Место действия - Южный Ливан - Кранихфельд Макс. Страница 51

— Входите, входите, друзья мои, — радушно распахнул им навстречу объятия шейх.

Однако с места не встал, и даже не приподнялся, ограничившись лишь формальным жестом приязни. Волк про себя накинул еще несколько гирек на чашу весов отмерявшую рост его дурного предчувствия. Обычно Халиль был не столь ласков, сколь деловит, не скрывая своего утилитарно прагматичного отношения к наемникам. Уж своими друзьями он всяко их ни разу не называл, явно готовит какую-то гнусную пакость.

— Входите, садитесь, где удобнее, разговор будет долгим, — приглашающе повел ладонью Халиль.

Как и положено примерному мусульманину, Волк, под острым взглядом главного ревнителя исламских традиций Партии Аллаха, дисциплинированно опустился на пятки. Фашист, свободный по своему вероисповеданию от подобных условностей, нахально уселся на стул, презрительно игнорируя пронзивший его острым кинжалом из-под кустистых бровей взгляд Халиля. От Волка не укрылось, как непроизвольно дернулся кадык шейха и плотнее сжались губы, будто не пуская наружу готовые вырваться гневные слова. «Ох, довыпендривается глупый мальчишка… Доиграется с огнем…», — горестно качнул он головой, но перевоспитывать Фашиста было занятием бесперспективным, Волк знал это абсолютно точно.

— Вы знаете, что уже третью неделю идет война с неверными, — откашлявшись тихо начал Халиль. — Войска захватчиков уже здесь, на нашей земле. Постоянные воздушные удары подрывают мужество защитников страны. К сожалению, в наши времена сердца правоверных не столь тверды и полны мужества, как в далекую старину.

Халиль значительно посмотрел прямо в лицо сидящему напротив него Волку и, понизив голос до едва различимого шепота, продолжил:

— Поэтому сегодня нам нужен пример ужаса. Некий символ звериной жестокости врага, который мог бы зажечь справедливую ярость в сердцах жителей Ливана, вернул им утраченное мужество и стойкость.

— И что же может стать таким символом? — почтительно спросил, заглядывая в полузакрытые глаза шейха Волк.

— Не торопись, — властным жестом руки Халиль остановил его. — Жестокости и варварству врага нет предела. Под ударами его бомб и ракет десятками и сотнями гибнут беззащитные люди, не сделавшие агрессору ничего плохого, не представлявшие для него никакой угрозы. Это ли не символ мученичества? Это ли не вызов нам? Разве не взывают о мести невинно погибшие души? Разве не заставляют нас крепче сжимать оружие?

Волк подтверждающе закивал головой, осторожно показав из-за спины кулак нагло улыбавшемуся во весь рот в процессе всего эмоционального выступления шейха Фашисту.

— Каждый пример в отдельности достоин того, чтобы покарать агрессора самой страшной карой. Плохо лишь то, что когда погибает маленький человек, простой крестьянин, то об этой трагедии знают лишь его близкие, ну может быть односельчане. Ярость и ненависть не обретают массового масштаба, не распространяются на всю страну. Нужно чтобы одновременно погибло очень много таких маленьких людей, чтобы всколыхнуть заблудших, вернуть в их сердца жажду справедливой мести.

— Надо ждать, когда израильская авиация нанесет особенно мощный удар, — склонил голову Волк.

— Увы, — лицо шейха отражало искреннее неподдельное горе. — Увы, мы не можем ждать, когда это случится. Слишком быстро мужество оставляет наших людей… Мы не можем терять это время…

— Так значит… — внутренне цепенея от внезапной догадки начал Волк.

Даже все время скептически усмехавшийся Фашист опасно подобрался, подавшись вперед всем телом и внимательно всматриваясь в прикрытые веками глаза шейха. Тот скорбно склонил голову, соглашаясь.

— Когда и где? — голос Фашиста звучал собранно по-деловому. — И какова цена?

— Три ваших обычных ставки, — холодно отрезал Халиль. — Необходимо подорвать жилой дом в деревне Кфар Кана. Подорвать вместе с жителями, так чтобы было максимальное количество жертв среди гражданского населения.

Волк замер, не веря собственным ушам, так это чудовищное предложение прозвучало в устах шейха буднично и просто. Зато Фашист, уже обдумывавший предстоящую операцию, тут же уточнил:

— Как это должно быть связано с Израилем?

