих и отправляет их в Сантэ как заложников… До отъезда Жюля остались считанные часы, и Жак-Анри никогда не простит себе, если с другом что-нибудь случится сейчас. И что за идиотская мысль — разгуливать по Парижу, зная, что немцы в любой момент готовы обрушить репрессии за Сталинград!

Пожилой гауптштурмфюрер из руки в руку перекладывает удостоверение Жюля, его ночной пропуск и справку канцелярии коменданта Парижа, что Жюль является сотрудником немецкой администрации.

— Куда вы идете?

— Нас ждет клиент.

— Кого — вас?

Жак-Анри выдвигается вперед. Его немецкий язык безупречен.

— Фирма «Эпок», господин офицер. Я ее владелец. Мы строим для вермахта!

— Заткнитесь! Документы?

Жак-Анри протягивает удостоверение. Вежливо поясняет:

— Наш клиент — генерал-майор Пиккеринг. Организация Тодта.

Гауптштурмфюрер повышает голос:

— Заткнитесь!

— Хорошо, — говорит Жак-Анри.

Дело оборачивается плохо. Привлеченный объяснением, к ним направляется штатский. Из-за плеча офицера заглядывает в бумаги Жака-Анри и что-то шепчет. Офицер молча передает ему документы.

Штатский согнутым пальцем подзывает Жака-Анри к себе. Смотрит на Жюля.

— И вы тоже… Пойдемте-ка со мной.

Они входят в подъезд, и штатский спрашивает:

— Кто из вас знаком с генералом?

— Я, — говорит Жак-Анри.

— Его телефон?

— Только служебный…

— Номер?

Жак-Анри достает записную книжку. Открывает на листке с буквой «П». Штатский следит за его пальцем, отчеркивающим строку.

— Пиккеринг?

— Да, да…

Не скрывая сожаления, немец возвращает документы.

— Убирайтесь немедленно! Оба!

Жюль прижимает руку к сердцу:

— Тысяча благодарностей.

Штатский бешено поворачивается к нему.

— Еще одно слово, и я арестую тебя! Вон отсюда, скотина!

…Обратный путь обходится без происшествий. Жюль через каждые два шага ругает немцев. Когда французские ругательства кажутся ему слишком слабыми, он пользуется итальянскими и испанскими. Жаку-Анри становится смешно.

— Прекрати, старина…

— Такой день! — негодует Жюль. — И так испортить!.. Называется, попрощался с Парижем!

— Это они за Сталинград!

— Пора бы начать привыкать!

— Привыкнут…

Жюль останавливается и хохочет. Смех его так заразителен, что и Жак-Анри начинает улыбаться. Смеется. Прохожие оглядываются на них и замедляют шаг. Кое-кто готов присоединиться к веселью, хотя и не знает причины. Люди устали быть мрачными. Улыбка — она так красит жизнь! С ней и день кажется не особенно промозглым, и небо — чистым.

5. Февраль, 1943. Берлин, Тирпицуфер, 74

Генерал-лейтенант и кавалер рыцарского Железного креста Франц фон Бентивеньи, несмотря на высокое официальное положение, занимаемое в абвере, далеко не каждый день имеет честь видеться с адмиралом Канарисом. Он не так близок к нему, как генералы Ганс Остер и Эрвин Лахузен. Третий отдел абвера — заграничная разведка и контрразведка, — возглавляемый Бентивеньи, не блещет успехами и чаще всего играет на узких совещаниях у адмирала роль мальчика для битья. В кабинет Канариса генерала приглашают, как правило, по неприятным и обидным поводам. Поэтому, усаживаясь в кресло против стола и стараясь не слишком скрипеть сапогами, Бентивеньи заранее настраивается на очередной выговор. Канарис, маленький, с гладко прилизанными седыми волосами, недобро щурится, слушая Остера, держащего на весу раскрытую папку с документами. Кивок адмирала, адресованный фон Бентивеньи, более чем прохладен.

— Прошу извинить… У вас все, Остер?

— Да, экцеленц!

— Задержитесь, и поговорим втроем.

Остер слывет в абвере наперсником Канариса и поверенным всех его тайн. Он на чин ниже Бентивеньи и держится в его присутствии подчеркнуто скромно, как младший товарищ, которому предстоит многое перенять у старшего. Это, конечно, не значит, что он так и думает; напротив, у фон Бентивеньи есть основания полагать, что Остер невысокого мнения о его способностях разведчика. Но в абвере все следуют примеру Канариса, который тем лучше отзывается о человеке, чем большим ослом его считает. Это его манера, в частности, доводит до белого каления обергруппенфюрера Генриха Мюллера, коему Канарис к месту и не к месту поет дифирамбы. Всемогущий начальник гестапо прямо-таки бесится, слыша похвалы своему уму и своей проницательности, исходящие из кабинета шефа абвера. На месте Канариса фон Бентивеньи поостерегся бы играть с огнем, особенно сейчас, когда положение адмирала значительно пошатнулось. Фюрер настойчиво ищет в своем окружении виновников катастрофических неудач на Восточном фронте. Мюллер и Гиммлер, разумеется, не преминули намекнуть ему, что военная разведка провалилась со своими оценками возможностей Советского Союза…

Фон Бентивеньи, задумавшись, не мигая, целится взглядом в высокий, с залысинами лоб адмирала. Плоские уши Канариса пронизаны склеротическими прожилками; глубокие носогубные складки словно высечены резцом. Старый умный доберман-пинчер. Лучший сторож и лучшая ищейка империи! Неужели Мюллеру удастся свалить его? Сколько врагов у Канариса — Кальтенбруннер, Шелленберг, Мюллер, Гиммлер… Пальцев не хватит, чтобы пересчитать! Был еще Гейдрих, особенно ненавидевший адмирала, но его, слава богу, убрали с пути чешские террористы в мае сорок второго… Врагов породила зависть к выдающемуся положению адмирала в партии и государстве. Умножило их число иное — желание спихнуть ответственность за собственные просчеты на чьи-нибудь достаточно широкие плечи. Канарис удобная для ударов фигура. Он единолично руководит всей зарубежной агентурой рейха и только один в полном объеме имеет представление о комплексе разведывательных данных. Недаром Мюллер пустил слух, что данные эти, выйдя из кабинета Канариса, попадают на стол фюрера в препарированном виде… Жуткий слух, и не дай господь, чтобы фюрер поверил ему!

— Господа, — говорит Канарис, и в глазах его появляется живой блеск. — Я только что приехал от Кейтеля. Фельдмаршал информировал меня о заседании Тайного совета и словах фюрера. Не беру на себя смелости цитировать их, но основную мысль хочу довести до вашего сведения… Садитесь, Остер, — это надолго…

Остер, цепляясь носками сапог за ковер, огибает стол и занимает место напротив Бентивеньи. Постное лицо его обращено к адмиралу.

Канарис откидывается в кресле и прячет голову в плечи. Золотое шитье на рукавах его мундира мерцает в свете настольной лампы. Обычно адмирал ходит в штатском, форму он надевает лишь тогда, когда его приглашают в ОКБ или в ставку фюрера. За последние месяцы он делает это все реже и реже. Словно угадав мысли Бентивеньи, Канарис тонко улыбается, подбирая пухлую нижнюю губу.