Белый камень - Николе Жиль. Страница 50

Дева Мария из чистого золота.

Вдруг тот, кто держал фонарь, отвел луч в сторону и осветил угол, который Бенжамен со своего места видеть не мог. Молодой человек воспользовался моментом, чтобы получше рассмотреть пришельца, но не смог с уверенностью определить, кто скрывается под опущенным на лицо капюшоном.

Монах простоял неподвижно еще несколько секунд, потом медленно, очень медленно протянул руку к статуе Богородицы и взял сверток, который она держала в руках. Восхищенный Бенжамен поначалу его и не заметил. Незнакомец несколько мгновений просто смотрел на свое сокровище, потом остатки обертки упали к его ногам…

Послушник тотчас же понял, что это. Цилиндрический кожаный футляр, который он смог разглядеть, не оставлял никакого сомнения относительно содержимого. Очевидно было, что его собрат тоже это знал. Сначала он медленно опустился на колени, потом уселся поудобнее, прислонившись к округлой стене. Бенжамен увидел, как длинные руки снимают крышку футляра и постукивают по его днищу, чтобы вытолкнуть несколько листков. Монах развернул их и приготовился насладиться своей находкой.

В тот момент, поднимая капюшон, он и подумать не мог о том, что ему придется с кем бы то ни было делить удачу.

— Вам, случайно, не нужен переводчик? — спросил послушник без тени улыбки.

Брат Бенедикт, пораженный, обернулся. Появление говорящей химеры, выскочившей из стены в назначенное время, словно кукушка из часов, повергло его в растерянность, и здоровяк замер, раскрыв рот. Но как только он разглядел в полумраке знакомые черты, почти комическая картина, представшая его взору, быстро помогла большому монаху прийти в себя. Успокоившись, он закрыл рот и улыбнулся.

— Да, конечно!

Бенжамен проскользнул внутрь, словно угорь, и встал на ноги прежде, чем монах успел сделать хоть одно движение. Стоя перед ним, молодой человек долго презрительно его рассматривал, на удивление хорошо владея собой.

— Если гнев является грехом, брат мой, — заметил он спокойно, — знайте, мне потребуется долгое покаяние, чтобы искупить тот, что владеет мною в эту минуту.

— Красиво сказано! — напряженно воскликнул брат Бенедикт. — Но гнев — это грех, мой юный друг. Смертный грех, как вам должно быть известно.

— А предательство? — сухо отозвался послушник. — Что это, с вашей точки зрения? Старая привычка? Болезнь?

Брат Бенедикт опустил голову и машинально пригладил одной рукой листы пергамента, которые держал в другой.

— Оружие! — спокойно ответил он. — Холодное оружие, которое используют в самый последний момент. И как всякое оружие, оно несет зло… или спасение.

— Вам кажется, что вам угрожают? — с иронией поинтересовался Бенжамен, не найдя подходящей случаю улыбки.

Большой монах поморщился и посмотрел на собеседника пронизывающим недоверчивым взглядом.

— Я старался быть осторожным, вот и все. Но как вы могли заметить, не слишком в этом преуспел. — Он посмотрел на то, что продолжал держать в руках. — Я мог бы еще раз проявить осторожность. Они, — тут он легонько помахал листками пергамента, — все еще моя собственность! И я не уверен, что вы сможете отнять ее у меня силой.

Под властным взглядом большого монаха Бенжамен замер.

— Ну что, мой мальчик? — продолжал последний. — Присаживайтесь и переведите мне это, пока я не передумал. Что бы там ни было написано, вы заслуживаете того, чтобы это узнать.

Растерявшийся послушник немного поколебался, потом медленно, почти с опаской опустился на пол рядом с большим монахом, стараясь не выпускать того из виду.

— Не хотите поприветствовать нашего друга? — спросил последний, кивая головой в сторону того, что Бенжамен еще не успел рассмотреть.

Молодой человек медленно повернулся и, стараясь казаться равнодушным, взглянул на скелет.

— Шарль? — спросил он спокойно.

— Скорее всего. Но объяснение должно быть там, — уверенно ответил брат Бенедикт, передавая ему листки. — Давайте, читайте! Покончим с этим!

