Власть пса - Уинслоу Дон. Страница 105

Дверь, однако, быстро захлопывается, и все снова утыкаются в свои стаканы, а Кэллан занимает табурет у стойки и заказывает выпивку.

Хотя нет, не все.

Один тип у конца стойки продолжает украдкой посматривать поверх стакана с виски. Коротышка, старый, с пухлым младенческим лицом и пышной шапкой серебристо-белых волос. Он слегка напоминает лепрекона из ирландских сказок, примостившегося на грибе-поганке. Он удивленно моргает, узнав человека, только что вошедшего в бар и заказавшего два пива и стаканчик виски вдогон.

Прошло почти двадцать лет с тех пор, как «лепрекон» последний раз видел этого человека. Тогда в пабе Лиффи в Адской Кухне этот человек — тогда конечно же совсем еще мальчишка — выхватил пистолет из-за ремня и всадил две пули в Эдди Фрила—Мясника.

Микки даже помнит музыку двадцатилетней давности. Помнит, что ставил и ставил в музыкальном автомате «Лунную реку», потому что ему хотелось наслушаться этой песни напоследок, прежде чем он загремит очередной раз в тюрягу. Помнит, как посоветовал тому парню — а это определенно он, даже маленький бугор от пистолета, как и тогда, сзади под майкой — пойти и бросить пушку в Гудзон.

Больше Микки его никогда не встречал до этого самого момента, но он слышал его историю. Про то, как парень этот — как уж там его зовут? — продолжил дело, прикончил еще и Мэтти Шихэна и стал одним из королей Адской Кухни. Как они с другом поладили с Семьей Чимино и стали киллерами у Большого Поли Калабрезе и как потом — если слухи верны — он пристрелил Большого Поли у «Спаркс Стейк-Хауса», как раз накануне Рождества.

Кэллан, мелькает в голове старика.

Его зовут Шон Кэллан.

Да, я узнал тебя, Шон Кэллан, а ты, похоже, меня — нет.

Что и к лучшему, к лучшему.

Микки Хэггерти заканчивает стакан, сползает с табурета и выскальзывает на улицу, к телефонной будке. Он знает кое-кого, кому будет очень интересно узнать, что Шон Кэллан сидит сейчас в баре в Газовой Лампе.

Наверное, это фокусы белой горячки.

Но Кэллан все-таки тянется к своему пистолету.

Но нет, это определенно белая горячка — наконец-то явилась, потому что нет никакого иного объяснения, откуда взяться Большому Персику и О'Бопу у его кровати в отеле «Золотой Запад» с револьверами, нацеленными на него. Кэллан видит даже пули в барабанах: блестящие, смертоносные, красивые, серебряно бликующие под светом фонаря на улице, имитации газовой лампы; свет легко проникает через поломанные жалюзи.

Помаргивает сигналом тревоги красный неон на порнолавчонке через дорогу.

Слишком поздно.

Если это не белая горячка, то я уже покойник, думает Кэллан. Но все-таки тянет пистолет из-под подушки. Прихватит с собой и их.

— Оставь, ты, тупой гребаный ирлашка! — рычит голос.

Рука Кэллана замирает. Так что это — пьяный кошмар или реальность? Вправду, что ли, Большой Персик и О'Боп стоят в комнате, наведя на него револьверы? А если они хотели стрелять, так чего не стреляли? Последнее, что ему помнится, — как он накачивался пивом и виски в баре. Теперь он проснулся и не поймет, мертв он или жив. А может, он снова в Адской Кухне и последние годы ему только приснились?

Большой Персик заливается хохотом.

— Ты что теперь, гребаный хиппи? Волосы у тебя какие длиннющие. Борода...

— У него загул, — вступает О'Боп. — Ирландская суббота.

— У тебя там под подушкой этот твой двадцатидвухкалиберный пугач? — спрашивает Персик. — Мне плевать, хоть ты пьян в смерть, но у тебя есть пистолет. Не потей. Пришли б мы замочить тебя, так ты помер бы, даже не проснувшись.

— Тогда зачем револьверы? — спрашивает Кэллан.

— Назови это нелишней предосторожностью, — отвечает Персик. — Ты ведь у нас, Кэллан, настоящий Билли Кид! Кто ж знает, чего ты сюда притащился? Может, у тебя заказ на меня. Так что пистолет вынимай медленно.

Кэллан так и делает.

Мелькнуло на полсекунды: может, кокнуть обоих? Да ладно, какого черта.

Да и рука у него дрожит.

О'Боп осторожно вытягивает пистолет из руки Кэллана и засовывает себе за пояс. Потом бухается рядом с Кэлланом и приобнимает его:

— Эй, здорово снова видеть тебя!

