Кто-то следит за мной - Готти Виктория. Страница 8

Все, кто знал Алексис, отмечали ее впечатлительность и заботу о других. В одиннадцать лет она уже была вполне самостоятельна. Впрочем, то же самое Роз могла сказать и о себе. Однако, в отличие от Роз, Алексис была куда как более беззаботной и не подозревала об угрозах, с которыми иной раз приходится сталкиваться людям. Наверное, потому, что ее детство не омрачали такие события, что выпали на долю ее матери. И Роз намеревалась как можно дольше ограждать дочь от злых сил.

Она разглядывала лицо спящей дочери, аккуратный носик, ямочку на подбородке, сильную линию челюсти. Но главным достоинством Алексис были ее огромные, сверкающие синие глаза.

Роз прикрыла за собой дверь и пошла в ванную. Стоя под душем, мысленным взором продолжала любоваться своим ребенком. Намыливая шампунем волосы, думала о темных волосах Алексис и ее густых длиннющих ресницах.

Роз нисколько не сомневалась, что Алексис вырастет красавицей, но пока она хотела только одного: чтобы у ее дочери было нормальное, счастливое детство. Она молила Бога и мечтала о том, чтобы дочь вступила во взрослый мир, не отягощенная грузом эмоциональных переживаний. Роз прилагала все силы к тому, чтобы детство Алексис коренным образом отличалось от ее собственного.

* * *

Роз была единственной дочерью Виктора и Софи Кальветти. Принадлежала эта семья к низшему классу, но Роз с рождения окружали любовь и забота. Виктор, симпатичный, хорошо воспитанный мужчина, обожал свою семью. В Роз он души не чаял, рассказывал ей сказочные истории, приносил сокровища, найденные во время прогулок по лесам: яйцо малиновки, клевер с четырьмя листочками, бабочку, угодившую в паутину. А Роз боготворила своего отца, считая его сказочным принцем, который мог щелкнуть пальцем — и обратить в явь любое ее желание.

Беда Виктора Кальветти заключалась в том, что он с рождения болел эпилепсией и не мог зарабатывать достаточно денег, чтобы содержать семью. Стоило ему получить постоянную работу, как с ним случался припадок, который надолго выводил его из строя и пугал тех, кто работал рядом. Лекарства не могли полностью избавить его от припадков.

Работать, однако, он умел, был мастером на все руки, но лишь Миллеры сумели оценить его по достоинству. С разрешения и согласия босса он вкалывал за троих, когда чувствовал себя хорошо, а если работать не мог, его об этом и не просили.

Из-за болезни мужа основным добытчиком в семье была Софи. Работала она старшей горничной в поместье «Лорел», где Миллеры жили в массивном белом трехэтажном кирпичном особняке, построенном в колониальном стиле, с большими колоннами по фасаду. Окружали особняк акры ухоженных лужаек, а внутреннее убранство отличалось изысканным вкусом. Если Виктор открывал перед Роз магию красоты природы, то Софи учила ее прозе жизни. Мать часто говорила ей, что надо упорно трудиться, если она хочет чего-то достигнуть. И Софи, и Виктор старались обеспечить дочери достойное детство и счастливое будущее. Хотя с деньгами было туго, Кальветти с максимальной пользой использовали каждый цент. Софи никогда не попрекала мужа его болезнью, наоборот, ценила его за то, что он умел делать лучше других. С раннего возраста Роз подражала достоинствам родителей, и по ее разумению, их семья могла считаться идеальной.

А потом, едва Роз исполнилось десять лет, мир, к которому она привыкла, в котором чувствовала себя в полной безопасности, рухнул. Ревностные католики, Кальветти возвращались домой с воскресной мессы, когда у автомобиля внезапно отказали тормоза. «Шевроле импала» последней модели врезался в трейлер. В живых осталась только Роз, каким-то чудом не получившая даже царапинки. Какое-то время за ней присматривала другая горничная, переселившаяся в коттедж Кальветти. Но ей самой было всего шестнадцать лет, и она не знала ни как утешить Роз, ни как помочь девочке пережить свалившееся на нее горе.

