В одном строю с победой - Байкалов Альберт. Страница 13

– Зачем? – удивился Антон, вставая и подходя к зеркалу.

Левый рукав пиджака был надорван, а пуговицы приказали долго жить. Брюки также выглядели удручающе. Все-таки пришлось и поваляться.

– Сделайте мне приятное, – Лариса умоляюще сложила ладони у груди, – не отказывайте. Вы спасли моего сотрудника и машину…

– Так уж и спас. – Антон сделал вид, что смутился. – Может, я в таком виде уже давно хожу?

– Извините, – неожиданно, словно что-то вспомнив, спохватилась хозяйка, – вы так и не сказали, как вас зовут.

– Игнатьев Антон Алексеевич, – отрапортовал Филиппов свой новый оперативный псевдоним, согласно записи в паспорте, которым его снабдил Родимов.

В комнате, приложив ко лбу мокрое полотенце, полулежал на диване охранник.

Увидев вошедшую хозяйку и своего спасителя, он улыбнулся разбитыми губами и сел.

– Ну, как самочувствие? – Антон бесцеремонно взял его за подбородок и критически осмотрел. – В больницу надо бы.

– Это еще зачем? – Спицын обиженно захлопал глазами. – На мне как на собаке…

– Переносица сломана, – вздохнул Антон, – сотрясение мозга как минимум…

– Какого мозга? – попытался отшутиться Спицын, морщась от боли. – Его у меня сроду не было.

– Раз нет мозгов, зачем функции телохранителя на себя взвалил? – на полном серьезе уколол его Филиппов.

– Надо так надо, – вступила в разговор Лариса. – Все, поехали…

К перечисленным Антоном травмам в приемном отделении больницы добавилось еще и сломанное ребро.

Поместив Вадима в платную палату, Филиппов и Пузырева вернулись к машине.

– У вас есть права? – Лариса вопросительно посмотрела на Антона.

– Да. Вы хотите, чтобы я сел за руль?

– Хочу, – почему-то смутилась Пузырева и потупила взгляд.

С невозмутимым видом и без какого-либо намека на беспокойство, пройдя все таможенные формальности, аль-Масуд с паспортом на имя гражданина Узбекистана Анвара Худайбердиева вновь ступил на московскую землю.

Сухроб, невысокий, крепкого телосложения сорокалетний араб, неотлучно сопровождающий его во всех рисковых поездках, вышел следом. Скользнув по снующим вокруг людям цепким взглядом и не заметив ничего подозрительного, он не спеша направился за своим хозяином.

Масуд не питал ненависти к людям, живущим здесь, равно как и к столице государства, с которым призывал воевать правоверных мусульман до победы. Ненависть – удел черни, считал он. Религиозная мишура, которой он и ему подобные прикрывались, нужна была лишь для облапошивания стада, при помощи которого можно было расширить свое влияние. Вынудить взяться за оружие голытьбу, обвинив во всех бедах неверных, убедить их в том, что они – гнев Аллаха, и делать деньги…

По своей натуре и внутреннему миру Масуд разительно отличался от основной массы богатых людей, финансирующих войну в России. Кроме всего прочего, он и сам был не прочь порисковать своей шкурой. Сидя в засаде, чувствовать, как адреналин натягивает, словно струны, нервы. Видеть ужас и безысходность в глазах побежденного. Это, как он считал, есть состояние воина, и передалось оно ему от далеких предков.

Пройдя через вокзал к выходу в город, Масуд остановился у расписания поездов и с деланым интересом принялся его изучать.

– На Уфу едете? – послышался рядом осторожный голос.

Несмотря на то что он ждал этого вопроса, его обдало жаром. Стрельнув по сторонам взглядом, араб развернулся к человеку, назвавшему пароль.

Среднего роста немолодой мужчина выжидающе смотрел на него.

– С этого вокзала туда поезда не ходят, – едва слышно произнес отзыв Масуд.

Больше не говоря ни слова, мужчина направился к выходу в город. Масуд и стоящий чуть в стороне Сухроб, подхватив по небольшому кейсу, последовали за ним.

Всю дорогу в небольшом микроавтобусе ехали молча. Пропетляв около часа по городу, у станции метро «Сокольники» Масуда и телохранителя пересадили в «Вольво», а через некоторое время он уже поднимался в лифте на последний этаж недавно построенного дома в Химках, где для него уже подготовили квартиру.

