Развод за одну ночь - Калинина Дарья Александровна. Страница 31

– И что это такое?

– Не догадываетесь?

– Нет.

– Предсмертные вирши, которые маньяк собирался посвятить своей жертве.

– Что? Этот жалкий клочок…

– Написан рукой маньяка. Верней, напечатан на компьютере.

– А что же там написано?

– Бумажку здорово потрепало. Чудо, что оперативники ее вообще нашли. Но молодцы, все-таки обнаружили, да еще и сообразили, что это такое. Видимо, закончив свое дело, маньяк отрезал бы прядь волос у жертвы, а вместо нее прикрепил эту записку.

– Она какая-то вся истерзанная, – критически заметила Кира.

– Ну, еще бы. Ведь мы сняли ее с ежевичных колючек. Видимо, преступник потерял ее, продираясь сквозь заросли.

– А еще что-нибудь удалось найти?

– Нет. Не особо. Несколько смазанных отпечатков пальцев, возможно, они принадлежат преступнику, кровь… В общем, если мы сцапаем мерзавца, то отвертеться ему не удастся.

– Вопрос, я так понимаю, в том, чтобы его сцапать.

– Верно.

Подруги вновь уставились на клочок в полиэтиленовом пакетике. Теперь он казался им куда более привлекательным. И девушки, затаив дыхание, любовались драгоценной уликой.

– Ну, а что там написано?

– Честно говоря, стишки весьма второсортные. «Люблю тебя, как снега цвет. Люблю тебя, как солнца свет».

– И все?

– Все.

Подруги были разочарованы. Они готовились услышать нечто куда более драматичное и трогательное.

– А чьи это стихи? – все же спросила Леся.

– Меня это тоже заинтересовало, – живо откликнулся следователь. – Я немного порылся в Сети и нашел эти строчки. Они принадлежат Анатолию Слепневу.

– Поэту?

– Артисту. Одна из многочисленных звезд, которые горят на нашей эстраде.

– Он популярен? Что-то я его имени не припомню.

– Потому и не припомнишь, что популярность у Слепнева такая же, как и тексты его песен. Весьма средненькая.

И тем не менее для самих сыщиков эта улика была поистине драгоценной. Ведь с ней можно было завтра отправляться на встречу с достойнейшим профессором психиатрии Ростиславом Владимировичем Кулешом. Следователь обещал, что тоже поедет с подругами. И девушки решили, что сегодня они затевать разговор о Сереже и его возможном усыновлении Еленой Николаевной и ее влиятельным супругом уже не будут. Они поговорят об этом с Сосулькином завтра.

Утро вечера, как известно, мудренее. Сегодня и они сами не в лучшей форме, и у следователя в голове бродят совсем другие мысли. К чему просить его об одолжении, рискуя получить отказ?

Кулеш оказался невысоким, но весьма крепеньким толстячком с абсолютно лысой головой и маленькими, но умными и проницательными глазками. Изъяснялся он, оснащая свою речь одному ему известными медицинскими терминами, которые подруги благополучно в одно ухо впускали, а в другое выпускали. Зачем перегружать свой мозг вещами, которыми этот человек занимался не один десяток лет? Все равно всю глубину темы они за один разговор не познают. А иной раз поверхностное знание куда хуже откровенного незнания.

Но Сосулькин оказался на высоте положения. Они с профессором говорили на одном языке, оказывается, Сосулькин имел помимо юридического еще и медицинское образование и теперь легко переводил подругам то, что считал нужным.

– Ты понимаешь все, что он говорит? – улучив момент, когда профессор отвлекся на поиски каких-то своих записей, касающихся личности «сочинского» маньяка, тихонько спросила Леся у следователя.

– Конечно. Мой отец говорил точно так же. Беседа с профессором сильно напоминает мне мое собственное детство, когда отец вызывал меня к себе в кабинет и распекал за какую-нибудь провинность. Он никогда грубо не выражался, употреблял исключительно медицинские термины и названия заболеваний, которыми я, по его мнению, страдал.

– Значит, тебя не наказывали?

– Хуже, меня лечили.

Но на этом увлекательный экскурс в детство Сосулькина закончился, потому что профессор вынырнул из-за горы своих бумаг.

