Дело «Пестрых». Черная моль - Адамов Аркадий Григорьевич. Страница 41

— Как что? Надо готовить встречу…

На следующий день ровно в двенадцать часов от подъезда МУРа отошли две легковые машины. Через десять минут, миновав высокий старый дом с темным фасадом, они остановились за углом, в конце переулка.

Из первой машины вышли Гаранин с двумя сотрудниками и не спеша двинулись к нужному подъезду. Войдя туда, они спустились по узенькой лестнице в коридор, откуда начинались чуланы. Посветив фонариком на листок бумаги, где Сергей изобразил схему этих чуланов. Костя уверенно пошел вперед и вскоре без особого труда обнаружил подвал рядом с котельной. Внимательно обследовав все помещение и не обнаружив ничего подозрительного, он указал товарищам место около люка, где они должны были замаскироваться, и возвратился в подъезд. Там его уже ждали Воронцов и еще один сотрудник их отдела, Забелин. Втроем они подошли к квартире Купцевича. Правая рука каждого лежала в кармане, крепко зажав рукоять пистолета.

Костя позвонил. Дверь открыла Полина Григорьевна.

— Нам к товарищу Купцевичу.

— Пожалуйста, вот его дверь.

Костя постучал осторожно, косточкой пальца. Не получив ответа, он постучал снова. В комнате послышалась торопливая возня.

— Кого там несет? — раздался встревоженный голос Купцевича.

— До вас, товарищ, — чуть дребезжащим, старческим голосом ответил Костя. — До вас, из собеса.

— На кой черт я вам сдался?

— Та квиток принес. Заполнить треба, — тем же тоном продолжал Костя.

Купцевич завозился с замком. Воронцов и Забелин, повинуясь движению Костиной руки, отошли в сторону.

Дверь приоткрылась. Гаранин левой рукой рванул ее к себе и, выхватив правой пистолет, угрожающе произнес:

— Руки вверх. Не шевелиться.

В тот же момент из-за двери появился Воронцов, и на руках Купцевича щелкнули стальные наручники.

Купцевич был настолько потрясен случившимся, что даже не почувствовал в первый момент острой боли в правой руке, — язычок стального браслета случайно защемил кожу на руке, и браслет не закрылся. Немного придя в себя, Купцевич заметил это и слегка приободрился. В комнату вошел проводник служебной собаки Твердохлебов со своей Флейтой.

Купцевича усадили в дальнем от окна углу комнаты.

— Следи, — кивнул Твердохлебов собаке.

Купцевич невольно окаменел под злобно-настороженным взглядом Флейты, караулившей каждое его движение.

Оглядев комнату, Костя прежде всего переставил горшок с цветами со стола на подоконник. При этом Воронцов заметил, как тень пробежала по лицу Купцевича.

Костя сказал, обращаясь к Купцевичу:

— А теперь подождем. Вы, часом, «гостя» не ждете?

— «Гостя»? — хрипло переспросил Купцевич и, бросив испытующий взгляд на Гаранина, нехотя процедил: — Жду… одного.

При звуке его голоса Флейта угрожающе зарычала, шерсть на загривке стала дыбом, и, приподнявшись, она оскалила белые крупные клыки. Купцевич поспешно умолк.

Костя вызвал в коридор Воронцова и Забелина.

— Значит, товарищи, план такой. Забелин, ты стань в подъезде напротив. Если Папаша войдет в дом с улицы, дашь нам сигнал. Мы будем следить за тобой из окна. После этого ты тоже входишь в подъезд и закрываешь Папаше путь к отходу. Дверь ему откроет Полина Григорьевна. Ясно?

— Ясно-то ясно, да вдруг не придет? — как всегда, усомнился Воронцов.

Забелин только усмехнулся и вышел на лестницу. Гаранин и Воронцов возвратились в комнату.

Костя сухо сказал Купцевичу:

— Когда ваш «гость» постучит в дверь, вы ему скажете: «Входи. Открыто». Очень спокойно скажете, если не хотите иметь неприятности. Ясно?

Купцевич нехотя кивнул головой, и снова раздалось сдержанное клокочущее рычание Флейты.

— Если «гость» постучит из подвала, вы громко скажете то же самое. А сундук мы отодвинем сами. И это понятно?

При упоминании о подвале Купцевич вздрогнул.

— Понятно, — еле слышно просипел он, наливаясь краской.

