Пристрастие к смерти - Джеймс Филлис Дороти. Страница 59

— Как, скажите на милость, вам удалось это узнать, Конрад?!

— Мой дорогой мальчик, это вовсе не секрет. Люди этим даже хвастают. Проделав над собой эту операцию, он некоторое время носил отвратительный специальный галстук, оповещая всех о свершившемся факте. Признаю, это несколько вульгарно, но в Лампарте вообще есть вульгарная жилка. Сейчас он, правда, научился лучше скрывать ее — вульгарность, я имею в виду. Галстук покоится на дне ящика в письменном столе, наверняка вместе с другими памятными вещичками из прошлого.

Это действительно бонус, подумал Дэлглиш. Если Барбара Бероун беременна и Лампарт не является отцом ребенка, то кто? Будь это сам Бероун и знай он о будущем наследнике, неужели он убил бы себя? Присяжные скорее всего ответят на этот вопрос отрицательно. Для Дэлглиша, который никогда не верил в версию самоубийства, это особого значения не имело. Но это будет иметь огромное значение для обвинения, если он поймает убийцу и дело дойдет до суда.

— А как вы поладили с великолепной леди Урсулой? Что вы о ней думаете? Вы раньше с ней встречались? — спросил Акройд.

— Нет. Мне вообще редко доводилось водить знакомство с графскими дочерьми. По работе я тоже до сих пор ни с одной не сталкивался. А что я должен о ней думать? Это вы мне расскажите.

— Ну что в первую очередь интересует всех — во всяком случае, представителей ее поколения? Конечно же, выйти замуж за сэра Генри. Думаю, я знаю ответ, причем догадался без посторонней помощи. Вы можете сказать, что моя теория слишком очевидна, но это не умаляет ее достоинств. Она в принципе объясняет, почему так много красивых женщин выбирают столь заурядных мужчин. Дело в том, что у красивой женщины — а я говорю именно о красивых, а не о миловидных — двоякое отношение к собственной красоте. С одной стороны, она понимает, что это в ней — самое главное. Разумеется, так оно и есть. Но с другой — она ей не доверяет, поскольку не может не понимать, насколько преходяща красота. Ей приходится наблюдать собственное увядание и хочется, чтобы ее продолжали любить за какие-то другие качества, коими она обычно не обладает. Поэтому когда леди Урсула устала от всех этих назойливых молодых людей, беспрерывно домогавшихся ее и восхвалявших за красоту, она остановила свой выбор на старом добром Генри, который преданно любил ее уже много лет и наверняка продолжал бы любить до конца своей жизни, в сущности даже не замечая, что заполучил самую знаменитую английскую красавицу. Видимо, план отлично сработал. Она подарила ему двух сыновей и была ему верна — ну, более-менее. И вот она, бедняжка, осталась ни с чем. Титул ее собственного отца прекратил существование с гибелью в 1917 году ее единственного брата. А теперь и мужнин тоже. Если, конечно, леди Бероун не собирается произвести на свет наследника, что, судя по некоторым признакам, не невероятно.

— Разве утрата рыцарского звания не наименее важное событие в этой трагедии? — удивился Дэлглиш.

— Необязательно. Титул, особенно древний, придает комфортное ощущение продолжения рода, почти личного бессмертия. Потеряй его — и начинаешь понимать, что всякая плоть — лишь прах. Я дам вам небольшой совет, мой дорогой Адам. Не нужно недооценивать леди Урсулу Бероун.

— Это мне не грозит. А с Полом Бероуном вы когда-нибудь встречались?

— Никогда. Я был знаком с его братом, но не близко. Мы встречались, когда он был уже женат на Барбаре Суэйн. Хьюго представлял собой анахронизм, он больше походил на героя Первой мировой, чем на современного солдата. Так и представляешь его себе с шашкой на бедре, постукивающим стеком по голенищу. Когда убивают таких людей, даже не удивляешься. Они для этого и рождены. Трудно вообразить их стариками — им некуда было бы себя девать в старости. Хьюго, разумеется, был любимым сыном. Он являл собой тот тип мужчины, который импонировал его матери, она сама выросла среди таких: физически красивых, безрассудно храбрых и обаятельных. Полом Бероуном я заинтересовался только тогда, когда мы готовили эту небольшую статью, но должен признать, что информацию о нем большей частью получил из вторых рук. Часть личной трагедии Пола Бероуна — правда, меньшая ее часть, которую можно рассматривать как своего рода претензию на бессмертие, — отлично описана Джейн Остен. «Его характер несколько испортился, вероятно, потому, что он, как многие представители его пола, обнаружил, что из-за некоего непостижимого влечения к красоте оказался мужем очень глупой женщины». «Гордость и предубеждение», мистер Беннет.

— «Чувства и чувствительность», мистер Палмер. Когда смотришь на Барбару Бероун, влечение не кажется таким уж непостижимым.

