Танцы на льду - Кивинов Андрей Владимирович. Страница 3

– Что значит накопать, Сергей Михайлович? В каком смысле?

– Экий ты, Юра, непонятливый. Чему вас в школе-то учили? В прямом смысле. На каждого человека всегда можно что-нибудь накопать. При желании. И на тебя, и на меня, и уж тем более на какого-то Блюминга. Чем он занимается?

– Директор общества закрытого типа «Фаворит».

– Запомни, Юрий. У нас в городе только одно настоящее общество закрытого типа, все остальные – целиком или наполовину – липовые.

– Какое же?

– «Кресты». Тюрьма такая на Арсенальной. Так что любого «Фаворита» можно сделать аутсайдером. Короче, поле твоей деятельности не ограничено, все зависит от фантазии и азарта. Можешь покопать на личном фронте. В общем, копай где угодно, лишь бы к моменту вашей следующей встречи ты располагал на Блюминга таким компроматом, что он будет готов написать, как разбил не только стекло, но и лица всего персонала, а также имел умысел взорвать универмаг к чертям собачьим. Времени у тебя дней десять, так что не затягивай.

– А если не получится?

– Получится, получится. Ты молод, энергичен, не то что Васька, которого от стула не оторвешь. Подключи налоговую, ОБЭП. Все эти «Фавориты» одним миром мазаны. Внешне – просто сказка, а внутри… Иногда дерьмо распознаешь только вляпавшись в него. Так что действуй, хватит в кабинете сидеть. Ты опер, а не домохозяйка. И главное, никого не бойся. Пусть тебя боятся.

– А если все-таки не получится?

– Ты еще и не начинал, а уже плачешь. Ну, если не получится, просто спишешь материал в архив. Действительно за отсутствием состава. Хотя жалко. У нас на этой неделе два «глухих» разбоя, а в плюсе мы ничего не дали. Поэтому, Юра, ты уж постарайся.

– А сейчас его отпускать?

– Ну, разумеется. Держать его в камере, пока ты будешь копать, не имеем права. По закону.

Если бы вы видели сейчас мое лицо, то поняли бы – я слегка ошарашен. На лекциях по криминалистике я видел себя суперсыщиком, преследующим коварного маньяка, представлял себя Шараповым в логове бандитов или Джеймсом Бондом в обществе фотомодельки. А тут такой облом. Ни Бонда, ни модельки… Какой-то Блюминг, какое-то стекло. И ни на грамм романтики.

– И вот еще что, погоди-ка минутку. – Михалыч открыл сейф. – У тебя своих «людей note 2» пока нет, поэтому я передам тебе на связь кое-кого из наших.

Он порылся в многочисленных папках и достал листочек с данными, затем переписал их на маленькую бумажку и протянул мне.

– Вот, запомни. Это «человек» твоего тезки Юрки Маркова, уволенного этим летом. Жалко, хороший был опер, пил, правда, много. На чем и погорел. Ну, это к теме не относится. Позвони человеку, договорись о встрече, побазарь, озадачь. Короче, войди в контакт. Может, что-нибудь полезное и принесет. Без своих «людей» работать очень тяжело, учти.

Я беру бумажку. Преображенский Александр Александрович. Телефон.

– Преображенский – это псевдоним?

Михалыч растерянно глядит на меня и пожимает плечами.

– Черт его знает, я не помню. Да ты по фамилии не обращайся. Спроси Сан Саныча. Мы все его так звали.

По последней реплике я понимаю, что конспирация в нашем отделе поставлена на профессиональный уровень.

Я покидаю Сергея Михайловича и иду в дежурку, где тоскует в ожидании своей участи гражданин Блюминг. По кисло-недовольному выражению его ушибленного лица я делаю аналитический вывод, что он очень расстроен непонятной задержкой в милиции. Я ему сочувствую, понимая, что во всем виноват этот идиотский гололед. Я сам сегодня дважды плясал на замерзшей луже, пытаясь устоять на непослушных ножках. Устоял.

– Аркадий Андреевич, пройдемте. – Я кивком зову Блюминга в свой кабинет.

– Господи, ну что еще за чепуха, я опаздываю, – ворчит Блюминг и, потирая разбитый о витрину лоб, идет за мной.

