Дело «Пестрых». Черная моль - Адамов Аркадий Григорьевич. Страница 89

В тот вечер Доброхотов так и не появился в ресторане…

Словцов предупредил своего приятеля, что заедет к нему сразу же после репетиции, и Залесский несказанно обрадовался его появлению.

— Петр, я ее люблю! — с жаром воскликнул худой высокий Залесский, едва только Словцов успел скинуть в передней пальто и пройти в комнату. — Люблю мучительно, нежно, страстно. Она мне видится по ночам — ее лицо, губы, плечи! Ее улыбка! Ее смех! Да понимаешь ли ты, что это значит?

— Что ж я, по-твоему, никогда не влюблялся? — обиделся толстый и румяный Словцов.

— Ах! — с досадой махнул рукой Залесский. — «Влюблялся»! Скажи еще «волочился». А я люблю, понимаешь, люблю! И когда я вспоминаю, кому принадлежит это восхитительное существо, меня охватывает бешенство. Да, да! И она страдает. Да, она страдает! — порывисто воскликнул он. — Она несчастна!

— А почему она в тот раз не поехала с нами в ресторан? — спросил Словцов. — Ведь я же предупредил, что она его там встретит с другой. Я ее так просил!

— Потому что это благородный человек! Как ты не понимаешь? О, она истерзала мне сердце! Я умираю без нее! Каждый день умираю. Я живу только на сцене!

Залесский возбужденно шагал из угла в угол по комнате.

— Да, — солидно кивнул головой Словцов. — Играешь ты в последнее время с неслыханной силой. Зал гремит овациями. Ты покорил зрителей. Володя, ты все-таки чудовищно талантлив!

— Ах, что мне зрители! — с яростью воскликнул Залесский. — Я играю для нее, живу для нее, дышу для нее!

— О господи! Да знает ли она об этом?

— Знает. Я ей все сказал. И она слушала меня. Поверишь, со слезами слушала! Я околдовал ее! Так она сама сказала. Но… она не решается уйти от мужа. Даже тот случай в ресторане не помог мне!

— Вот, вот! И в связи с этим я хочу кое-что сказать тебе, Володя, — вкрадчиво проговорил Словцов, закуривая. — Только, ради бога, успокойся и сядь. Вот так. Ну-с, а теперь представь себе, к примеру, что ты тут мучаешься, мучаешься, и вдруг — бенц! — происходит маленькое событие, и она — понимаешь, она! — приходит к тебе. Навсегда. Сядь! Не вскакивай и не ломай руки. Ты огромный актер, Володя. Молчи! Я тебе льщу, но добросовестно. И она не сможет устоять. Но ты должен сделать вот что. У меня, видишь ли, есть одна вещь.

Словцов вытащил из-за спины небольшой сверток, развернул его и не спеша продолжал:

— Ничего особенного, всего только пыжиковая шапка. Но ее называют «шапка-невидимка». В магазинах не достанешь. Это мечта всякого мужчины. Так вот. В разговоре с Леночкой как-нибудь так, проходно, между прочим, уговори ее подарить эту шапку мужу. Вот и все, что от тебя требуется. И тогда эта шапка окажется для тебя волшебной. Она, я уверен, будет толчком для того маленького события, в результате которого Леночка придет к тебе. А это уже кое-что, не правда ли?

— Петя, а ты не болен? — участливо спросил Залесский. — Ты, часом, не мистик? При чем здесь эта шапка?

— Не спрашивай, — хитро усмехнулся Словцов. — И я здоров. Вполне здоров. Сделай, что я говорю, Володя, и ты увидишь. Ну, скажи, ты мне веришь?

— Ну, верю. Но, Петя…

— Все! Тогда действуй. А для этого на минуту спустись с неба на землю.

— Но как это сделать? Я понимаю — цигейковая шубка, которую ты достал мне для Леночки. Она так радовалась! Но шапка, мужская шапка!..

— Подумай. Прояви немного находчивости.

— Петя, — серьезно сказал Залесский. — Мне кажется, эта затея дурно пахнет.

— А ты не принюхивайся, черт возьми! Речь идет о твоем и ее счастье.

— Именно потому, что я люблю Леночку, — с расстановкой произнес Залесский, — люблю так, как только может любить мужчина, я не хочу впутывать ее в подозрительные дела.

Он опустился на кушетку и закурил. Минуту оба сосредоточенно молчали.

— Между прочим, Петя, — проговорил Залесский. — Ты все еще кутишь в компании с этим Плышевским и за его счет? Это унизительно, друг мой! Нашел мецената! Покровителя искусств!