– Шамиль просил передать, что здесь все проверили специалисты, – ставя багаж Масуда на пол, сказал водитель. – Подслушек нет. Соседи заселились сразу после сдачи дома.

– Когда я смогу его увидеть? – поинтересовался Масуд.

– Сегодня. Я за вами заеду, но уже на другой машине. Пройдемте в спальню, я должен вам кое-что показать. – Водитель снял обувь и прошел внутрь квартиры.

Комнат было четыре. До Масуда здесь никто не жил. Пахло лаком, краской, пластиком. Все было обставлено дорогой мебелью. Посередине спальни стояла огромная кровать, заправленная атласным одеялом. На стенах были картины.

Мужчина подошел к бельевому шкафу, подпирающему потолок, и отодвинул одну из створок:

– На всякий случай здесь оборудован выход на чердак. – Он дернул за ручку прикрепленного к задней стенке механизма, и Масуд увидел лестницу, похожую по конструкции на те, что используются в купейных вагонах поездов. Однако ее длина была значительно больше.

– Сухроб, – он кивнул головой телохранителю.

Верный как пес крепыш с полуслова понял хозяина и, войдя внутрь пластикового пенала, принялся проверять…

Когда охранник, проводив, закрыл за чеченцем дверь, Масуд еще раз осмотрел все комнаты и поморщился:

– Роскошь затмила им рассудок…

– Может, поменяем квартиру?

– Пока поживем здесь, – Масуд устало опустился в кресло. – Разбери вещи…

Небо над Москвой после захода солнца сделалось сиреневым. Город, медленно проплывающий по обе стороны прогулочного катера, слепил разноцветными огнями. Отражаясь в воде реки, берега которой были одеты в гранит, они то разбегались в волнах на миллионы разноцветных искр, то вновь собирались и принимали прежнюю форму.

Бен Рашид аль-Масуд, откинувшись на спинку стула, задумчиво смотрел на изменившийся за это время город. Когда-то ставшая почти родной, Москва сейчас была совершенно чужой и даже враждебной. Казалось, это не огни, а тысячи злых глаз смотрят на проплывающий мимо катер.

– Как устроились? – Шамиль испытующе посмотрел на Масуда.

Со времени боев в Грозном Бекбулаев почти не изменился. Такая же аккуратная прическа коротко стриженных и абсолютно седых волос. Серые умные глаза, прямой нос и густые, седые брови. Однако стал чуть бледноват. Не было уже того бронзового загара. Когда-то обветренная и задубевшая кожа на скулах слегка обвисла, отчего шрам на левой щеке, от уголка губ почти до самой мочки уха, стал едва заметен. Тем не менее, как и прежде, его скрывала седая щетина.

– Плохо устроился! – неожиданно вырвалось у Масуда. – Я не могу смотреть на роскошь вокруг себя, когда знаю, сколько можно было сделать на эти деньги, если бы вы в угоду мне не потратили их на ковры и телевизоры…

Шамиль был готов к такому ответу. Он давно знал Принца и его манеру вести, а тем более начинать разговор с идеологической и пропагандистской работы. В этом он мог посоревноваться с сильнейшими партаппаратчиками времен социализма.

Невольно в памяти чеченца всплыл рассказ из далекого детства, прочитанный в учебнике «Родная речь». Подробности он не помнил, но суть его сводилась к тому, как вождю пролетарской революции какие-то ходоки с Волги принесли пару рыбешек. Несмотря на то что Ильич якобы голодал, он распорядился отдать их в детдом. Только спустя много лет Шамиль узнает, чем питались в то время даже рядовые чиновники советского правительства. Нормам продовольственного пайка и перечню продуктов даже сейчас позавидовал бы любой гражданин этой страны со средним достатком.

На его лице появилась и тут же исчезла едва заметная улыбка.

– Не обижайся, – вновь заговорил араб, почувствовав, что хватил лишку. – Я знаю, ты делаешь все во имя нашей победы. Извини. У меня была тяжелая дорога.

– Я слышал, – Шамиль сочувственно вздохнул и поманил пальцем молоденького парня, стоящего у кормы, недалеко от столика, но на расстоянии, которое не позволяло тому слышать разговора. Дождавшись, когда он плеснет в бокалы немного вина, Бекбулаев слегка приподнял свой: