Принц с опасной родословной - Жукова-Гладкова Мария. Страница 10

– Татаринов, на выход! – приказным тоном сказал мужчина. – А вы, Юля, подождите. Я вас потом выведу.

Сергей отошел от стены, у которой стоял, около меня остановился в нерешительности.

– Быстрее прощайтесь! – прошипел сотрудник.

Я все-таки заставила себя сделать шаг к Сергею, обняла за шею одной рукой (на второй висели куртка и сумка), слегка прижалась и поцеловала. От него пахло котлетой и колбасой. И я почувствовала что-то новое… Нет, не запах. Что-то появилось у него за поясом. То, чего не было, когда он прижимал меня к себе. Прижимал, когда только вошел, когда понял, что тут я. Но ведь палку колбасы он съел? И у меня в сумке точно ничего такого не было… И это не палка колбасы, а что-то более узкое и… металлическое?

Но я не смогла уточнить, что это и зачем понадобилось Сереге.

– Все! – прошипел сотрудник и резко дернул Серегу за руку.

Они ушли, закрыв, но не заперев дверь. Была у меня, признаться, мысль высунуть свой любопытный нос наружу, но я быстро от нее отказалась. Здесь любопытство в самом деле может сгубить. Я немного отошла от входа – мало ли кто заглянет, а тут я. Так вроде бы сюда свет из коридора не достанет, а человек Ивана Захаровича меня вызовет. Или еще подальше отойти? Да, пожалуй, надо еще немного. Я опустилась на корточки, прижавшись спиной к стене. Хотелось реветь, себя было жалко – не передать. Зачем меня сюда понесло?! Зачем я в секс-шоп ездила? Зачем старалась?! Сколько усилий, эмоций – и все зря…

С другой стороны, нет худа без добра, – сказала я себе. Наконец-то я поняла, что ошибалась. Мало мне, дуре, было, когда Серега ушел к Алле, потому что хотел работать в фирме ее отца. Вот, пожалуйста, еще одна подсказка. Ее должно хватить.

Но ведь с ним что-то произошло. Надеюсь, не опустили? Сухоруков бы знал и, думаю, не стал бы в таком случае посылать сюда меня. Он же сам явно намерен меня использовать в дальнейшем – как личного пресс-атташе. А после моего общения с опущенным это было бы проблематично… Да, конечно, Серега привык к другой жизни – к хорошей квартире, мягкой постели, всевозможной жратве, а тут – жесткие нары в переполненной камере и тюремная баланда. И из передачек не все доходит. По всей вероятности, приходится добровольно-принудительно делиться с сокамерниками. И еды не хватает. Он все время голоден. А я гуляю на свободе. Ему обидно. Он обижен на весь свет. И деньги его теперь не ждут. Если бы ждали два миллиона баксов – было бы легче, они грели бы душу. А так что? Даже нет уверенности, что будет работа. Конечно, хреново.

Но что делать мне? Считаю: долг я свой выполнила. Если тут, конечно, могла идти речь о каком-то долге. Деньги на счет Сереге буду класть – хотя бы из тех, которые он мне в свое время заплатил за «алиби», его мама пусть два раза в месяц ходит с передачками. А дальше – как решит Сухоруков. Я свою голову подставлять не намерена и платить Ивану Захаровичу услугами за Серегино освобождение – тоже.

Когда я приняла решение, стало легче. Настроение, конечно, не улучшилось – с чего ему улучшаться? – но все равно я приободрилась и захотела теперь побыстрее добраться до дома, залезть в ванну, потом в родную постельку и прижать к себе верного кота.

Но оказалось, что до постельки мне еще ох как далеко…

Его вели на очередную встречу с Зиновием Яковлевичем. Тот должен был отчитаться о проделанной работе. Хотя он ежедневно видел по стоявшему в камере телевизору, какую кампанию организовали адвокат с Костей. Некоторые журналисты, актеры и просто общественники подключились сами, даже без специальной просьбы и денежной подпитки. В народе всегда водились правозащитники на общественных началах. И опять же масса бывших общественников теперь не у дел, надо же куда-то энергию девать тем, кого в новые времена никуда не взяли. Один его знакомый, прикормленный диссидент, в советские времена процветал на Западе, сбежав туда из-за железного занавеса, а потом, перед выборами девяносто шестого (как сам рассказывал), этот ярый антисоветчик и атеист вместе с другими диссидентами ходил свечку в церковь ставить за победу Зюганова. Зюганов победит – опять бабки пойдут от капиталистов.

