Разбитое сердце королевы Марго - Лесина Екатерина. Страница 27

Юная принцесса была и вправду хороша.

– Я вас знаю, – сказал очередной ее кавалер, появившийся при дворе недавно, но Маргарита довольно уже слышала о нем, чтобы влюбиться. Что поделать, влюблялась она легко, к вящей ярости Эдуарда, не способного ничего-то с этой любовью поделать.

Он, глупец этакий, вздумал Маргариту сторожить.

И приставил к ее покоям верных своих людей, чтобы убивали всех мужчин, которые выйдут ночью… ну или войдут. Маргарита не уточняла. Узнав об этакой глупости, она лишь посмеялась: в ее покои вело множество путей…

– И я знаю вас. – Она ослепительно улыбнулась де Гизу, который ответил на эту улыбку своей. Придворные дамы полагали ее безмерно очаровательной. – Вы тот несносный мальчишка, который отказался служить мне в Амбаузе…

– Неужели?! – притворно ужаснулся де Гиз. – А мне помнится, что это вы отвергли меня, предпочтя бедолагу…

Он сделал вид, будто забыл имя. А Маргарита не стала напоминать. Ее верный паж, ее тень, которая уже тогда питала ее своей любовью, погиб.

– Увы, он оставил меня. – Она вздохнула непритворно, поскольку вполне искренне горевала о том, что жизнь была так жестока. – Он был слишком хорош, чтобы Господь оставил его среди людей.

– К моей радости.

– Вы жестоки.

– Вы уже тогда узрели эту мою черту. – Де Гиз поклонился. – Увы, ничего не могу с собой поделать. Жестокость – часть меня… но и она может быть привлекательной.

Маргарита верила.

Он был весь привлекателен, высокий и статный, светловолосый, одновременно прекрасный, будто ангел Господень, и порочный. Ее влекло к нему, влекло неудержимо, как пожалуй, не влекло до сего дня ни к одному другому мужчине.

Еще немного, и она вовсе потеряет голову.

Так и случилось.

Это не было истинной любовью, не той, которую прославляют менестрели, рассказывая истории о чувствах возвышенных и прекрасных. Нет, эта была животная всепоглощающая страсть, которая заставила Маргариту отбросить всякую осторожность.

Карл смеялся:

– Смотри, сестренка, этак ты и про других забудешь. – И спеша утвердить собственную власть, брата над сестрой, короля над верною своей подданной, он целовал ее.

Маргарита отвечала.

И все же, даже в этом поцелуе не забыла о своем Генрихе.

Он был чудесен. И чем больше узнавала она его как мужчину и как человека, тем сильней проникалась симпатией. Он не ревновал Маргариту, не исходил злобой, как несчастный Эдуард, общества которого она теперь избегала. Он был неутомим и обладал большой фантазией.

А еще он говорил о любви.

– Ты чудесная девочка, – сказал он однажды. – И такая одинокая…

– Разве я одинока?

– А разве нет? – Генрих лежал в постели и, обнаженный, был прекрасен. Он напоминал Маргарите одну из матушкиных статуй, правда, ожившую и тем втройне драгоценную.

– Меня любят.

– Тобой пользуются… всех мужчин влечет твоя красота. Но что они знают о душе?

– А ты… – Она вдруг испытала преогромную обиду. – Что ты знаешь о моей душе?

– Ничего, – охотно согласился де Гиз. – Но я узнаю. Если будет на то твое желание. Станешь моею женой?

Она согласилась. Почему бы и нет? Чем он хуже дона Карлоса [2]? Или того же принца Себастьяна [3], который и на портрете умудрялся выглядеть отвратительным, хотя все знают, что придворные портреты пишутся с великим преувеличением.

И пожалуй, с де Гизом Маргарита может стать счастливой.

Вот только матушка так не считала.

– Потаскуха! – Она отвесила Маргарите ощутимую пощечину. – Ты и вправду думаешь, что нужна ему? Ему нужна твоя кровь! Королевская кровь…

Она говорила.