Шейх хрипло рассмеялся.

— Конечно, идеальным вариантом было бы подорвать дом во время налета израильской авиации. Но вы ведь не захотите закладывать взрывчатку под бомбами, правда? Да и какой смысл подрывать жилье, если все люди в это время будут в убежище?

— Разумеется, — сухо отозвался Фашист, начав выстукивать пальцами на полированной столешнице какой-то неизвестный Волку марш.

— В таком случае план таков: в этой деревне как минимум два десятка многоквартирных домов. Бомбят ее часто. Хотя бы одна бомба должна во время очередного налета ударить рядом с каким-нибудь из них. Нужно отследить этот момент. И после налета подготовить и произвести подрыв дома в то время, когда жители уже вернутся из убежищ по своим квартирам.

— Если подрыв готовить и производить после налета, то сложно будет увязать это с действиями вражеской авиации.

— Это уже не ваша забота. Ну, скажем, наши эксперты обследуют место трагедии и дадут четкое заключение о том, что дом обрушился в результате того, что был поврежден во время налета. Или найдем еще какой-нибудь приемлемый вариант. Это уже не ваше дело. От вас требуется только осуществить подрыв.

— Наши гарантии?

— Какие гарантии? — натягивая на лицо маску удивленного простака, переспросил Халиль.

— Гарантии, что вы не решите нас после операции зачистить, как нежелательных свидетелей, — жестко рубанул Фашист. — Или, скажете, что такой вариант не приходил вам в голову?

— Что ж, не буду отрицать, — с подкупающей искренностью улыбнулся шейх, разводя руками. — Думал, думал и об этом…

— И что? — Волк с искренним интересом глянул на шефа.

— И ничего, — благодушно отозвался Халиль. — Подумал и отказался от этой идеи. Решил, что ликвидировать вас нерентабельно. Словам вашим все равно никто не поверит. Да и кому вы будете рассказывать об этом? Трибуналу? Ведь кровь невинных жертв окажется в первую очередь на ваших руках, не на моих! Мы будем с вами в одной лодке. Так зачем, при таких обстоятельствах, мне лишаться моей лучшей диверсионной группы?

— Хотелось бы все же более ощутимых гарантий, — с мелькнувшими в голосе жесткими нотками отрезал Фашист.

— Из гарантий, будет лишь мое слово, — ожег его злобным взглядом шейх. — Или тебе этого мало, гяур!

Показное добродушие сползало с его лица, как сползает под струей растворителя старая автомобильная краска, обнажая серую сталь.

— Мало, — невозмутимо отозвался Фашист. — Человек своему слову хозяин: хочет дает, хочет обратно забирает… Если тебе нечего больше предложить, то мы отказываемся. Ищи других дурачков…

— А вы уже не можете отказаться, — яростно сверкнул глазами шейх. — У вас уже нет выбора!

— У человека всегда есть выбор… — меланхолично протянул Фашист, болтая в воздухе носком правой ноги, закинутой на колено левой.

— Он хочет тебе сказать, Фаш, что мы выйдем отсюда живыми, только если согласимся… — внимательно вглядываясь в лицо Халиля, произнес Волк. — Иначе нас просто не выпустят. Мы уже нежелательные свидетели, мы знаем об его планах, и теперь он нас не отпустит. Единственный шанс остаться в живых, сделать, как он говорит. Тогда мы тоже будем замазаны по уши, и он, может быть, решит поверить в наше молчание.

Шейх едва заметно кивнул, подтверждая правоту наемника.

— Вот как… — протянул, качая головой Фашист.

Волк кинул в его сторону быстрый тревожный взгляд, уж очень не понравился ему тон напарника. По лицу Фашиста ползла знакомая змеиная улыбка, абсолютно не отражавшаяся в ставших пустыми и холодными глазах. Такое выражение лица у напарника Волк уже видел неоднократно, и всякий раз оно оказывалось верным предвестником крупных неприятностей ожидавших всех окружающих.

— Фаш, — начал он, примирительно вскидывая вверх раскрытые ладони. — Не надо…

Грохот распахнувшейся двери прервал его. В кабинет ввалился задыхающийся от быстрого бега боевик в черном комбинезоне коммандос.