Пурга - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 35

— Но, когда спускали, увидели бы сундуки, — резонно предположил Миша.

— С восемьсот двенадцатого года на клад отложилось около двух метров донных осадков… Принеси еще воды… Мне что-то совсем нехорошо.

— Да, сейчас.

Миша сбегал на кухню и вернулся с целым чайником.

— Но вряд ли сокровища там… Я обследовал все пруды с сильным металлоискателем. Скорее всего, они где-то в земле. Специально никто бы яму не копал — зима, да и времени не было. Но могли воспользоваться готовой. В этих местах добывали песок, осталось много карьеров и даже небольших шахт. Пока река не засохла, песок переправляли по ней…

— Дед… А если их уже кто-нибудь нашел?

— Исключено. Это бы стало достоянием гласности. А тайно держать столько ценностей невозможно. Про них узнали бы на второй день…

— А ты не пытался найти вторую часть карты? Ведь у этого Вольфа наверняка остались родственники. Возможно, они что-нибудь знают.

— Ты правильно рассуждаешь… У меня есть институтский приятель, он уехал в Израиль, а оттуда в Германию. Позвонить я не рискнул, решил написать… Но меня тут же вызвали в КГБ. Зачем пишете, чего хотите? Хорошо, что не упомянул в письме Вольфа…

Сергей Михайлович свернул схему, положил ее в пакет и протянул внуку.

— Спрячь хорошенько… Если найдут, придумай что-нибудь… Миша, у тебя получится, ты упорный… И никому, слышишь, никому… Даже маме… А теперь принеси мне мой блокнот и телефон. Я позвоню в Ленинград…

Дед закрыл глаза и начал что-то шептать. Миша посидел еще немного и вернулся в гостиную. Схему он сунул за батарею — туда, где прятал журнал, подаренный соседом-моряком «PLAYBOY». Там удобное место, специально никто не полезет. Потом принес в спальню телефон…

Через три дня дедушка умер. Как впоследствии рассказала мать, у него был неоперабельный рак легких. Но они не хотели, чтобы он умирал в больнице.

Отгуляв выпускной и проспавшись, Миша заявил родителям, что передумал становиться строителем и решил посвятить себя истории. Мол, только сейчас понял, что это его призвание. Поэтому он едет в Ленинград, поступать в Университет. И ему нужны деньги на билет.

— Что ж вы такое пили на выпускном? — всплеснула руками мама.

— Советское Шампанское. Полусухое.

— И все?

— Все. Клянусь аттестатом!

Вообще-то пили еще «Розовый портвейн», но это уже не установить. Зачем же травмировать предков?

— А у кого ты будешь жить?

— В общежитии. А первые дни — у Павла Ивановича, это дедушкин друг… Я уже звонил ему. Он обещал помочь…

— Сынок, а как же строительный? Как же курсы? Ты что, зря ходил?

— Знания не бывают лишними. А дом себе я еще построю… А может, и дворец во Франции.

О том, что он готовился к поступлению, обучаясь на заочных курсах Университета, Миша родственникам не сообщал. Настоящий Индиана Джонс не болтлив.

На поезд, кроме родителей, Мишу провожали Родион и Женька. Они по-взрослому обнялись, попросили присылать открытки, посылки и звонить. Родион сказал, что его сильно беспокоит Гондурас.

— Друзья, мы встретимся, обязательно встретимся, — пообещал абитуриент, вытирая слезу. — Может, десять лет спустя. Или двадцать… И еще выпьем «Розового». Будут на нашем веку кубки и красавицы. А теперь — пора. Пора…

И он зашвырнул на багажную полку рюкзак, на дне которого лежала схема немца Генриха Вольфа.

Ленинград встретил будущего археолога июльской жарой, автобусной давкой и стройными рядами кооперативных ларьков — главной приметой того революционного времени. Павел Иванович жил в рабочем районе, за Нарвскими воротами. Он оказался гостеприимным дядькой, совершенно лишенным столичного снобизма. Выделил на несколько дней раскладушку и балкон, а потом помог с университетским общежитием.