— Э, брось! — махнул рукой Словцов. — Ради бога, не говори красиво. Это не твое амплуа. Да, я люблю кутнуть, люблю веселую компанию друзей, люблю шум и блеск ресторана, красивых и… гм… доступных женщин. А если платит приятель, то что за беда? Когда будут деньги, я с радостью заплачу за него, ты же знаешь!

— У тебя их никогда не бывает.

— Пусть! У кого из великих актеров были деньги? И у не великих их тоже не было.

— Ах, Петя, друг мой! Ты неисправим, — с улыбкой покачал головой Залесский.

— А ты? Ну, скажи, ты можешь, к примеру, отказаться от Леночки?

— О, нет! — снова загорелся Залесский. — Никогда! И я ее добьюсь! Любым путем, любой ценой, клянусь!..

— Не клянись! — жестко оборвал его Словцов. — От одного пути ты уже отказался. Одна цена тебе уже не подошла.

— Но это очень странный путь! И цена здесь неизвестна!

— Ах, вот что! «Странно», «неизвестно»… И это тебя сразу испугало? Тогда не говори о своей любви. Ты мыслишь слишком рационально, чтобы любить так, как говоришь.

— Но как, как я ей вручу эту злосчастную шапку?! — в отчаянии воскликнул Залесский. — Да еще для него, для мужа!

— Хорошо, Володя, — кротко согласился Словцов. — Я тебе помогу. Я все-таки люблю тебя. Что поделаешь!

— Интересно! — подозрительно покосился на него Залесский.

— Ты говоришь, она страдает, она не может сейчас уйти от этого человека. Так покажи ей, что ты не только влюблен, но и друг ее. И посоветуй в последний раз попытаться наладить отношения с мужем. Пусть проявит к нему внимание, заботу. И вот случайно попалась ей шапка, редкая, красивая, недорогая. Допустим, в том же самом магазине, где она вчера купила шубу. И продавщица ей сказала, что это лучший подарок для мужчины. И она купила эту шапку для него. Как это мило, трогательно, не правда ли?

— Допустим. Но что произойдет потом?

— Это уж их личное дело, Володя, — развел руками Словцов. — У них сложные отношения. Ведь он тоже влюблен, не забывай.

Поздно вечером серая «Победа» остановилась около дома на Молчановке.

Плышевский выключил мотор и повернулся к сидевшему рядом Фигурнову. Слабый свет уличного фонаря еле проникал в машину. И все-таки Фигурнов еще ниже надвинул на глаза шляпу и поднял воротник шубы.

— Значит, одобряешь? — деловито спросил Плышевский.

— Прекрасно, душа моя, прекрасно! — закивал головой Фигурнов. — Всегда надо бить по самому больному месту. Личные, семейные неурядицы необычайно остро отражаются на человеке. Он начинает нервничать, утрачивает способность точно рассчитывать свои действия, теряет выдержку. Словом, ты действуешь превосходно.

— Его жена уже знает об этой девочке.

— А он об ее артисте?

— Сегодня узнал.

— От этого дурака Козина? Неосторожно, душа моя!

— Ну что ты, Оскарчик! — засмеялся Плышевский. — Я уже давно не работаю так грубо. Козин рассказал одному сотруднику, некоему Лобанову. А уже тот…

— Чудесно! И что же? Поверил?

— Думаю, что да. Мрачен как туча.

— Ага! И шапка, конечно, сработает. Только бы он появился в ней на работе. Шубу жена его уже носит. А потом будем действовать дальше. Условия самые подходящие: человек морально издерган, на душе — гадость, в голове — сумятица, а в сердце — хе, хе! — заноза.

— И при всем при том ты, по-видимому, прав, — озабоченно вставил Плышевский, — он действительно охотится за Доброхотовым.

— Вот, вот! Словом, душа моя, помни: Коршунова надо сломать. Только так вы можете спать спокойно. Только так!

— Да, ты прав, Оскарчик, — задумчиво согласился Плышевский. — Тем более, что Козин при последней встрече намекал… Или я неверно понял… Но будто бы моя встреча в «Сибири» с Масленкиным не прошла незамеченной.

— Ого! Это надо уточнить.

— Конечно, уточню.

— И если это удастся, — торжественно объявил Фигурнов, — то Козин созрел. Его можно брать за горло и играть в открытую.

— Ты думаешь?

— Абсолютно уверен. Назад ему хода нет.

— Но вот с Коршуновым так не получится.