Молодые волки - Белов (Селидор) Александр Константинович. Страница 27

В руке Пчелы оказались деньги. Он взглянул на них, там было двести рублей – его месячная зарплата в автоколонне! Сурен безмятежно улыбался, всем своим видом демонстрируя непоколебимую уверенность в успешности своего предприятия.

«А, хрен с ним! – подумал Пчела. – Поработаю пока, а там видно будет… На крайняк, в торговлю подамся».

XXVI

Елку достать, конечно, не удалось. Вместо нее на заставе срубили кривоватую сосенку, деревце установили в «ленинке» и по всем правилам нарядили. Там же накрыли столы. Ничего особенного: фрукты, конфеты, лимонад и одна-единственная бутылка шампанского на всех – все, что офици-льно разрешил капитан Лощинин.

Впрочем, бойцы заблаговременно запаслись кое-чем еще. Об этом знали, наверное, все, но офицеры великодушно делали вид, что им ничего не известно – черт с ним, раз в году можно, все-таки праздник есть праздник! Впрочем, этот либерализм никоим образом не распространялся на наряд и тревожную группу – по этому поводу с теми, кому «повезло» нести службу в новогоднюю ночь, была проведена отдельная и весьма серьезная беседа.

А еще к праздничному столу ожидался шашлык из свежей баранины. Вчера старшина заставы прапорщик Ковальчук посылал гонцов к дяде

Рахмону – чабану, пасшему колхозных овечек в окрестностях заставы. У пограничников со стариком-таджиком давным-давно наладились прочные и взаимовыгодные отношения. Время от времени к чабану отправлялся посыльный от Ковальчука с кое-каким барахлишком – кирзовыми сапогами, поношенным бушлатом, парой белья… Взамен старик давал пограничникам молодого барашка, и тогда на заставе устраивали пир. Подобный обмен был произведен и накануне праздника.

В новогоднюю ночь Саша с Диком попали в тревожную группу, а это означало, что если на границе будет тихо, то можно будет встретить праздник по-человечески. Шампанского им, понятно, все равно не досталось бы, но и без этого было бы неплохо посидеть за столом с ребятами, посмотреть по телеку «Огонек» и полакомиться сочным шашлычком.

В ожидании застолья бойцы из тревожной группы сидели около казармы, неспешно покуривая и вспоминая, как встречали этот праздник дома. Рядом с Беловым сидел Фархад Джура-ев. После того как Ваня Скребнев

дождался-таки своего дембеля и укатил к себе в Рязань, Саша сблизился с Фархадом.

Вообще-то он был немного странным, этот Фархад – Фара, как называл его Саша. Он совершенно не походил на других ребят-таджиков, служивших на заставе. Те, как правило, не без труда изъяснялись на русском, всегда держались особняком и немного дичились остальных. Фара же свободно говорил не только по-русски и по-таджикски, но и по-узбекски и – что было удивительнее всего – по-английски! Он был отлично образован, постоянно сыпал восточными мудростями, называл себя ассирийцем, знал всех своих предков чуть ли не до двадцатого колена и жутко этим гордился.

Впрочем, широкая эрудиция и знание четырех языков не спасло рядового Джураева от армии. После окончания английской спецшколы Фара поступил в Ташкентский университет, но не проучился в нем и года – выгнали. За что – он не говорил, но, судя по тому, что Фара в открытую покуривал травку, причина отчисления, вероятно, была как-то связана с этим его пристрастием.

Белов тоже не одобрял это занятие, но и с нравоучениями к приятелю не лез – знал, что здесь, в Таджикистане, травкой балуются едва ли не все поголовно. Зато во всех прочих отношениях Фара был пацаном классным, правильным, с ним было интересно и весело.

«А здорово было бы познакомить Фару с Космосом, с Пчелой…» – вдруг подумалось Белову.

Мысль показалась ему забавной, Саша покосился на попыхивающего косячком приятеля, улыбнулся и, откинувшись на спинку скамейки, задрал голову. Над заставой бескрайним пологом раскинулось высокое, угольно-черное южное небо с россыпью бессчетных, нереально-ярких, немного напоминающих праздничную иллюминацию, звезд. Было очень тихо и как-то необычайно покойно и безмятежно.

