Место действия - Южный Ливан - Кранихфельд Макс. Страница 70

— Не ушел, — мрачно перебил его Волк. — Я знаю. Там и погиб…

— Земля ему пухом, — глухо отозвался Шварцман. — Пусть не осознанно, из страха, по дурости, но мне жизнь он сохранил. За собой чертей увел.

— Ну а дальше? — тряхнув головой, отгоняя неприятные воспоминания, переспросил замолчавшего Шварцмана Волк.

— А дальше и рассказывать нечего. Пролежал в подвале до темноты, потом пополз потихоньку, куда глаза глядят. Может так и загнулся бы, но местные беженцы случайно подобрали, те, что по подвалам прятались. Чеченцы, кстати… Не поверишь…

— Не поверю, — сухо вымолвил Волк, жестко сжав губы.

— Тем не менее, — продолжал Шварцман. — Я у них в подвале три дня провалялся, пока разведка наша, случайно туда не забрела. Тогда уже пацаны меня на себе вытащили…

— Ладно, — Волк испытующе глянул в глаза попутчику. — Здесь-то, какими судьбами?

— Служба… — развел руками Шварцман.

— Не Сирии служба-то, правильно понимаю?

— Правильно, — выдохнул Шварцман, в свою очередь, сверля старого знакомца испытующим взглядом.

— Кому, если не секрет? — обманчивая небрежность тона не могла никого сейчас обмануть, не могла скрыть звучащего в вопросе напряжения.

— Родине, кому же еще, — криво ухмыльнулся Шварцман.

— Ого! — искренне удивился Волк. — И что же надо здесь ГРУ?

— ГРУ? — не сразу понял «мистааравим». — А, вот ты о чем… Нет, командир, у меня теперь другая родина, и ГРУ здесь совсем не причем…

— Вот, значит как, — тяжело выговорил Волк. — Вот, значит как… Выходит казачок засланный… Один, или вся группа?

— Вся, — кивнул Шварцман.

— Вот как… — вновь повторил задумчиво Волк. — Раз так легко говоришь, выходит все, отгуляла роща золотая… Мои в задних машинах живы еще?

— Живы, не беспокойся…

— И когда же?

— Никогда, — отрезал Шварцман. — Цель — Омар Махди, вы нам без надобности.

— Махди, говоришь, — Волк смахнул ладонью со лба выступивший пот. — Но я то тебя узнал, выходит не выйдет у вас ничего.

— Сдашь? — криво улыбнулся Шварцман.

— Что за словечки дурацкие? — возмутился Волк. — Мы с тобой что, в школе училке под жопу кнопку подкладываем? Какое сдашь? Разоблачу группу диверсантов, так это правильно называется.

Шварцман не отрывая взгляда от дороги, осторожно потянул правой рукой рукоять спрятанного в набедренных ножнах клинка. Одно короткое движение и острое жало вонзится водителю в горло, навсегда лишая его возможности кого-то разоблачить. Все! Все слова уже сказаны и дальнейшее известно, да и смешно было бы ожидать чего-то иного. Волк прав, здесь все серьезно, и игры идут взрослые, кровавые, а раз уж жизнь развела по разные стороны баррикад, глупо надеяться, что кто-то подставится в память о некогда существовавшей дружбе. Вот только почему так невыносимо тяжело движется тренированная и привычная к ножу рука, почему так невероятно трудно, решиться на этот смертоносный отточенный удар? Трудно, но надо! Это необходимо, не только ради спасения собственной жизни, и даже не столь ради нее, сколько для того, чтобы жили лопоухий Мотя и здоровяк Айзек, чтобы кровавый хищник Махди, получил наконец по заслугам за все свои преступления, чтобы жизнь тысяч мирных людей по ту сторону границы стала хоть чуточку спокойнее и безопаснее… И все это тяжелой гирей легло на одну чашу весов, в то время как на противоположной всего лишь давняя дружба. Всего лишь… Ведь это так мало в наше время, почти ничего… Но почему же тогда весы так долго колеблются в равновесии, заставляя предательски дрожать сжимающие теплую рукоять ножа пальцы? Нет, все, к черту слабость, надо решаться, иначе потом будет поздно. Всего один короткий удар! Ему даже не будет больно, он просто не успеет понять, что произошло. Давай же! Ну! Миллиметр за миллиметром стальное жало поползло из ножен.

