Бриллианты требуют жертв - Жукова-Гладкова Мария. Страница 59

– Вы с вашими мужчинами пойдете? – спросила тетка. Девица рассматривала нас с большим интересом, но пока не произнесла ни слова.

– С нашим мужчиной, – ответила я и кивнула на Пашку, не расстававшегося с камерой. Он вытащил ее из шкафа, куда я ее убрала.

– А вот ее я бы брать не советовала, – тетка кивнула на камеру. – Лучше пусть все время лежит в гостинице. А то разбить могут.

Я повторила, что мы журналисты и приехали снимать сюжеты. Как же без камеры? Тетка вздохнула и сказала, чтобы мы работали днем, но никак не вечером, и вообще лучше бы нам покушать у себя в номере.

Однако нас почему-то взяли сомнения насчет услуги по доставке еды в номер. И мы сомневались насчет наличия круглосуточных супермаркетов в радиусе, по крайней мере, ста километров – один мы видели на шоссе, как раз на таком удалении отсюда. Поэтому я прямо спросила, почему она не советует нам идти в местный ресторан, и вообще, сколько в их городе ресторанов.

Заведений такого рода оказалось три. Но ни одной из приличных женщин не приходило в голову туда сунуться. Даже днем. Не то что вечером.

– Стреляют? – невозмутимо спросила Татьяна.

– И до смерти бывает, – шепотом сообщила тетка.

– Ну, мертвецов нам по нескольку в день приходится видеть, – небрежно заметила я.

– Это где ж ты их столько берешь, девонька?! – всплеснула руками тетка-администратор.

Я пояснила, что являюсь ведущей «Криминальной хроники», а Питер в несколько раз больше места, в котором мы сейчас все находимся, официально население около пяти миллионов, а уж сколько незарегистрированными живет – вообще никому не известно, поэтому и вообще трупов много, и криминальных. Если в ресторане нас ждут только они – ничего страшного. Нас не удивишь. А стреляют в нашем родном городе не в пример больше – как мне кажется. И наверняка из более разнообразного оружия. Хотя мне будет интересно взять интервью у кого-то из местных киллеров. Хочется выяснить, дошел ли до их города технический прогресс.

Говорила я невозмутимо, Пашка с Татьяной стояли рядом и с самым серьезным видом кивали.

– Это с Камазом говорить надо, – молвила первую фразу щербатая. – Он у нас первый киллер.

Тетка на нее цыкнула, но девицу понесло. Про неизвестного нам Камаза говорила с восторгом и вожделением. Видимо, тот был первым парнем на деревне, мечтой многих, жаждущих стать его супругой. Хочется же обеспечить будущее.

Щербатая сообщила, что Камаз обязательно сегодня будет внизу – и махнула рукой вправо.

– Вы имеете в виду ресторан? – уточнила я.

– И ресторан, и казино. Он каждый вечер тут отдыхает.

– Там одни пьяные мужики по вечерам собираются. – Тетка не оставила надежды отговорить нас от выхода в местный свет. Может, потому, что нас привез Николай Михайлович, мы были питерскими журналистками, а она не хотела неприятностей, если с нами что-нибудь случится. Судя по красноречию, считала, что вероятность инцидентов очень высока.

– А два других заведения, которые вы упоминали? – вклинилась в поток красноречия Татьяна.

– Там еще хуже, – вздохнула тетка. – Тогда уж идите сюда, она кивнула вправо. – Отсюда, по крайней мере, ноги сделать успеете. Если повезет, – добавила она. – Сюда заскочите, а тут уж я милицию вызову и наших местных приструню. Но лучше, если все-таки еды с собой не взяли, идите с теми мужчинами, – кивнула она наверх.

– У них другие планы. И мы представляем разные организации.

Тут я решила, что пришла пора переводить разговор на немцев и прямо про них спросила.

– Вы из-за них приехали, да? Ну и рожи, хоть и немецкие.

– Фашисты, – вставила щербатая. – Как в фильмах показывают. И извращенцы.

– Это для нас – извращенцы, а для них, может, все нормально, – заметила тетка-администратор.

– Да уж, нормально! – воскликнула девица. – Один в постели верещит, как стая диких обезьян. Второй на стол поющий член ставит – в смысле игрушку иностранную. А сказать, что тот поет, отказывается. Вы немецкий знаете? А то бы нам перевели. У третьего не только в ухе серьга, но и на конце. Только не такая длинная, как в ухе. Четвертый сказал, что хочет секса лобстером. Лилька полночи у него выясняла, что такое лобстер, а он ей его в лицах изображал.

