Таможня дает добро - Воронин Андрей Николаевич. Страница 4

Местные считали Адама Михайловича скрягой, и попытки одолжить у старика денег на бутылку дешевой водки, как правило, заканчивались полным фиаско. Денег в долг Самусев никому не давал. И вскоре местные жители поняли, что лучше у старика в долг не просить.

Этот теплый майский день был похож как две капли воды на все предыдущие. Самусев проснулся за полчаса до рассвета, за полчаса до того, как золотистый шар покажет свой край над зубчатым еловым лесом на противоположном берегу реки. Адам Михайлович налил из стеклянной банки кислого молока в большую кружку, отрезал ломоть черного хлеба. Подойдя к окну, любуясь голубовато–серой дымкой, укрывавшей реку, притаившуюся за ивами, он стоя выпил кислое молоко и сжевал ломоть черного хлеба. Затем взял со стола пачку папирос, закурил, жадно затянулся. И уже минут через десять звякнул замок, ключ нырнул в карман телогрейки.

В руках Адам Михайлович нес две пластиковые удочки с дорогими, но уже потерявшими товарный вид импортными катушками, аккуратный подсак и брезентовую сумку от противогаза. Тут же, на крыльце, Самусев подхватил голубое пластиковое ведерко с гладкой, отполированной дощечкой. И с этим нехитрым скарбом, поправив серую, видавшую виды, вылинявшую от ветра и дождя соломенную шляпу с широкими полями, направился через огород к реке. Уже через пять минут Адам Михайлович был на своем любимом месте, на мостках между двумя ивами.

Эти мостки Адам Михайлович самолично сколотил восемь лет тому назад и последние годы лишь подновлял. Каждый день Самусев ловил рыбу. Местные на увлечение пенсионера смотрели скептично, если можно таким литературным словом назвать отношение деревенских к городскому человеку, который поселился и живет в деревне почти безвыездно.

Размотав удочки, посадив на крючки червей, Адам Михайлович забросил снасти, положил дощечку на ведерко, устроился поудобнее. Извлек из кармана пачку «Беломора», закурил, с жадностью ноздрями втянул запах дыма, такой яркий и аро–вдатный в этой утренней свежести. Он смотрел на воду, на камыш, подрагивающий и еле слышно шелестящий. Река была спокойна, как расплавленное стекло, но не горячее, а холодное. Адам Михайлович опустил в воду левую руку и ощутил, как струи чуть слышно прикасаются к коже пальцев.

— Хорошо, — прошептал он, выпуская струйку голубоватого дыма.

Правый поплавок, застывший прямо у камыша, слегка шевельнулся, и рука Адама Михайловича легла на гладкое удилище.

— Ну же, ну, — сказал он, словно уговаривая невидимую рыбу.

И рыба, будто услышала просьбу, потянула наживку сильнее, и поплавок, качнувшись, медленно пошел под воду. Адам Михайлович сделал подсечку, аккуратную, уверенную. Кончик удилища дрогнул, напрягся, леска натянулась, как струна. Самусев, даже не привстав, чувствуя, какого размера добыча, быстро поворачивая рукоятку катушки, взялся выуживать рыбу. Он подвел ее прямо к мостку и уверенным движением бросил серебристого подлещика граммов на триста пятьдесят прямо на доски.

— Покажись?ка…

Рыба несколько раз подпрыгнула, тускло блеснув серебристым боком. Адам Михайлович ногой подвинул ее к себе, взял в левую руку и, продолжая дымить папироской, извлек крючок из тонкой хрящеватой губы. Поправил червя, продолжая держать рыбу в руке, затем сдернул его с крючка, приподнялся, зачерпнул воды ведром. Делал он это уверенно, спокойно, без единого лишнего движения.

Его глаза стали влажными, словно папиросный дым причинял ему неудобство, а на небритом лице появилась довольная улыбка, немного глуповатая, детская.

— Ну вот, есть один.

Рыба булькнула в ведро, дощечка легла сверху. Адам Михайлович устроился на ней, из консервной банки достал нового червя, тщательно наживил и отправил снасть точно в то же место, откуда был вытащен подлещик. А затем мужчина вновь уставился на поплавки неподвижным взглядом.

