Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти. Страница 38

— И куда вы направились отсюда? — спросил Массингем.

— В деревню. В Суффолк, навестить приятельницу. Это в двух часах езды отсюда, я приехал туда около полуночи. Она вдова одного из моих товарищей, убитого на Фолклендах. У него остался сын. Мальчик не скучает по отцу, потому что родился уже после его смерти, но его мать считает, что ему полезно изредка общаться с мужчиной.

— Значит, вы поехали навестить мальчика? — уточнил Массингем.

В устремленных на него черных глазах промелькнула искра, однако Холлиуэлл ответил просто:

— Нет, сэр, я поехал навестить его мать.

— Ваша личная жизнь — это ваше личное дело, но нам необходимо убедиться в том, что вы приехали в дом вашей приятельницы именно в указанное вами время. А это значит, что нам нужно знать ее адрес, — сказал Массингем.

— Вполне вероятно, сэр, но я не вижу причин, по которым я должен вам его давать. Ей и так за последние три года досталось; не хватало еще, чтобы ее беспокоила полиция. Я уехал отсюда сразу после десяти. Если сэр Пол был убит раньше, что я делал после этого времени, никого не касается. Может быть, вам известно время его смерти, а может быть, нет. Когда вы получите результаты вскрытия, все станет яснее. Вот тогда, если у меня не будет иного выхода, кроме как сообщить вам ее имя и адрес, я это сделаю. А пока подожду. Вам придется убедить меня, что это необходимо.

— Мы ее не обеспокоим, — заверил Массингем. — Ей придется ответить всего на один простой вопрос.

— Вопрос, касающийся убийства. Хватит с нее смертей. Послушайте, я уехал отсюда в начале одиннадцатого и приехал туда почти ровно в полночь. Она скажет вам то же самое. Если это важно, если я имею какое-то отношение к смерти сэра Пола, неужели вы думаете, что я не договорился с ней заранее?

— Почему вы выехали так поздно? — продолжал спрашивать Массингем. — Сегодня у вас выходной. Зачем было торчать здесь до десяти, если вам предстояло провести в дороге два часа?

— Я предпочитаю ездить, когда на шоссе спадает интенсивность движения, к тому же мне нужно было закончить кое-какие дела: починить вилку на настольной лампе и электрический чайник. Оба предмета там, на верстаке, если захотите проверить. Потом я принял ванну, переоделся, приготовил себе еду.

Если не сами слова, то интонация его речи граничила с дерзостью, однако Массингем держал себя в руках. Дэлглиш, сам заставлявший себя сохранять спокойствие, знал почему: Холлиуэлл был солдатом, отмеченным наградами, героем. Массингем вел бы себя куда менее сдержанно с любым другим человеком, к которому инстинктивно не испытывал бы такого уважения. Если Холлиуэлл убил Пола Бероуна, Крест Виктории ^[14] не спасет его, но Дэлглиш знал, что Массингем предпочел бы на месте обвиняемого увидеть почти любого другого подозреваемого.

— Вы женаты? — спросил Массингем.

— У меня были жена и дочь. Обе они умерли. — Он повернулся и, посмотрев прямо в лицо Дэлглишу, спросил: — А вы, сэр? Вы женаты?

Дэлглиш потянулся назад, к верстаку, взял одного из двух резных львов и, осторожно вертя его в руке, ответил:

— У меня были жена и сын. И она, и он тоже умерли.

Холлиуэлл снова повернулся к Массингему и вперил в него свои черные неулыбающиеся глаза.

— Если этот вопрос был неуместен с моей стороны, то так же неуместно с вашей интересоваться моими женой и дочерью.

— Когда речь идет об убийстве, — возразил Массингем, — не бывает неуместных вопросов. Эта дама, которую вы навещали вчера, вы с ней помолвлены?

— Нет. Она еще не готова к этому. И после того, что случилось с ее мужем, не знаю, будет ли когда-нибудь готова. Вот почему я не хочу давать вам ее адрес. Она не готова и к подобным вопросам со стороны полиции, равно как и к любым другим.

