Все включено: скандал, секс, вино - Жукова-Гладкова Мария. Страница 52

Внезапно сквозь шум прорезался ментовский голос, поинтересовавшийся, что тут происходит. Я бросила взгляд вправо, в направлении двери, из которой и появились два типа в форме. Я не исключала, что их сюда подослали мои коллеги. Виктория Семеновна вполне могла позвонить и своим знакомым, и моим, тому же Андрюхе, который и попросил ближайшую патрульную машину проверить состояние моего здоровья.

Директор тут же стал предлагать господам милиционерам подкрепиться за счет заведения. Но господа вначале решили разобраться в происходящем и уставились на разбитую рожу, недавно упавшую к моим ногам. Однако документы почему-то попросили у первой у меня. Или это подстава?

Я предъявила журналистское удостоверение. Прочитав мои данные, мне козырнули, сказали «ах да, это вы», улыбнулись и уточнили, не требуется ли мне помощь.

– Требуется, – сказала я.

Сухоруков и его орлы напряглись. Персонал ресторана тем более.

– Как вы считаете, можно выйти за господина Сухорукова замуж или не стоит? Мнения моих друзей разделились ровно пополам, а сама я никак не могу прийти ни к какому выводу. Вы – лица нейтральные. Как думаете?

Директор ресторана сделал шаг назад, его подчиненные последовали его примеру, телохранители отвесили вниз квадратные челюсти, сам Сухоруков, вскочивший с места, снова плюхнулся на диван, а потом рявкнул:

– Водки!

– Может, лучше шампанского по такому случаю? – робко предложил отступающий метрдотель. – Мы будем счастливы, если такие известные в городе люди, как вы, Иван Захарович, и Юлия, отпразднуют свою помолвку в нашем ресторане. Шампанское – за счет заведения.

Сухоруков хотел что-то сказать, но не смог. Внезапно зал озарила вспышка, потом еще одна: нас фотографировали. Правда, я лично не знала этих журналистов, но не исключала, что это опять Виктория Семеновна подсуетилась – за сломанный стул. Мне-то все равно, я только развлекусь и стану более известной, а вот Сухоруков… Интересно, как он отреагирует на помолвку со мной?

– Пошли все вон отсюда, – сказал Иван Захарович. – Нам с Юлией нужно обсудить детали предстоящей свадьбы.

Я чуть не грохнулась со стула. Милиционеры заулыбались еще шире и пожелали нам жить долго и счастливо. Уши у Лопоухого стали сворачиваться в трубочки, остальные телохранители, только что вернувшие челюсти на места, опять их отвесили, но разбрелись по нишам, откуда вскорости стал доноситься рефрен из «океев». Метрдотель появился с шампанским и водкой.

Когда мы с Сухоруковым наконец остались вдвоем, он покачал головой и заметил:

– Ну ты и стерва. Я такой в жизни не встречал.

– Так нечего было всю редакцию с утра пораньше на уши ставить, – ответила я.

– Я к вам еще разок загляну как-нибудь, – пообещал Сухоруков с плотоядной улыбочкой. – Прихвачу с собой трех-четырех журналисточек. Не для себя. Для мальчиков. Видишь, сколько у меня мальчиков? Но вначале конкурс устрою для журналисточек. У плиты. Баба, во-первых, должна быть хозяйкой. А какая из журналистки хозяйка, если она все время носится, задравши хвост? Я когда твою стервозную рожу в телевизоре вижу, обычно думаю: что у нее в голове? Что еще этакое выкинет?

– Я вас не разочаровываю? – спросила я ангельским голосочком.

– Нет!!! – рявкнул Сухоруков. Телохранители на мгновение высунулись, но тут же исчезли, в очередной раз сказав «о’кей».

Однако, надо отдать ему должное, Иван Захарович быстро успокоился и продолжил:

– Ты, Юленька, как я понимаю, и в огне не горишь, и в воде не тонешь. Но ведь у вас в редакции и в холдинге есть и другие. Не такие прожженные стервы, как ты. Вот я и покажу твоим коллегам, что…

– Не надо, – перебила я его и сменила тему: – Так чего вы все-таки от меня хотите? Чтоб я попыталась до дедка с бабулей добраться и вам меда купить?

Сухоруков стал серьезным и попросил подробно рассказать, как я очутилась в том сарае. Мне что? Я рассказала.