И он решил прикормить диссидента, который умеет клеймить кого скажут – за бабки. Как вчера порадовалась его душа, когда он видел выступление диссидента в собственную защиту. С каким пафосом говорил! Чувствовался опыт клеймения советского режима. Теперь клеймил новый – с не меньшим успехом. Вся камера просто заслушалась.

Так, а это кто? Мимо них проследовал один из офицеров, имени которого он не знал, сопровождающий… ба, еще одного борца, правда, этот в последнее время борется за права заключенных, но и не только, как было ему прекрасно известно. Господин Ефимов собственной персоной. Опять, что ли, выступать будет? Или уже отвыступался? Ефимов бросил взгляд в его сторону и отвернулся. Притворился, что не узнал, хотя узнал, сволочь… Встречались они неоднократно. Ефимов даже виды имел на его бизнес. Но они с Костей популярно объяснили депутату, что того ждет, если не умерит свой пыл – и любовь к чужим деньгам.

Вечером он выяснил, что Ефимов сегодня в актовом зале «Крестов» не выступал и вроде бы в ближайшее время его выступлений не планировалось.

Тогда зачем этого слугу народа сегодня приносило в «Кресты»?

Зиновий Яковлевич передал ему по всем правилам запаянную «торпеду». Люди, видимо, Юленькиных передач насмотрелись. Теперь все знают, что и как делать.

Малява была без подписи. Зиновий Яковлевич тоже не знал, от кого она. Какой-то мужчина оставил ее у секретарши.

Его приглашали на встречу. Ночью. В «Крестах».

В душе почему-то зародилось беспокойство, а своей интуиции он давно научился доверять. Его звериное чувство опасности никогда его не подводило, а тут оно давало сигнал, причем настойчивый, громкий…

Он не послушался его один раз в жизни – когда познакомился с Тамарой… И вот результат.

На этот раз он послушается.

– Значит, так, Митя, – сказал он драгдилеру. – Если хочешь со мной рассчитаться, ты должен сделать следующее…

Митя хотел: карточный долг – святое. И все сделал, как он сказал.

А потом он увидел, как Митя упал, тихо охнув.

Вместо него.

Глава 5

Внезапно в коридоре послышался топот ног, многострадальная дверь распахнулась, и в душевую ворвался какой-то мужик. Не в форме, как я успела заметить в то мгновение, когда он находился в луче света. Но я не успела рассмотреть ничего другого – ни лица, ни одежды. Хотя… Не роба, свитер. Значит, или из подследственных, или подсудимых. Отряд хозобслуги обязан носить робу и таблички на груди. С другой стороны, сейчас ночь, кто соблюдает эти правила? Если я сама здесь, когда мне тут находиться совершенно не положено.

Мужчина тяжело дышал. Видимо, отвык бегать. Или много бежать пришлось? Так что я все-таки успела заметить в ту секунду, когда его освещал луч света? Вроде бы не молодой или, правильнее будет сказать, не юный. Но и не старый. Или мне так показалось? Не старик – точно. Не худой, но и не толстый. Хотя скорее плотного телосложения. Рост… Метр восемьдесят, пожалуй. Где-то так. Кто он? Зачем его сюда принесло? И где контролер? Когда он меня отсюда выведет?! Как-то мне было боязно находиться в этом замкнутом пространстве с незнакомым мужиком, да еще с мужиком из спецконтингента…

Но я не была бы журналисткой, если бы на всякий случай не включила диктофон. Стараясь действовать совершенно неслышно (и вообще его дыхание заглушит звук открываемой сумки), я просунула руку внутрь и диктофон включила. Сама опять превратилась в изваяние.

Но он услышал. По-моему, обладал удивительным слухом. Или жизнь научила? Опасность обостряет все рефлексы?