— Ты ножичек-то обратно задвинь, дурень, — проворчал Волк, с повышенным вниманием разглядывая убегающую под колеса дорогу. — Еще порежешься ненароком. Подумал, как потом мой труп объяснять будешь? Что, ссора на почве внезапно возникшей неприязни? Так тебе и поверили! Как был недоучкой, так и остался, прости Господи! Провалишь же задание, идиот!

— А если ты расскажешь своим кто я такой, что лучше будет? — срывающимся от волнения голосом спросил Шварцман.

— Не лучше, — согласился Волк. — Только не расскажу. Промолчу, так уж и быть.

— Чего вдруг? — недоверчиво покосился на него Шварцман.

— Того! Надоело предавать! Хоть раз хочется остаться честным человеком. Или наоборот, уж предавать, так всех. С какой стати делать исключение для этих уродов? Чем они лучше других?

— Не понял…

— А тебе и не надо, — спохватившись, отрезал Волк. — Просто делай свое дело. С этой минуты я тебя не знаю, и не знал никогда. Это же просто случайность, что ты встретил здесь старого знакомца, так?

— Так, — кивнул головой Шварцман.

— Вот считай, что этой случайности не произошло.

Дальше они ехали в полнейшем молчании, думая каждый о своем.

— Отлично, — смуглое лицо Махди украшенное аккуратно подстриженной кучерявой бородкой лучилось чистой, незамутненной радостью. — Я всегда верил, что братья-мусульмане не оставят наш многострадальный народ в беде. Но сегодняшний подарок превзошел даже самые смелые мои ожидания. С этим оружием, я смогу преподать подлым гяурам такой урок, который они не скоро забудут. Наконец-то пришел час расплаты и для этих воздушных пиратов, безнаказанно убивавших наших родных и близких.

Тонкие пальцы знаменитого террориста нежным ласкающим движением погладили зеленый бок тубы с ракетой. Он потянулся, чтобы закрыть откинутую верхнюю крышку ящика, но замер не в силах расстаться со столь радующим глаз зрелищем. Так светло и искренне может радоваться новой игрушке лишь маленький ребенок. Для профессионального убийцы и террориста, входящего по неофициальному хит-параду спецслужб в десятку самых опасных людей мира, такое проявление восторга казалось не просто неожиданным, невозможным. Тем не менее, сейчас оно было на лицо. Не сдерживая эмоций, Махди обнял, крепко прижимая к груди всех троих «сирийцев», шепча каждому на ухо горячие слова благодарности. Волк, все время стоявший рядом с равнодушно-бесстрастным видом, не сдержавшись, отвел в этот момент глаза, против воли наткнувшись на тревожный вопрошающий взгляд Шварцмана. Чертыхнувшись про себя, наемник вновь уставился на все еще обнимающегося с лопоухим Махди. Смотреть сейчас на старого друга, ясно читать светящуюся в его глазах мольбу и надежду, было выше его душевных сил, хотя еще там на шоссе, он твердо решил про себя не выдавать израильских разведчиков.

— Друзья, вы устали после долгой и трудной дороги, — прочувствованно произнес меж тем, обращаясь к «сирийцам» Махди. — Приглашаю вас эту ночь провести в моем скромном доме, будьте моими гостями, разделите со мной сегодняшний ужин. Прошу вас.

— Мы действительно очень устали, — прижав ладонь правой руки к сердцу поклонился лопоухий. — И с благодарностью принимаем Ваше любезное приглашение.

Взаимные расшаркивания и соревнования в вежливости продолжались еще какое-то время, а затем Махди с ближайшим окружением и все трое «сирийцев» направились к парадному входу в «скромный» трехэтажный особняк террориста, во дворе которого и происходила сцена осмотра привезенного груза. Нарочно пройдя мимо Волка, чуть не задев его плечом, Шварцман будто бы невзначай прошипел, практически не разжимая губ:

— Уезжай отсюда, командир. Уезжай… И спасибо тебе.

Волк только грустно улыбнулся в ответ. Куда уезжать? Да и зачем? Как говорится, единожды предав… Раз уж примерил на себя иудину долю, то назад хода не будет. Так и пойдет судьба вкривь, да наперекосяк… Ведь даже если только мельком вспомнить то, что случилось после того рокового выстрела, что превратил его из офицера российского спецназа в скитающегося по миру бродягу без роду, без племени, сразу станет ясно, что вся его дальнейшая жизнь не что иное, как череда предательств, больших и малых, осознанных и случайных. Так стоит ли продолжать дальше бег по замкнувшемуся кругу? Бесконечно длить столь опротивевшее уже самому существование? Зачем?