Персик присаживается в ногах кровати.

— Куда, мать твою, ты запропастился? Эй, когда мы сказали двигать на юг, мы не имели в виду Антарктику!

— Видок у тебя дерьмовый, — вставляет О'Боп.

— Дерьмово себя и чувствую.

— А какого хрена тебя занесло в этот сортир? Господи, Кэллан... — продолжает спрашивать Персик.

— Выпить найдется?

— Само собой. — О'Боп, вынув из кармана полпинты «Сиграма», протягивает Кэллану.

Тот делает мощный глоток.

— Фух, спасибо.

— Гребаный ты ирландец, — говорит Персик. — Все вы там пьянчуги.

— Как вы меня нашли?

— Да все Малыш Микки Хэггерти, раз уж разговор о пьянчугах, — отвечает Персик. — Он засек тебя в том ублюдочном баре, где ты надирался. Бросил в телефон монетку, и мы выследили, что живешь ты в «Золотом Западе». И прям обалдели. Какого хрена с тобой стряслось?

— Много чего.

— Оно и ви-и-идно, — тянет Персик.

— А зачем пришли?

— Вытащить тебя отсюда, — отвечает Персик. — Поедешь ко мне домой.

— В Нью-Йорк?

— Нет, болван. Теперь мы живем тут, в Сан-Диего. Тут красиво. Отличный город.

— У нас команда сбилась, — подхватывает О'Боп. — Я, Персик, Персик Маленький, Микки. А теперь вот и ты еще.

— Нет, — мотает головой Кэллан, — я с этим дерьмом завязал.

— Ага, — вмешивается Персик, — сейчас ты, конечно, только богоугодными делами занимаешься. Слушай, потолкуем об этом позже. А теперь надо вытащить тебя из запоя, впихнуть в тебя приличную еду. Немного фруктов — ты не поверишь, какие тут фрукты! И не только персики. Тут тебе и груши, и апельсины. А грейпфруты такие розовые и сочные, лучше даже секса, точно. О'Боп, кинь своему дружку одежку, надо увезти его отсюда.

Кэллан пьян, а потому уступчив.

О'Боп сгребает кое-какое его барахло, и Персик выводит Кэллана.

Кидает сотняжку на стойку дежурного и говорит, что по счету уплачено, сколько там набежало, не важно. Всю дорогу до машины — а Персик купил себе новый «мерседес» — О'Боп с Персиком расписывают Кэллану, как тут здорово, какую богатую жилу они разрабатывают.

Как улицы тут вымощены золотом, приятель.

Да, золотом.

Золотым солнышком лежит в бульонной чашке грейпфрут.

Толстобоким, пухлым, сочным солнышком.

— Съешь, — говорит Персик. — Тебе нужен витамин С.

Персик стал фанатом здорового образа жизни, как и все в Калифорнии. Весит он по-прежнему тонну с хвостиком, но теперь это загорелая тонна с хвостиком, с низким уровнем холестерина. И сидящая на диете из овощей и фруктов.

— Я провожу много времени на толчке, — делится он с Кэлланом, — но чувствую себя, хрен дери, великолепно.

А Кэллан — нет.

Кэллан чувствует себя в точности как человек, который несколько лет был в запое. Препаршиво он чувствует себя, точно сама смерть, если смерть способна чувствовать себя препаршиво. А толстый загорелый Большой Персик сидит тут и пристает к нему с этим дерьмовым грейпом.

— А пиво у тебя есть? — интересуется Кэллан.

— Да, у меня пиво есть. Но у тебя — нет. И ты никакого пива не получишь, гребаный ты алкоголик. Мы сделаем из тебя трезвенника.

— Сколько я уже тут?

— Четыре дня, — отвечает Персик. — И каждая минута с тобой была — ну настоящий восторг: тебя рвало, ты орал, бормотал, нес какую-то ахинею...

Какую ахинею я нес? — гадает Кэллан. Это его тревожит, потому что сны ему снились кровавые, тяжелые. Чертовы призраки — а их много — не желали исчезать, и все тут.

И этот долбаный священник.

Я прощаю тебя. Бог прощает тебя.

Нет, отец. Он не прощает.

— Да, дружище, ни за что не хочу видеть снимок твоей печени, хоть за миллион, — продолжает Персик. — Наверняка похожа она на старый теннисный мячик. Теперь я играю в теннис, я тебе говорил? Каждое утро играю, ну, кроме последних четырех дней, когда я изображал медсестру. Да, играю в теннис. И катаюсь на роликах.