На этот раз Флейта не рычала: Твердохлебов сделал ей предостерегающий жест рукой, он означал: «Ни звука». И собака смолкла. Через час она так же молча выполнила свой последний долг.

Больше никто из присутствующих не проронил ни слова. Костя взглянул на часы: до трех оставалось всего минут двадцать. «Может, и в самом деле не придет?» Костя нахмурился и поспешил прогнать от себя эту мысль.

В наступившей тишине слышно было лишь тиканье часов на стене.

Прислушиваясь к каждому шороху в квартире, замер у своей двери Сергей, зажав в руке пистолет.

Ночь выдалась темная и на редкость холодная. Под свистящими порывами ледяного ветра жутко скрипели и стучали голыми сучьями деревья. Лес был полон звуков, пронзительных, таинственных и пугающих.

Замерзшие прутья кустарников и колючие ветви молодых елей, невидимые во тьме и как будто враждебные, больно хлестали Ложкина по лицу, царапали вытянутые вперед руки, преграждали путь. Ноги то и дело проваливались в пушистый снег, цепляясь за скрытые под ним корни и поваленные стволы деревьев.

Уже больше трех часов прошло с момента его побега, с того жуткого и радостного мига, когда прогрохотал над ним последний вагон и он остался лежать на шпалах, уткнувшись лицом в грязный, облитый маслом и нечистотами снег, все еще не веря, что остался жив, что его не задело, что он на свободе. Поминутно припадая к земле, Ложкин, борясь с метелью, пополз к лесной чаще. Только там он осмелился встать, перевел дыхание и побежал.

Неожиданно откуда-то слева возникли два желтых круглых глаза, послышалось глухое урчание мотора. Через лес по занесенной снегом дороге двигалась грузовая машина.

Ложкин притаился в неглубокой ложбинке. Машина быстро приближалась. Уже смутно вырисовывался ее силуэт, виднелась гора ящиков в кузове.

В нескольких шагах от Ложкина машина внезапно остановилась. Из кабины выскочил человек, проверил груз, стукнул ногой по баллонам колес и крикнул шоферу:

— Порядок! Теперь крой прямо до станции! Поезд через двадцать минут!

И он прыгнул в кабину, с треском захлопнув дверцу.

В ту же минуту Ложкин выскочил на дорогу и ухватился за обледенелый борт машины. Он перевалился в кузов и, больно стукнувшись головой об угол какого-то ящика, на секунду потерял сознание.

…Пока не пришел поезд, Ложкин скрывался за станционными постройками, а потом, уже на ходу, уцепился за поручни последнего вагона.

Проснулся Ложкин, когда поезд уже подходил к Москве и вагон застучал колесами на стрелках. Мелькавшие за окном огни освещали тамбур переменчивым желтоватым светом.

Теперь надо было решать, как поступить дальше. Появиться на улицах Москвы в таком виде — значило вызвать подозрение первого же постового милиционера. Но задерживаться долго на вокзале тоже было опасно: ведь и сюда придет спецтелеграмма о его побеге.

Ложкин задумчиво поскреб ногтями грудь под ватником и вытянул онемевшие ноги. Эх, надо побыстрее раздобыть на вокзале хоть какую-нибудь одежонку.

Через несколько минут, смешавшись с толпой пассажиров, Ложкин очутился под стеклянной крышей перрона и не спеша стал пробираться в зал ожидания.

В громадном зале стояла сонная предутренняя тишина. На скамьях среди вещей сидели и лежали люди. Спали почти все.

Ложкин вразвалочку прошелся по залу, незаметно, но цепко оглядываясь вокруг.

Его внимание привлек мужчина, спавший на крайней скамье, возле которого стоял добротный, туго набитый чемодан. Наметанным глазом Ложкин сразу оценил подходящую ситуацию. Мужчина сидел так, что его могли видеть лишь две женщины, спавшие на противоположной скамье. Лицо он спрятал в поднятый воротник пальто и чуть отвернулся от чемодана.

Решившись, Ложкин с равнодушным видом прошел мимо спавшего, слегка задев его ногой. Тот даже не пошевелился. Ложкин уселся рядом на скамью и прислушался. Человек дышал ровно, с присвистом, и во сне даже причмокивал губами. По всему было видно, что спал он крепко. Тогда Ложкин ногой еле заметно придвинул чемодан к себе, подождал, потом подвинул еще и еще. Затем он снова, уже довольно сильно задел локтем своего соседа, но тот лишь пробормотал что-то во сне и окончательно отвернулся.