— «Чувства и чувствительность»? Вы уверены? Ну, в любом случае я рад, что у меня стойкий иммунитет против этой конкретной разновидности рабства и тяги к обладанию, которая, похоже, от него неотделима. Красота — это взятка, подкупающая разум и лишающая его способности критически мыслить. Одному Богу известно, что Бероун надеялся приобрести, если не брать в расчет тяжесть вины. Вероятно, Святой Грааль.

В целом, решил Дэлглиш, визит в Сент-Джонсский лес оказался даже более продуктивным, чем можно было предположить, и остаток времени посвятил спокойному чаепитию. Нужно же было отблагодарить хозяйку хотя бы видимостью благовоспитанного поведения, к тому же у него не было особой причины торопиться. Ублаженный заботливым вниманием Нелли Акройд, он уютно устроился в чуть раскачивающемся кресле, подлокотники и подголовник которого были словно бы специально подогнаны под его фигуру, и устремил умиротворенный взгляд на водную гладь канала, просвечивающую сквозь все еще напоенный дневным светом зимний сад. Чуть позже ему с трудом удалось заставить себя встать, попрощаться и отправиться обратно в Ярд, чтобы, прихватив там Кейт Мискин, ехать интервьюировать единственную дочь Бероуна.

5

Мелвин Джонс не собирался предаваться сексу. Они встретились с Трейси на их обычном месте, у ворот, ведущих на дорожку, бегущую вдоль канала, и просто гуляли по ней. Ее стройное тело тесно прижималось к нему, рука уютно покоилась на изгибе его локтя, пока они не дошли до своего укромного уголка — пятачка притоптанной травы позади прямого мертвого остова бузины. И все случилось так, как и должно было неизбежно случиться. Быстрый, не приносящий удовлетворения спазм — и остальное точно так же, как всегда: резкий дух глинистой почвы и прелых листьев, мягкая земля под его ногами, ее жаждущее, напрягшееся под ним тело, запах ее подмышек, ее пальцы, вцепившиеся ему в волосы, шершавость древесной коры на щеке, водяные блики, вспыхивающие сквозь гущу листвы. И вот все кончено. Но депрессия, которая всегда наступала потом, на сей раз оказалась тяжелее, чем когда бы то ни было. Ему хотелось провалиться под землю и громко завыть.

— Дорогой, нам придется пойти в полицию, — прошептала она. — Мы должны рассказать, что мы видели.

— Да ерунда все это. Просто машина, припаркованная возле церкви.

— Возле входа в ризницу, то есть там, где это случилось. И в тот же самый вечер. И время мы знаем — около семи часов. Это могла быть машина убийцы.

— Вряд ли он ездит на черном «ровере», да мы к тому же и на номер не обратили внимания.

— Но мы обязаны рассказать. Если они не найдут того, кто это сделал, если он убьет еще кого-нибудь, мы никогда себе этого не простим!

Его чуть не стошнило от экстатического самодовольства, послышавшегося в ее интонации. Как же он раньше не замечал этого постоянного подвывания в ее голосе?

— Ты же сказала, что твой отец убьет нас, если узнает, что мы встречаемся, — безнадежно напомнил он. — Не соврешь же ты, что была на вечерних занятиях?

— Но, дорогой, теперь совсем другое дело. Это он поймет. И потом, мы можем помолвиться. А всем скажем, что уже помолвлены.

Ну конечно! — внезапно осенило Мелвина. Отец, этот респектабельный проповедник-любитель, не будет иметь ничего против — только бы скандала не было. Публичность, сознание собственной важности будут ему даже приятны. А им придется пожениться. Уж папочка с мамочкой, да и сама Трейси об этом позаботятся. Перед ним, словно киноролик, вдруг стала разворачиваться вся его будущая безнадежная жизнь; картинки, сменяя друг друга, уводили в неотвратимые годы, лежащие впереди. Вот он бродит по крохотному дому ее родителей — а где еще они смогут позволить себе жить в ожидании муниципальной квартиры? Первый ребенок, орущий по ночам. Ее упрекающий голос с вечным подвыванием. Медленное умирание — всего, даже желаний. Погиб человек, бывший министр, человек, которого он никогда не видел, не знал, чья жизнь никогда до этого момента не пересекалась с его жизнью. Кто-то, то ли его убийца, то ли невинный автомобилист, припарковал свой «ровер» возле церкви. Полиция поймает убийцу — если был убийца, — и тот отправится в тюрьму на пожизненное заключение, а через десять лет выйдет и снова станет свободным. А ему, Мелвину, всего двадцать один год, и его пожизненное заключение окончится только с его смертью. Что же такого он сделал, чтобы заслужить подобное наказание? Его грех так ничтожен по сравнению с убийством. Парень чуть не взревел от такой несправедливости.