– Я вас долго не задержу, – успокаиваю я его, лихорадочно соображая, что б такое ему нагрузить для придания нашей беседе более-менее здравого смысла.

– Присаживайтесь. – Я кладу перед собой остатки материала и сурово, по-чекистски смотрю на Блюминга.

– Все бы ничего, Аркадий Андреевич, и на первый взгляд никаких претензий к вам возникнуть вроде бы не может, но…

Жалко, вы не слышите. Коварное словечко «но» произнесено мною с ярко выраженным акцентом, заработанным при просмотре полицейских сериалов. С чувством, наполненным святой правотой своего дела и полным торжеством над противником. И само собой, в самый неожиданный для противника момент.

Блюминг убирает руку от лба и, кажется, хочет открыть ротик. Однако слова ему не давали.

– Вот тут объяснения некого господина Касторкина, который утверждает, что вы специально, в пьяном виде и из хулиганских побуждений ударили кулаком по стеклу. То есть совершили преступление.

Вы уже, наверное, поняли, что господин Касторкин и чудовище из озера Лох-Несс примерно равны по вероятности своего существования.

То, что вы не слышите мой голос, это еще полбеды. Вторая половина беды в том, что вы не видите моего собеседника. А передавать состояние его лица так же несерьезно, как объяснять на словах содержание картины Шишкина «Русский лес».

Отмечу вскользь, что без изменений остался только «фонарь» на его лбу, да и то, кажется, он тоже приобрел форму знака вопроса.

– Ка-какой Касторкин?!

– Иван Сергеевич, обычный, честный, порядочный гражданин, не оставшийся в стороне, как некоторые другие, а давший правдивые показания в отношении вас и стекла. Вот так. И куда прикажете мне деваться? Выкинуть его объяснение в корзину?

(В принципе, конечно, можно, половина материала уже в ней, но чтобы выкинуть, его надо сначала написать.)

– Вы что, серьезно, молодой человек? Какое преступление? Абсурд полный… Где этот ваш Касторкин? Он, наверное, сам кривой в дупель был, раз такое говорит.

– Он абсолютно незаинтересованный свидетель, к тому же непьющий. Имел при себе справку. Так что ваше дело не так уж и благополучно, Аркадий Андреевич. Итак?

Блюминг пытается жестами изобразить состояние своей души, но азбукой для немых он владеет слабовато, поэтому получается неубедительно. У бандитов и то понятнее.

Поскольку я еще неопытен, меня также начинает подводить словарный запас, и я перехожу к другой теме.

– Чем занимается ваше предприятие?

– Пых-мых-дых-оп…

– Не понял. По-русски будьте любезны, не надо здесь жаргоном сыпать.

– Я, кажется, догадываюсь… Сколько?

– Чего сколько?

– Ну-у-у…

Пальчик трется о пальчик.

«Дать бы вам в рожу за такие жесты, гражданин Блюминг», – говорит мой внутренний голос. Но вслух я предупредительно-спокоен:

– Перестаньте, Аркадий Андреевич, оставьте себе на адвоката. Мы не продаемся!!!

Реплика произносится величественно, хотя я и сижу. Очень неудобный стол.

– Так чем занимается ваше предприятие?

– Господи, Боже мой… Мы закупаем сырье за рубежом для производства самых необходимых стране лекарств и поставляем его на фармацевтические заводы. Мы за здоровое будущее нашей великой страны!

Блюминг тоже не встает.

– Вы что, кандидат в депутаты?

– Нет.

– Тогда не агитируйте. С кем вы живете?

– А это-то тут при чем?

Во дурик, как же я буду на тебя копать, не зная исходных моментов?

– В деле должно учитываться все вплоть до вашей сексуальной ориентации. Установка Генеральной прокуратуры. Так что извольте.

Блюминг окончательно подавлен. Еще бы. Тактику проведения допроса я сдал на пятерку. Могу диплом показать.

Аркадий Андреевич склоняет голову и начинает бормотание:

– Я живу с женой и дочкой.

– Машину имеем?

– Да, «Вольво».

– Номер помним?

– Конечно.

– Давайте.

Блюминг дает.

В последующие пять минут он отдает все, начиная со сведений о зарплате жены и заканчивая родословной своего ротвейлера. Насколько искренне – покажет время.

Когда я получаю некоторую базу для рытья, то удовлетворенно киваю.