Роз старалась не думать о трагедии. Долгие годы оставался только ужас от случившегося. Более того, она научилась ставить заслон этим жутким видениям, связанным с аварией. Даже ночью, с криком просыпаясь от жуткого сна, она блокировала кошмарные образы. А чуть успокоившись, гнала от себя эти мысли, заменяя их воспоминаниями о родителях, о тех радостях, которые они разделяли друг с другом.

Когда Роз начала писать триллеры, она стала вспоминать все то, что так тщательно отсекала от себя. Прежде всего она вспомнила мать, какой та была в день смерти: вся в розовом — костюм, шляпа, туфли. Костюм Софи сшила сама, по выкройке из журнала. Когда Роз видела мать в последний раз, она не заметила ни крови, ни какой-либо травмы. Только что Роз сидела на заднем сиденье, позади широкополой соломенной шляпы матери, а секундой позже ее выбросило из машины. А мать, наклонившись вперед, лежала головой на приборном щитке, перед разбитым ветровым стеклом. Но с ней ничего не случилось. Роз это точно знала. Во сне годы спустя Роз помнила, как подбежала к автомобилю. «Мама!» — звала она, пытаясь открыть заклинившуюся, смятую дверь.

Роз никогда не видела тела своего отца и только через много лет узнала, как он умер. Она работала в архиве полицейского участка, готовя материалы для «Дочери дьявола», и ей достало мужества попросить рапорт об аварии, в которой погибли ее родители. Шок, испытанный при виде фотографий, сделанных полицейским фотографом, был столь велик, что у нее подогнулись ноги и она упала на колени. Из глаз хлынули слезы. Одну из фотографий сделали с близкого расстояния. Она увидела руль, проломивший ребра и вошедший в грудную клетку отца. В приложенном заключении медицинского эксперта описывался характер травмы. Переведя медицинские термины на обычный язык, Роз поняла, что сердце и легкие отца разорвало в клочья.

Потом она часто отталкивалась от чувств, испытанных ею при просмотре этих фотографий, когда описывала эмоциональное воздействие, которое производят на живых тела умерших насильственной смертью. И хотя она не могла забыть фотографий тела отца, Роз обнаружила, что ей становится легче, когда она излагает на бумаге страшные подробности смерти своих героев.

* * *

Через несколько недель после смерти родителей в «Лорел» совершенно неожиданно для Роз приехал брат отца. Девочка увидела его впервые в жизни. «Милая, теперь я твой папка и твоя мамка», — заявил ей дядя Том. Говорил он с густым южным акцентом, который приобрел, отсидев срок в военной тюрьме в Форт-Брэгг за изнасилование женщины-военнослужащей. Роз скоро уяснила для себя, что дядя Том начинает говорить с акцентом, когда пьян и зол.

Роз никогда не считала Тома ни «дядей», ни вообще родственником. У нее сразу возникла к нему стойкая антипатия, к его остекленевшим глазам и грузному телу, раздувшемуся от алкоголя и лени.

Дядя Том поселился в коттедже, взял на себя работу отца, а когда Роз исполнилось одиннадцать, заставил ее идти в служанки, чтобы зарабатывать деньги. В двенадцать Роз стала у Миллеров прачкой. Возможно, из чувства долга перед родителями Роз, Джеймс Миллер позаботился о том, чтобы Роз получила образование, даже послал ее в местную католическую школу. Однако обязанностей по дому с нее никто не снимал, и ей приходилось работать до позднего вечера. Роз всегда помнила о том, что мать верила в ее успех, а потому упорно училась и закончила среднюю школу на год раньше. Конечно, способности позволяли ей поступить в колледж, пусть и муниципальный, но в шестнадцать лет Роз повысили в старшие горничные. И теперь будущее представлялось ей в самых мрачных тонах, впереди она видела только тоску одиночества.

Вечером, вместо того чтобы возвращаться в когда-то уютный дом, она приходила в ту грязь, которую принес с собой Том. Не осталось ни безделушек, купленных Софи, ни изящных фарфоровых статуэток, ни вазы из красного прессованного стекла, которую очень любила мама: подарок отца на годовщину свадьбы. Практически все разбил Том, спьяну натыкаясь на шкафы, полки, комоды. Однажды в ярости он схватил большую фарфоровую кошку, которая всегда стояла на кухне, и швырнул ее в Роз.