– Изобразил? – вежливо поинтересовалась я.

– Нарисовали общими усилиями – все немцы вместе.

– И что получилось?

– Ай! – Девица махнула рукой. – То недовольны, что наши девчонки к ним в ихних же иностранных платьях приезжают, за которыми в Москву специально ездили. Говорят: в сарафанах хотим с ручной вышивкой. Кто у нас вышивать будет? И ради кого? Если это первые иностранцы. То хотят, чтобы девчонки им на столе русские народные танцы выплясывали. А кто у нас сейчас их танцует? У нас ламбада в моде. Одним словом – придурки.

Мы дружно попросили не сообщать немцам про наш к ним интерес (тем более интерес милиции), тетка и щербатая тут же закивали и заговорщическим шепотом поведали, что фашисты и одна русская белобрысая шалава живут на втором этаже. Баба отдельно. Мужиков себе не заказывает, женщин тоже, ни с кем из немцев не грешит.

– Мужчин сколько? – уточнила я. – Четверо или больше?

– Четверо. Я таких уродов отродясь не видела!

Среди прибывших в провинциальный городок оказались тип с серьгой и тип с мордой на волосах, которых в свое время видел Валера Лис, а также две не менее колоритные личности. Один – весь в татуировках, причем цветных, словно всю жизнь провел в каких-то наших лагерях. (Откуда администратор знает про татуировки по всему телу? – хотелось спросить мне, но сдержалась. Вероятно, от «девчонок».) Последний, хотя внешне больше других напоминает нормального человека, время от времени почему-то выкрикивает русские матерные слова – очень громко, с выражением, и его лицо в эти моменты кажется одухотворенным, словно его посещает озарение свыше. И ладно бы выкрикивал поскользнувшись, или просто упав на ровном месте – как всякий нормальный человек. Так нет же! Сдает ключ от номера – и на тебе! В ресторане сидит, пиво пьет – и на весь зал. На него уже никто не обращает внимания. Но здоров мужик. Как и все психи. Наверное, его и взяли с собой в качестве рабочей силы.

– Про клад знаете, да? – уточнила тетка.

Мы дружно кивнули.

– Наши следят, чтобы эти ничего не сперли. Таятся в кустах. Вас могут провести в укромные местечки. Я завтра с соседом поговорю, когда сменюсь. Он в лес каждое утро ходит. Интересно смотреть, как немчура работает.

– Нам сказали, что они вроде бы двоих местных наняли?

– Наняли, – кивнула тетка. – Молдаван. Они к нам давно приехали и остались. Если помрет кто – могилы копают. Наши-то не хотят. Вот и согласились землю долбить. Тем более колы у них есть.

Я поинтересовалась, чем живет местное население – если фабрика, на которой раньше работали местные женщины, и завод, на котором работали местные мужчины, закрылись.

– Ну, не совсем же закрылись. Это старое производство закрылось, новое образовалось. На заводе теперь утюги делают и кастрюли, кто хочет – работает, только большинство мужиков спилось… – Она тяжко вздохнула. – Но женщины многие пошли. – На швейной фабрике финские одеяла шьют…

– Какие?

– Финские, – невозмутимо подтвердила тетка. – Потом у нас на карбюраторном заводе французские духи разливают, наливку – это у одного хозяина. Даже, кажется, в одном цеху.

«Духи и наливку на карбюраторном заводе?» – подумала я. Неплохо. Хотя сама недавно купила в Питере валерианку, произведенную Муромским приборостроительным заводом. Чего ж удивляться?

– Гоги Вахтангович, владелец завода, – серьезный человек, с губернатором вместе в бане парится. Депутат Госдумы у нас автомастерскими владеет. Правда, в Думу шел по спискам партии, которая раньше вроде была против капиталистов и призывала пролетариев всех стран соединяться.

«Но теперь времена изменились, и капиталист-коммунист вполне нормальное явление», – подумала я. И в какую партию ни вступишь, только чтобы к госдумовской кормушке прорваться и депутатский мандат заполучить. Владелец автомастерских, как мне сказали, увлекся политикой после того, как широкой общественности стал известен его интерес к маленьким девочкам.