Фотограф смерти - Лесина Екатерина. Страница 24
– Нет пока. Работаем.
– Газеты читал? – смешной вопрос. Все читали.
Вась-Вася издал протяжный вздох.
– И я «Харон» закрываю. Закрыла.
Второй вздох был протяжнее первого.
– Продашь?
О продаже Дашка не думала, и сейчас мысль показалась крайне неприятной.
– Будет кому – продам, – ответила она, продолжая срывать сухие листья. – Ну? Что еще?
Наверное, ничего. Вежливое прощание и дружеское рукопожатие.
– Дашунь, – Вась-Вася потер ладони, точно скатывая невидимую грязь. – Если у тебя есть что сказать по делу… или вдруг будет, что сказать по делу… ты же скажешь?
– Конечно, – Дашка протянула букет из листьев. – Обязательно скажу.
А Вась-Вася не поверил. По лицу было видно, что не верит, но правила игры диктовали вежливость. Обвинять же собеседника во вранье – крайне невежливо.
– И с этим своим дружком будь аккуратнее, хорошо?
– Буду, – дала очередное нереальное обещание Дашка.
Дружок ждал внизу в полном боевом облачении, только что шлем не надел.
– Уезжаешь? Там жарко, – предупредила Дашка, обходя квадрат из орхидей. Надо было что-то делать с ним. Или разбирать и выбрасывать, или возвращать Вась-Васю и каяться.
Первый вариант нравился больше.
– Ну… у меня были планы.
Вспомнил. А Дашку, стало быть, уже не страшно бросать. Действительно, что ей сделается?
– Ты альфонс? – Дашка спросила просто так, для информации, Темка же порозовел и нервно пожал плечами:
– И что?
– Ничего. Просто так. Удивляюсь многообразию твоей личности.
Орхидеи оказались привязанными к проволочному основанию. Каждый цветок был закреплен тонкой скользкой ниткой, а где лежат ножницы, Дашка не помнила.
– И швец, и жнец, и на дуде…
– На дуде не умею.
Темка достал из кармана перочинный ножик и протянул Дашке. Вот за это спасибо. Крохотное, в полпальца длиной лезвие с легкостью резало нити, освобождая цветы.
– И меня, значит, к списку побед? – поинтересовалась Дашка, чтоб уж заполнить молчание.
– Неа. – Он сел на корточки и поставил шлем. – Ты не вписываешься. Я постарше люблю. Таких, которые понимают, что к чему.
– В каком смысле?
– В товарно-денежном. Мне платят, чтобы я изображал любовь.
– Так и я заплачу. Что в перечень услуг входит? Букеты? Признания? Романтические ужины?
– И завтраки, и обеды, – Темка отобрал нож и сам принялся резать нити. У него получалось ловчее. Квадрат из орхидей рассыпался, и Дашке оставалось лишь собирать и складывать цветы. – Полдники – по желанию клиента. Но с тобой я связываться не буду.
– Почему? Денег у меня хватает.
– Наивности тоже. Рано или поздно, но ты начнешь воспринимать все всерьез, а на такое я не согласный.
Срезав последнюю нить, он поднял квадрат, стряхнул остатки цветов и сказал:
– Собирайся. Я тебя к дяде Вите отвезу.
Все-таки его заботливость утомляет. Интересно, а Темка не боится, что Дашка и ее всерьез воспринимать начнет? Наверное, не боится.
– Неа. – Для очистки совести она попыталась отказаться. – Мне кой-куда съездить надо.
– Завтра вместе съездим.
Что ж, сил на споры у Дашки не оставалось. И мило улыбнувшись, она попросила:
– Пять минут. Вещи соберу.
Артемка подождал. Все-таки хороший он парень, доверчивый.
В бункере – здравствуй, железная дверь в мир иной! – Дашка легла на топчан, закрыла глаза и сделала вид, что дремлет. Поверили. Или просто всем было глубоко на нее плевать. Во всяком случае, когда часом позже она направилась к двери, окликать и удерживать не стали. Подниматься пришлось на ощупь, обеими руками держась за железную трубу перил, считая про себя ступеньки и надеясь, что наружная дверь будет открыта.
Надежды оправдались.
Блеклые лошадки и ракета – здравствуй, детская мечта! – проводили Дашку рисованными глазами. Она вернется.
Ей действительно надо съездить.