– М-да, – медленно произнес он, когда я закончила. Затем признался, что просто глазам своим не поверил, когда утром прочел мою статью: наш еженедельник, в котором она была напечатана, сегодня случайно попался ему на глаза. Он решил пролистать его за утренним чаем. Пролистал.

– Иван Захарович, а почему вы лично прилетели в редакцию? – спросила я. Меня в самом деле ужасно интересовал этот вопрос – я ведь знала, кто такой Сизо. – Почему сами? У вас что, шестерок мало?

Сухоруков усмехнулся.

– Импульсивный я человек, Юля. Если мне чего-то захотелось, надо, чтобы было. Сразу – вынь да положь.

– Увидели статью – вынь да положь журналистку?

– Ну, в принципе… Я своим вначале велел в вашу редакцию позвонить. У вас моего парня послали. Хорошо, витиевато, со знанием дела – и русского языка. Тогда я сам позвонил. Меня тоже послали и сказали: координат не даем, в особенности банкирам и депутатам. Ну я и решил разгромить вашу редакцию к чертовой бабушке. Встряхнуться мне надо было, понимаешь? Я в Швейцарию летал только что, заскучал там. Мы и поехали с моими мальчиками. У тебя ведь, Юля, тоже энергия через край бьет? Носишься, как заведенная. По-моему, тебе в задницу пропеллер вставить – он крутиться будет. Должна меня понять.

– Но я ведь журналистка!

– А я чем только не занимался, – с ностальгической грустью в голосе сказал Иван Захарович. – Я ведь из всего могу деньги делать: из металлолома (я на нем и поднялся), кур заморских, машин, лекарств, воздуха… Решил банк свой заиметь – и заимел. Приятно, когда тебя все знают как банкира.

– А в депутаты чего полезли?

– Скучно. Я же уже все перепробовал. Решил в Думу пойти поразвлечься. Ну, подерешься там немного, о морду какую-нибудь известную руки почешешь – за народ, бабу какую-нибудь, которая в политику полезла, за волосы подергаешь – нечего бабам в политике делать, это мое твердое убеждение, потом закон какой-нибудь примешь. Опять же посмотришь, как кто-то мочу пьет на глазах у народных избранников. В театр ходить не надо. Но знаешь, в чем ошибся? В смысле почему не прошел? Надо было вначале свою партию создать. К следующим выборам сделаю.

«ПКПР – Партию конкретных пацанов России»? – хотелось спросить, но я сдержалась.

– А ты очень точно все описала, – заметил Иван Захарович, возвращаясь к статье. – Но тебе, красавица, не с чем сравнивать. А уж я где только не чалился…

Он достал из внутреннего кармана пиджака два конверта и пояснил, что один из них предназначается бабуле с дедулей за ласковое обращение с банкиром и в качестве оплаты за мед, какого он нигде и никогда не ел, а второй – мне.

– Мне-то за что?

– За услуги. И я хочу тебя попросить не упоминать Колобову, что мед для меня. Если спросит, конечно. Скажешь, что для себя. Я не должен нигде фигурировать. Когда мед достанешь – позвони мне, пожалуйста.

И Сухоруков протянул мне визитку, где золотом были выгравированы несколько телефонов.

– Вопрос можно? – посмотрела я на Ивана Захаровича, убирая визитку в сумочку.

– Валяй! – царственно разрешил он, засасывая очередную стопку водки. Шампанское так и стояло неоткрытым в ведерке со льдом: я не позволяю себе пить за рулем.

– Вы давали деньги на наркотики? Если да, то сколько? – спросила я и попала в точку.

Сухоруков поперхнулся водкой. Потом вылупился на меня.

– Ты что, считаешь, я тебе на эти вопросы отвечу?

– Почему бы и нет? Колобов отвечал.

Сухоруков тоже ответил себе под нос – такими выражениями, которые приличной девушке знать не положено. Из обеих соседних ниш тут же показались рожи. Сухоруков махнул рукой, чтоб убирались. Рожи сказали: «О’кей!», но убраться не успели.

– Иван Захарович не хочет приглашать на нашу свадьбу одного нашего общего знакомого, – пояснила я телохранителям.

После моих слов убрались быстрее, чем от мановения руки шефа. На этот раз никаких «океев» не послышалось. До «окея» было далеко.

– И сколько я дал, по словам Колобова? – прошипел Сухоруков.

– Все дело в том, что он мог говорить только за себя. Поэтому и спрашиваю. Ваш миллион был или больше? И вообще в целом было два миллиона? Или Александр Иванович указал неточную цифру?