Несмотря на приличный конкурс, Миша набрал необходимое количество баллов и был зачислен на первый курс. Что этому способствовало — авторитет Павла Ивановича или высокие знания — не столь важно. На несколько шажков молодой человек приблизился к заветной цели. Потом перебрался в общагу, где за соседней стенкой жила молодая пара, уже родившая отпрыска. Отпрыск спал на антресолях — в миниатюрной комнатке просто не хватало площади, чтобы пристроить даже коляску. По ночам младенец орал, пугая тараканов.

Мечта отыскать обоз принца Евгения из заветной постепенно превратилась в маниакальную. Иногда Миша видел принца во сне, допытывался, куда тот припрятал сундуки, но принц лишь смеялся, покручивая мушкетерский ус.

Разумеется, прежде всего, первокурсник интересовался войной восемьсот двенадцатого года. И курсовые писал на ту же тему. Это ни у кого не вызвало удивления, а преподаватели всячески поощряли студента. Отечественная война — направление патриотическое, почетное. Не то что сталинские репрессии или голодомор. Учился Миша прилежно, стипендию зарабатывал честно, так же честно разгружал машины на овощной базе, дабы не протянуть ноги с голоду. Ничего не поделать: путь к большим сокровищам и славе иногда начинается с гнилой картошки. А если ценности можно получить сразу и без труда — они обесцениваются. Просиживая за книгами, заработал близорукость и купил очки. Удивительно, но он почувствовал неподдельный интерес к истории и удивлялся тому, что хотел стать строителем. Дед угадал — внук был гуманитарием.

Страна тем временем все активней перестраивалась, коммунисты пытались задушить ростки демократии, а турецкий ширпортеб завоевывал рынок.

Именно на митинге в защиту гласности он познакомился с Ариной, студенткой-первокурсницей филологического факультета, изучавшей французский. И «подорвался» с первого раза. А кого бы не контузило? Она была красива до отчаяния. Глаза — два бриллианта по три карата, брови — колосятся под знаком Луны, волосы — водопад Ниагара, губы — две створки в ворота рая, талия — осиновый ствол, грудь — спелый виноград. И прочие человеческие достоинства. Одним словом, вся такая-растакая. Да и политическая ориентация: «Коммунистов — в Неву» — вызывала определенную симпатию. Все-таки демократия была еще слишком молода и слаба, как невылупившийся пингвин, девушка рисковала учебой, но выражать свои мысли не боялась. Когда омоновцы, сомкнув, словно тевтонцы, пластиковые щиты, двинулись на демонстрантов, Миша с Аришой оказались рядом. И вместе получили по революционным задницам жесткой резиной. И потом вместе поползли в травматологический пункт, шепча молитву «Рок-н-ролл жив».

Она оказалась из интеллигентной профессорской семьи, и провинциальный студент-разночинец, выходец из великобельских трущоб, поначалу чурался ее выражений вроде «метаболизм» и «измененное сознание», но уже через час обвыкся и даже получал удовольствие. Она была не такой, как остальные — по крайней мере никогда не курила в туалете, а только в специально отведенных для этого местах. Жила в Ленинграде с родителями и младшим братом. Учила французский на факультете филологии и мечтала съездить в Париж.

На следующий после митинга день они пересеклись в студенческой столовке. Миша предложил ей кофе с молоком и сосиску в тесте. Арина не отказалась, что сулило определенные перспективы. Тем же вечером он напросился проводить ее до дома.

Его любовный опыт пока ограничивался приглашением одноклассниц на танец во время школьных дискотек, поэтому первый поцелуй в подъезде ее дома вышел скорее любительским, нежели профессиональным. Но Арина взяла инициативу в свои руки. И чем-то напомнила дятла, извлекающего личинку из коры дерева длинным язычком. Потом она призналась, что постоянного ухажера у нее нет, а всякие прыщавые мажоры-прилипалы с потными руками ее не интересуют. Ибо она девушка серьезная, с дворянскими корнями. И вообще — чувства у нее на первом месте, а наличие у любимого человека жилплощади или богатого наследства желательно, но не обязательно. Поэтому Миша, не имевший возможности похвастать достойным происхождением и солидным состоянием, тем не менее не получил от ворот поворот. А ведь конкурентов, которые на «ты» с метаболизмом, хоть косой коси. Получив шанс, приступил к конфетно-букетной стадии. А соответственно количество разгружаемых вагонов увеличилось вдвое.