— Ловись, рыбка…

Деревня понемногу пробуждалась. Слышались далекое позвякивание ведер, мычание коров. Дважды прокричал петух. Солнце поднялось над лесом, и Адам Михайлович расстегнул телогрейку. Все было как всегда в последние годы, ему сделалось хорошо и покойно. Он уже и думать забыл о том, что давно, поздним осенним вечером застрелил на даче из охотничьего ружья Муратова и его любовницу. Вины за это он не чувствовал: не убей он Муратова, тот бы сдал его следствию.

— Что?то клевать перестало.

Из противогазной сумки он вытащил горсть распаренных зерен и швырнул прикормку в воду. Зерна упали на зеленовато–серую гладь, как короткий густой дождь.

— Сейчас опять рыба подойдет. Куда она денется, есть?то надо каждый день!

И действительно, минут через десять поплавок ушел под воду. На этот раз повозиться пришлось подольше, подлещик оказался по крупнее и посноровистее первого. Он дергался, упирался, выгибался, и лишь после того, как Адам Михайлович смог поднять рыбу на поверхность, подлещик хватанул воздуха, пошел, скользя по воде боком. Подсак оказался под рыбой, Адам Михайлович ловко выбросил новую добычу на мостки.

— Ну вот, этот получше будет. Граммов на семьсот, не меньше.

Рыболов, спрятав рыбу в ведерко, осмотрел крючок. Из кармана телогрейки извлек маленький аккуратный брусочек, подточил жало крючка, нацепил червя. Но Забросить удочку не успел, второй поплавок скрылся под водой.

— Эка, черт тебя побери, взялась жрать! — удовлетворенно пробурчал Адам Михайлович, ловко подсекая рыбу и медленно выводя ее на поверхность — Стая подошла!

Подлещик был небольшой, чуть крупнее женской ладони. Возиться с ним долго Адам Михайлович не стал, выбросил прямо на доски. Рыба немного попрыгала, и крючок отцепился сам.

— Ловко я тебя, — хмыкнул рыболов, пряча рыбу в ведерко.

В ведре слышались оживленная возня и плеск.

- Ну, ну, задницу мне намочите еще! — Адам Михайлович поправил дощечку и, забросив две удочки, позволил себе закурить еще одну папиросу. Он чувствовал себя на вершине блаженства.

Когда в ведре оказалась целая дюжина подлещиков, Адам Михайлович настороженно, медленно обернулся. Прямо у его дома остановилась машина.

— Кого это черт принес?

Машина была ему незнакомая. Он видел лишь часть черного сверкающего кузова с хромированными ребрами багажника.

— Черт подери, черт подери! — забурчал рыболов, и его пальцы задрожали, делая неверные движения, крючок проколол извивающегося червя не так, как того хотелось Самусеву. — Кого это принесло? Вот червяк, ему ведь тоже жить хочется!

Наконец кое?как проколотый червяк оказался на крючке, а снасть — в воде. Два поплавка застыли на поверхности в метре друг от друга, словно вмерзли в зеленоватую воду.

В автомобиле, остановившемся у дома Самусева, хлопнула вначале одна дверца, затем вторая. Мужчина в белом плаще выбрался на мягкую землю, посмотрел на свои черные, до блеска начищенные туфли с квадратными модными носами, затем на грязную траву, загаженную гусями и утками, недовольно поморщился.

Мужчина был лет пятидесяти пяти, по его виду сразу можно было догадаться, что у него во всех отношениях все в порядке: он богат, причем настолько, что может позволить себе многое. Его лицо, несмотря на май, уже было золотистым, словно он только–только вернулся с далекого южного курорта.

Мужчина посмотрел на замок, затем ковырнул носком палочку, валявшуюся у ног. Глянул на двух широкоплечих верзил с крепкими затылками в модных солнцезащитных очках, приехавших вместе с ним. Мужчины были коротко стриженные, крепкие, как буйволы или племенные быки.

— Вы, ребятки, тут потопчитесь, покурите, чайку выпейте, а я посмотрю, куда хозяин подевался.

Возле дома Самусева появился сосед. Он держал в руках велосипед, к багажнику была приделана корзина, плетенная из алюминиевой проволоки.

— Вы что, люди добрые, Михалыча ищете?

— Да, Михалыча, — ответил мужчина в белом плаще, по–хозяйски оглядывая окрестности, его взгляд словно говорил: «Захочу и куплю здесь все».

— Так он это, там…

— Где «там»? — веско прозвучал вопрос.