Дрожащей рукой Бенжамен взял листы пергамента и в последний раз с опаской взглянул на собеседника.

— Покончим с этим? — повторил он.

Большой монах понял, что он хотел сказать.

— Не тревожьтесь, мой мальчик… Когда придет время, я объясню вам причины того, что вы назвали… моим предательством.

55

Послушник наклонил голову и начал читать.

— «Меня зовут Ma…» — не веря себе, произнес он и поднял глаза. — «Меня зовут Матильда де Вальден».

— Да-да, мой мальчик, женщина! — отрезал монах.

Бенжамен резко повернулся к сообщнику и пронзил того взглядом, в котором читались страх и отвращение.

— Вы это знали? Конечно, знали! Вот оно! Вот ваше доказательство! Вот откуда уверенность, что не Вилфрида они изловили! Я был прав! Прав с самого начала… Браво!.. Ваш давешний спектакль был просто великолепным… «Для меня Вилфрид и был тем самым осужденным…»

Брат Бенедикт провел ладонью по лицу, но, казалось, ничуть не смутился.

— Никогда еще я не встречал такого лжеца, — гневно продолжал послушник. — Вы знали, что смертник — женщина, и ничего мне не сказали? Вы хуже, чем… чем…

Глаза обоих метали молнии, но Бенжамен так больше ничего и не сказал.

— Хуже чем кто? — сухо спросил монах. — Ну же, или читайте, или уходите! — приказал он, помолчав. — Я уже сказал, что объяснюсь в свое время.

Молодой человек смолк, пристально посмотрел на собеседника и вновь погрузился в манускрипт.

— «Меня зовут Матильда де Вальден, — начал он дрожащим голосом, — и я знаю, что это она, Пресвятая Дева, привела вас ко мне. Верю, она выбрала вас не случайно, вас, моего свидетеля по ту сторону времени. Она дождется той далекой эпохи, когда люди смогут понять нас прежде, чем осудят. Я знаю, что через вас она дарует мне свое прощение.

Все началось в Константинополе в год 1204-й от Рождества Христова; мне было четырнадцать лет. Случилось это в мае, вскоре после захвата города нашими храбрыми воинами. Вот уже два года я сопровождала моего отца как тень, служа ему оруженосцем и нянькой. Он отправился в этот крестовый поход сразу после смерти моей матери и не смог решиться оставить меня одну. Я помню! Я прекрасно помню наш отъезд, мою радость от того, что я смогу увидеть мир. Я и не подозревала тогда, что меня ждет.

Любовь, ад.

Так вот, в тот день я пошла чистить наших лошадей, потому что мы уже собирались возвращаться с победой в наше королевство. Там, на узкой улочке старого города, я встретила его. Мы ничего не сказали друг другу. Говорили только наши взгляды, они обнялись и не могли расстаться.

В тот же вечер Шарль пришел объясниться мне в любви. Я была всем, что осталось у моего господина и отца, но он без лишних вопросов обещал ему мою руку. Благодарение Богу, он был таким. Он прозревал в сердцах, понимал молчание лучше, чем слова, произнесенные вслух, читал то, что невозможно написать. Никогда не ошибаясь, с первого взгляда он мог проникнуть в душу человека.

Шарль присоединился к нашему кортежу. Первые две недели нашего путешествия и стали всей моей жизнью.

Каждый час, каждая минута были волшебным сном, который с каждым мгновением становился все прекраснее. Он был моим миром, моей вселенной. Послав его ко мне, Господь даровал мне рай.

Увы, как-то утром зло и его повелитель разорили и растоптали мой Эдем. Отец и Шарль отправились спозаранку на охоту в сопровождении большинства вооруженных людей, потому что равнина, которую мы пересекали, считалась безопасной. Мы остались почти без охраны, и притаившаяся неподалеку шайка разбойников воспользовалась нашей слабостью. Они появились словно ниоткуда и набросились на нас, словно изголодавшиеся волки. Они разграбили, сожгли и разрушили все. Не знаю почему, но в живых осталась только я одна. Я прожила два месяца среди этих негодяев, которым нет названия, я терпела насилие и унижения. Внезапно отношение ко мне переменилось, и, несмотря на перенесенные оскорбления и страдания, я снова начала надеяться обрести свободу.