Схрон под лавиной - Самаров Сергей Васильевич. Страница 4

Бродить по галерее в темноте — удовольствие не самое приятное. В этом старший сержант Чухонцев убедился уже на первых метрах пути. Он несколько раз неудачно споткнулся и чуть было не упал. Это вынудило его идти осторожнее, ощупью, но такое передвижение занимало слишком много времени. Тем не менее, предполагая, что эмир Гаримханов с одним из бандитов укрылись именно в этой пещере, Слава не решался пользоваться фонарем. Попасть очередью в человека, освещающего себе путь фонарем, — дело несложное, это умеет, наверное, всякий, кто брал в руки автомат. Так что идти без фонаря все же надежнее.

Глаза человека быстро привыкают к темноте. Но видеть он начинает лишь тогда, когда есть хоть какой-то источник света, хоть лучик, хоть далекий проблеск. И не только человек. Даже животные и птицы, которые считаются ночными охотниками, видят точно так же. Ни сова, ни филин, ни кошка ничего не смогут различить в полной темноте. И только летучая мышь благодаря сидящей у нее в голове радиолокационной системе не нуждается в источнике света, поэтому летучие мыши легко и без проблем живут в пещерах. И хотя нарукавная эмблема старшего сержанта контрактной службы Славы Чухонцева носила на себе изображение летучей мыши, он, тем не менее, видеть в полной темноте не умел.

Спасала опять же тренированность…

— Почему у вас на рукаве «сидит» летучая мышь? — спрашивал старший лейтенант Шахамурзиев, прогуливаясь вдоль строя перед началом новых занятий. Занятия по расписанию были намечены на время, когда уже стемнеет. — Я вам отвечу, потому что спецназ ГРУ должен уметь работать ночью точно так же, как и днем, не замечая разницы во времени суток. Кто смотрит на эту разницу, тот проигрывает по всем статьям. Проигрывает еще до того, как началось дело. Вы — не просто армейские разведчики. Вы еще и диверсанты. Вы обязаны уметь выполнять диверсионную работу в тылу врага. Но кто и когда выполняет такую работу днем? Только ночью! Когда человек даже собственную тень не видит. И противник не видит. А вы должны видеть и собственную тень, и противника, и объект диверсии…

Днем рядом с «полосой разведчика» [1] два самосвала выгрузили камни различной величины, и взвод под руководством старшего лейтенанта разносил и раскладывал их рядом с забором, огораживающим периметр городка бригады спецназа ГРУ. Что они сооружали, солдаты не знали. Камни были тяжеленные, руки от такой работы крепли, но уставали. И все же справились они быстро.

— Такие камни в фундамент хорошо заливать, — заметил кто-то из солдат.

— Домой вернешься, натаскаешь себе с ближайшего каменного карьера, — усмехнулся Шахамурзиев. — И хоть три фундамента заливай…

В расписании занятий последним пунктом стояли занятия по ночной ориентации. Оказалось, это были не просто занятия по ориентации с компасом в руках или без компаса, по часам и звездам, это была отработка умения ходить в темноте по камням. Луна в это время висела в небе невысоко, и камни попадали в тень забора. Тем не менее, их все же было видно. Но даже при этом два молодых солдата за два часа занятий подвернули ноги. На следующий день, в очередные два темных часа, ноги уже не подворачивал никто. И только на третий день старший лейтенант Шахамурзиев выставил рядом с каменной полосой высокие трубки — колья от палатки и натянул между кольями и забором полог. Это делалось для сгущения темноты. Но и там темнота не была полной. А еще через два дня командир взвода заставил солдат завязать повязками глаза и идти полностью вслепую.

— Ночью в горах, где в настоящее время и проходит большинство боевых действий, такие препятствия будут попадаться вам часто, и вы должны уметь ходить по ним в полной темноте.

И взвод ходил. В полной темноте. Солдаты ощупывали ногами камни, осторожно шли дальше, и на этих занятиях ноги уже никто не подворачивал…

Обозленный неожиданным появлением спецназа и измученный своей болезнью, Далгат Аристотелевич собирался второпях, не только необходимые вещи собирал торопливо, но даже мысли собрать ему было трудно, они метались, скакали, выпрыгивали из головы. И он забыл захватить в землянке свой тактический фонарь EagleTac G25 американского производства. Фонарь этот легко устанавливался на автомат, не мешал стрельбе и помогал во многих ситуациях, причем имел, в отличие от российских тактических фонарей, широкую шкалу градации света — и разноцветную, и разную по концентрации луча, и по яркости, и по дальности. С таким фонарем удобно было воевать. Если впереди цель, наставишь автомат и сразу можешь стрелять. Была у фонаря даже способность ослеплять лучом человека. После попадания яркого света в глаза противник несколько секунд ничего не видел и не мог выстрелить в ответ. Причем куплен был этот фонарь в обыкновенном охотничьем магазине. Армейские начальники по охотничьим магазинам не ходят, они закупают для нужд армии дешевые китайские фонари. Правда, иногда офицеры покупают себе на свои деньги фонари стоящие, но это нечасто, обычно такие встречаются только у офицеров спецназа, хоть спецназа военной разведки, хоть у «краповых».

Фонарь было жалко. Теперь его не вернешь. Наверное, спецназ ГРУ уже обыскал землянки, и кто-то умный забрал этот фонарь себе. Только дурак такой фонарь не прикарманит. А дураков, слышал эмир, в спецназе ГРУ подолгу не держат. И сами землянки спецназовцы взорвали. Это Далгат Аристотелевич видел своими глазами. Значит, даже если фонарь никому на глаза и не попался, искать его на развалинах уже бесполезно, улететь после взрыва мог и на высокий склон, и за хребет в соседнее ущелье — не туда же за ним бежать. И приходилось эмиру и Джамбеку Абалиеву обходиться одним фонарем, который моджахед, в отличие от эмира, в своей землянке не оставил. Да он его и не в общей землянке держал, а в кармане своей «разгрузки». Удобная вещь — «разгрузка», много карманов… Но светил Джамбек не себе под ноги, а уважительно под ноги эмиру, чтобы тот не споткнулся. Сам же Абалиев спотыкался несколько раз, давно отвыкнув от блуждания по подземным галереям.

Трижды на коротком отрезке пути эмир со стоном присаживался на камень, будучи не в силах терпеть боль и продолжать путь. Ноги у него для очередного шага не поднимались, и требовалось дать организму отдохнуть. Джамбек терпеливо ждал, когда Далгат Аристотелевич отдохнет и сможет идти дальше, и ничего не говорил, не торопил, считая, что эмир сам все знает лучше, нежели он. Гаримханов отдыхал, собирал усилием воли остатки сил, потом опять со стоном и кряхтением поднимался, мысленно ругая самыми распоследними словами и болезнь, и еще больше своих преследователей, и они двигались вперед. Так и добрались до грота, из которого в разные стороны уходило несколько галерей. Сразу свернули в правую, но войти не успели — и стены, и почва под ногами, и потолки, все вдруг завибрировало и мелко задрожало. Они остановились, и луч фонарика Джамбека забегал по стенам в поисках убежища. Но это был не жилой дом, в котором в случае землетрясения можно было встать в дверной проем, чтобы тебе ничего на голову не упало, здесь не существовало дверных проемов и балок перекрытия.

— Землетрясение… — с отчаянием в голосе прошептал Джамбек.

Дрожание почвы так же внезапно прекратилось. Шум, стоявший над головой, ушел куда-то в сторону и вниз, а потом ощутились последствия сильного удара, словно бы завершающего аккорда настоящего землетрясения.

— Нет, Джамбек, — покачал головой эмир, — это не землетрясение, это сошла лавина. Я смотрел на нее, перед тем как в расщелину залезть. Подумал еще, что с минуты на минуту сойдет.

— Я видел козырек и тоже подумал о лавине. Всех наших, наверное, снесло, — печально заметил моджахед.

— Не их самих. Только их тела, останки… Если бы хоть кто-то жив остался, он уже догнал бы нас. Мы медленно идем. Я даже специально присаживался, чтобы подождать, — неуклюже попытался эмир обернуть свою слабость в сторону заботливости о своих людях.