– Многое мой секретарь уже перенес в компьютер, но дело «сочинского» маньяка и его подражателей осталось в прежнем виде. Как-то я не ожидал, что этот тип даст о себе знать снова. Основная волна подражателей уже схлынула. Я был уверен, что больше мы никогда не услышим ни о ком из них.

– Речь идет именно о подражателе?

– О, да. Одном из многих. И смею сказать, не о самом лучшем из них всех. До оригинала ему как «хрущевке» до Останкинской телебашни.

– Даже так?

– Сам «сочинский» маньяк, как его прозвали в прессе, был, по моему мнению, личностью неординарной, образованной и в высшей степени начитанной. Вероятно, этот человек по образованию был искусствовед, историк или филолог. Смерть он изучал долго, используя многие труды великих поэтов, писателей и философов. Смерть представлялась для него высшей точкой человеческого существования. Он стремился облагородить ее. Лично я считал и считаю до сих пор, что, убивая девушек, он оказывал им в некоторой степени услугу.

– Услугу? Лишая их жизни?

– Но при этом сохраняя их красоту и молодость. Они оставались молодыми и прекрасными в памяти тех, кто их знал. Старость, увядание и болезни – это было не для них. Только нетленность, память в сердцах и вечная красота.

Эка загнул профессор! Еще чуть-чуть, и он начнет оправдывать деятельность маньяка.

– Ладно, оставим его. Ведь нынешнее убийство было совершено не им? Елена Николаевна совсем не брюнетка. И она гораздо старше двадцати лет.

– Какое из двух преступлений вы имеете в виду? Тело под грушей или женщина на пляже? Кстати, она ведь осталась жива?

– Да. Нам удалось согнать маньяка прямо с нее. Он убегал, поддерживая свои штаны.

– И это еще одно подтверждение того, что преступление было совершено подражателем. Настоящий «сочинский» маньяк никогда не насиловал своих жертв.

– Нет?

– Говорю же, в его действиях не было жажды обладания или насилия. Он оказывал прекрасным молодым девушкам услугу, сохраняя их красоту на века.

Хороша услуга! Да и профессор этот тоже хорош! Рассуждает тут, словно бы даже оправдывая мерзавца, отправившего на тот свет не один десяток молодых девушек. А ведь сколько горя тот причинил людям. У каждой убитой им красавицы были родные, мать, отец, жених, в конце-то концов. И они вовсе не нуждались в услугах какого-то психопата, который возомнил себя вершителем чужих судеб.

А если уж маньяку так приспичило сохранять на века чью-то красоту, мог бы начать с самого себя! Прирезал или придушил и сохранился бы навсегда в памяти людей.

– Что касается первого тела, то тут сложно что-либо сказать. Тело пролежало в земле достаточно долго, одежда и плоть успели истлеть. Так что, говоря о действиях преступника-подражателя, мы отталкиваемся только от кусочка бумаги, который был прикреплен к густым волосам жертвы и на котором еще сохранились фрагменты посвященного ей стихотворения.

– И цветок.

– Да. И остатки цветка. Пыльца и стебелек. Жертвы «сочинского» маньяка и его подражателей всегда были украшены подобным образом – прекрасный цветок и любовное стихотворение. Но на этом сходство в действиях оригинала и его подражателя и заканчивается. Стихи подражателей куда более примитивны. К тому же убийца или убийцы насилуют своих жертв перед тем, как убить их. Бьет их. Часто мы находили на телах жертв синяки, ссадины и кровоподтеки. Настоящий маньяк никогда не прибегал к насилию над своими жертвами.

– Он же их убивал!

– Я уже говорил, это была с его стороны услуга. И он не мучил своих жертв. Одно движение, и они умирали. Девушки даже не успевали осознать, что с ними произошло. А что касается тела под грушей, то тут вообще наблюдается явный диссонанс.

– Какой же? Вы ведь сказали, что по телу почти невозможно ничего определить. Тело пролежало в земле и…

– Именно поэтому! – воскликнул профессор. – Настоящий «сочинский» маньяк никогда не хоронил и не прятал своих жертв. Он выставлял их напоказ, стремясь придать каждой из них наиболее выигрышную позу. Он укладывал их, бережно расправляя складки их одежды, придавая изящное положение их конечностям. Девушки казались заснувшими, прекрасными статуями. Хоронить, закапывать в землю или топить в море… такого за настоящим «сочинским» маньяком отродясь не водилось.