О Гизах, замысливших взойти на престол. О глупости и распутстве Маргариты. О непристойном ее поведении, о котором знают, кажется, все… о многих иных вещах. И Маргарита слушала, надеясь, что, когда матушка выговорится – а ведь должно же было это когда-нибудь случиться? – ей позволят сказать хоть слово.

– Я люблю его, – пролепетала она, когда Екатерина, которая за прошедшие годы раздалась еще больше и теперь ходила с немалым трудом, смолкла.

– Что?

– Я люблю его. – Маргарита прижала руки к сердцу. – Пожалуйста, мама… умоляю… позволь мне быть счастливой!

И Екатерина со вздохом вынуждена была признать, что дочь ее унаследовала лишь горячую кровь, но не холодный разум.

– Любишь? Люби… но замуж за него ты не пойдешь.

Наверное, если бы не упрямство Маргариты, не ее слезы, матушка не стала бы спешить со свадьбой.

И не выбрала бы Генриха…

Матушка всегда недолюбливала Жанну д’Альбре, королеву Наваррскую, каковую именовала наглою выскочкой. Та платила столь же искренней нелюбовью, не способная ни понять, ни простить измены драгоценного своего супруга, которого Жанна обожала… а он, мало того, что предпочел ей какую-то девицу из окружения Екатерины, так еще и от веры своей отрекся, что для Жанны было вовсе невозможно. И пусть не имела она ни сил, ни возможностей отомстить изменнику, как и самой Екатерине, что сделала бы с куда большей охотой, но и смириться Жанна не могла.

О смирении Жанна предпочитала рассказывать другим.

К ней же самой тянулись гугеноты и просто изменники, недовольные правлением Екатерины. И разлад усиливался…

Они встречались, две женщины, разительно непохожие друг на друга внешне. Худая до изнеможения, блеклая Жанна, которая походила на всех святых мучениц разом, и низенькая пышнотелая Екатерина. Они улыбались друг другу, заверяя в вечной дружбе, и уязвляли словами, не имея причинить иного вреда.

И Жанна мечтала о дне, когда сил ее будет довольно, чтобы изничтожить и Екатерину, и всех католиков. Екатерина думала о том же, правда, уже касаемо самой королевы Наваррской и драгоценного ее сынка, как и всех еретиков-гугенотов…

Впрочем, Маргарита мало задумывалась о том. Политика вообще представлялась ей делом крайне скучным, запутанным. Да и хватало ей малого, любви де Гиза, который продолжал говорить о ней, пусть и дарил эту любовь не одной Маргарите, впрочем, и она сама не была верна ему.

Верность – почти так же сложно, как и политика…

– Мне жаль это говорить, – произнес он однажды голосом, преисполненным печали, – однако ваша матушка настаивает на моем браке…

– С кем?

Сердце заледенело, впрочем, ненадолго. Уж очень было оно непостоянным, это сердце, и Маргарита привыкла к переменчивому нраву его.

– Разве это имеет значение? Не с тобой, душа моя…

Маргарита вздохнула, она все еще надеялась, что матушка образумится. Гизы богаты, едва ли не более богаты, чем сама королевская семья. Знатны.

И связи их бессчетны… и разве этого недостаточно?

– Мне придется уехать. – Генрих поцеловал руку Маргариты. – Но и в отъезде я буду помнить о вас… я буду помнить о вас вечно.

Солгал.

Но тогда Маргарита искренне поверила, что слова его – правда. И разве не так надлежит делать, когда злая судьба в лице матушки-королевы разлучает возлюбленных?

– Я тоже буду помнить о вас, – пообещала она, почти не сомневаясь, что сдержит обещание.

А в скором времени, когда де Гиз и вправду покинул королевский двор, Екатерина, призвав дочь к себе, объявила собственную волю.

– Он же… он… – Маргарита была удивлена, поскольку, пусть дорогой Эркюль и говорил о возможности этого брака, но она не верила.

Уж слишком сильна была ненависть матушки к Жанне.

Вдовствующая королева, которая терпеть не могла, когда ей перечили, нахмурилась.

вернуться

2

Сын испанского короля Филиппа II.

вернуться

3

Сын португальской королевы.