Массингем редко допускал такие ошибки и не стал осложнять дело объяснениями или извинениями, а Дэлглиш — вмешиваться. Важный рубеж — восемь часов вечера. Есть у Холлиуэлла алиби вплоть до десяти часов — значит, он чист и имеет право на тайну частной жизни. Если он старается наладить трудные отношения с потерявшей мужа ранимой женщиной, можно понять, почему он не хочет, чтобы к ней явилась полиция со своими сколь угодно тактичными, но не обязательными вопросами.

— Как давно вы здесь работаете? — спросил Дэлглиш.

— Пять лет и три месяца, сэр. Я поступил сюда, когда майор Хьюго был еще жив. После того как его убили, леди Урсула попросила меня остаться. Я остался. Жалованье меня устраивает, место — тоже, можно сказать, что и леди Урсула меня устраивает. Как, очевидно, и я ее. Мне нравится жить в Лондоне, и я еще не решил, что делать с моим пособием.

— Кто платит вам жалованье? Кто конкретно является вашим нанимателем?

— Леди Урсула. Основная моя обязанность — возить ее. Сэр Пол обычно сам водил машину или пользовался служебным автомобилем. Иногда я возил его и ее светлость, его молодую жену, если у них было вечернее мероприятие. Но это случалось нечасто. Они не были светской парой.

— А какой парой они были? — с напускным равнодушием спросил Массингем.

— Они не держались за руки, сидя на заднем сиденье, если это вас интересует. — Он помолчал и добавил: — Думаю, она его немного побаивалась.

— На то были основания?

— Я их не видел, но не сказал бы, что у сэра Пола был легкий характер. Не то чтобы это была счастливая пара. Если не можешь справиться с чувством вины, лучше стараться не делать того, что заставляет тебя его испытывать.

— Вины?

— Он ведь убил свою первую жену, не так ли? Да, конечно, это был несчастный случай — мокрая дорога, плохая видимость, опасный поворот… Все это выяснилось во время дознания. Но за рулем-то был он. Мне доводилось и раньше встречаться с подобными людьми. Они никогда себя до конца не прощают. Что-то вот здесь, — он постучал пальцем по груди, — заставляет их задавать себе снова и снова вопрос: было ли это на самом деле несчастным случаем?

— Нет никаких улик, свидетельствующих об обратном, к тому же он сам мог погибнуть, так же как и его жена.

— Вероятно, последнее не было для него так уж существенно. И все же он-то не погиб. А она умерла. И потом: всего пять месяцев спустя он женился снова. На невесте своего брата. Поселился в доме брата, получил его деньги и титул.

— Но не его шофера?

— Нет, меня он не получил.

— Для него имел значение титул? — вступил Дэлглиш. — Мне так не казалось.

— О, очень даже имел, сэр. Не само рыцарство, полагаю, а его древность. Тысяча шестьсот сорок второй год. Ему нравилось ощущение непрерывности, преемственности — свой кусочек в некотором роде бессмертия.

— Ну что ж, все мы так или иначе на это надеемся, — сказал Массингем. — Вам, похоже, он не слишком нравился?

— «Нравиться» — неподходящее слово для наших с ним отношений. Я возил его мать, она мне платила. Если я ему не нравился, он этого не показывал. Но думаю, я напоминал ему о том, что ему хотелось бы забыть.

— А теперь, с его смертью, все кончилось, даже титул, — заметил Массингем.

— Может быть. Время покажет. Подождем девять месяцев, чтобы удостовериться.

Это был намек на то, о чем Дэлглиш уже и сам подозревал, но он не стал педалировать тему, а вместо этого спросил:

— Когда сэр Пол оставил свой министерский пост, а потом и депутатское кресло, как отнесся к этому домашний персонал?

— Мисс Мэтлок этот вопрос не обсуждала. В этом доме не принято, чтобы прислуга, сидя на кухне и попивая чаек, сплетничала о хозяевах. Мы в хозяйские дела не лезем, для прислуги есть телевизор. А мы с миссис Миннз считали, что дело пахнет скандалом.

— Какого рода скандалом?

— Касающимся интимной жизни, полагаю. Чаше всего так бывает.

— У вас были основания так полагать?

— Никаких, если не считать того комка грязи, который швырнула в него «Патерностер ревю». У меня нет доказательств. Вы ведь спросили меня всего лишь о том, что я думал. Так вот это я и думал. Выходит, ошибался. Наверное, все было гораздо сложнее. Так ведь он простым человеком и не был.