Ей давным-давно следовало съездить…
Такси остановилось сразу. И назвав адрес, Дашка попросила:
– Если будет по дороге магазинчик, притормозите?
Предстоящая встреча внушала ужас, но отступать Дашка не собиралась.
Всеслава пришла сама. Звук ее шагов проникал сквозь стены, вызывая неконтролируемый тремор. Когда шаги стихли, распахнулась дверь. Всеслава вошла. Сегодня на ней был форменный халат с высоким воротником и бляхой бейджа.
– Добрый день, Адам.
Он удивился тому, что еще день, и потом подумал, что день с равным успехом может быть и старым, и уже новым, но память не позволяла сориентироваться во времени.
– К тебе гости.
Номер третий? Ее появление разрешило бы возникшую дилемму.
– Признаться, я не уверена в том, что эта встреча пойдет тебе на пользу…
Выжидание. Пластиковый стакан в руке. Прикормка из пилюль. Отказ программой не предусмотрен.
– Мы с тобой находимся в сложном положении, – Всеслава покачивала стакан, и пилюли пересыпались с сухим каменистым звуком. – И мне бы не хотелось усугублять ситуацию… У Дарьи полно своих проблем. Стоит ли добавлять ей волнений?
Дарья? Дарья приехала?
Дарья приехала именно сейчас?
– Ты же знаешь, как она переживает за тебя. – Уже не стакан, а ладонь, раскрытая в жесте притворного миролюбия. – Не делай ей больно, Адам. Не стоит.
Таблетки не имеют вкуса, как и вода, заботливо поданная Всеславой. Они проскальзывают по пищеводу, достигают желудка и, плавясь в соляной кислоте, избавляются от целлюлозных оболочек.
Процессы идут медленно, но Адам осознает их на уровне биохимических реакций. Собственное тело разворачивается сложнейшим механизмом. Десятки уровней, сотни тысяч процессов, в которые вклинивается лекарственный поток, нарушая естественную гармонию.
Мысли замедляются, движения тоже, но восприятие становится острым, как никогда.
Что Всеслава дала?
Спрашивать бесполезно: не ответит.
Дарья приехала. Не приезжала, а теперь вот приехала. Почему? Потому что Всеслава вызвала ее. Гипотеза лишена смысла. Вмешательство Всеславе невыгодно. Или вмешательство контролируемо?
Дарью пытаются убедить, что подопечный – если думать о себе в третьем лице, становится легче – окончательно утратил связь с реальностью.
Дарья пожелала встретиться. Препятствовать не стали.
Таблетки…
Измененная биохимия, которая обернется… чем? Вспышкой агрессии? Нарушениями речи? Логики? Галлюцинациями?
– Если ты вдруг захочешь прервать встречу, – Всеслава вела под руку, как будто была не лечащим врачом, а другом, – то нажми кнопку. Ладно?
Кнопка ярко-красная, крупная, торчит в центре пластикового стола. Комната для свиданий невелика. В ней есть окно, забранное решеткой, стоят стол с этой самой кнопкой, стулья, трюмо с вьющимися цветами, которые на первый взгляд выглядят как настоящие, и прорези неработающего кондиционера.
Он нужен лишь для того, чтобы камеры спрятать.
Адам садится на стул под кондиционером. Это не попытка покинуть поле зрения видеокамеры: его берут на прицел другие, пока не вычисленные. Место вызывает явный дискомфорт, как и ожидание разговора. Оно затянулось настолько, что присутствие Дарьи Адам осознал, лишь когда она сказала:
– Привет.
– Здравствуй.
Медбрат удалился, вежливо прикрыв дверь. Иллюзия уединения. Адам не поверит ей.
– Как дела? – спросила Дарья.
– Спасибо, хорошо.
– Пожалуйста. Нет, я понимаю, что ты не горишь желанием меня видеть, – Дарья похудела и перестала следить за собой. Коричневая блуза, мешковатые брюки мышастого оттенка, босоножки простые, белые, а к ним – пухлая сумка, больше похожая на бурдюк с ручками.
На Адама Дарья не смотрела. Зато на Адама смотрела черная камера, спрятанная за решеткой. Или другая, сидящая в космах пластикового цветка. Или третья, спрятавшаяся за картиной… зеркалом… есть тысячи мест в этой комнате, куда можно поставить камеру.
– Ты у нас погружен в размышления, и все такое…
Обрывки слов. Злой голос. Адам не понимал, о чем она говорит. Просто он слишком много думает о камерах.