Но ровно в половину одиннадцатого эту тишину взорвал голос выскочившего из штаба дежурного:

– На третьем участке – нарушитель! Тревожная группа, на выезд!

И сразу же загрохотали по камням сапоги – пограничники со всех ног ки-

нулись к машине. Минута – и тревожная группа уже была в кузове. ГАЗ-66 нетерпеливо взревел мотором и, подпрыгивая на неровностях горной дороги, рванул к границе.

Машина остановилась на обрывистом берегу реки. Пограничники, как горох, посыпались из кузова. Растянувшись цепью, они бросились вниз по осыпающемуся склону – туда, где скрытый густыми зарослями камыша неумолчно шумел Пяндж.

Белов держал Дика на коротком поводке, а тот неистово рвался вперед, все сильнее и сильнее забирая вправо. У Саши мелькнула догадка: «Неужели почуял?» Ни секунды не колеблясь, он доверился псу, и тоже стал забирать правее. На мгновение ему показалось, что впереди в камышах что-то темнеет. «Может, лодка?» – подумал Белов.

Дик, без всякого сомнения, стремился именно к этому месту. Когда до кромки зарослей осталось метров двадцать, Саша опустился на колено и отцепил поводок от ошейника.

– Фас! – шепотом скомандовал он.

Пес молнией метнулся к камышам, а Белов резко передернул затвор и взял автомат на изготовку. Рядом лязгнул еще один затвор – это подоспел Фархад.

А Дик уже ворвался в заросли. Еще секунда – и оттуда послышался звук борьбы, яростное рычание пса и чей-то короткий полукрик-полустон… И вдруг – собачий взвизг! Резкий, пронзительный, отчаянный – такой, что, услышав его, Саша моментально похолодел.

– Выходи, стрелять буду! – крикнул он срывающимся голосом и вскинул автомат.

Тишина. Белов стиснул зубы и дал по зарослям короткую злую очередь. Он целился повыше, – так, чтобы ненароком не задеть Дика.

– Шурави! – раздался из камышей испуганный вопль. – Не стрыли, шурави!

Заросли зашуршали, заколыхались, и на прибрежную гальку тяжело вышел невысокий бородатый мужчина в драном халате. Руки его были подняты вверх, в левой блеснул большой окровавленный нож.

– Оружие на землю! – рявкнул Саша. – Фара!

Фархад его понял, он тут же повторил приказ по-таджикски. Нарушитель отбросил нож и распахнул полы халата, показывая – больше у него ничего нет. К нему подскочили двое бойцов, духа в мгновение ока скрутили в бараний рог. А Саша, закинув автомат за спину, кинулся в камыши.

Дик лежал на боку и, далеко вывалив язык, тяжело, прерывисто дышал.

– Дик… – не веря своим глазам, ошеломленно прошептал Саша. – Что с тобой, Дикушка?

Саша попробовал поднять собаку, подсунул под нее руки и наткнулся на глубокую, горячую рану в боку. Из нее хлестало кровью так, что сразу стало ясно – это конец. Глотая слезы, Саша протянул ладонь к морде пса. Дик открыл глаза и, из последних сил приподняв голову, лизнул его пальцы.

Через минуту он умер.

Дика похоронили недалеко за казармой, среди диких вишен и урюков. Все сделал сам Белов – и сколотил из досок и фанеры некое подобие гроба, и вырыл могилу, и закопал ее. Отложив лопату, он опустился на траву под де-

ревом и неторопливо закурил. В его глазах блестели слезы.

Рядом присел Фархад. Какое-то время они молчали, потом Фара положил руку на плечо друга и негромко сказал:

– Аллах посылает нам испытания, чтобы укрепить наш дух. Надо быть сильным, о мужественное сердце разбиваются все невзгоды. Знаешь, один мудрец сказал: перенеси с достоинством то, что не можешь изменить…

Белов промолчал, только кивнул и еще ниже опустил голову.

Когда они возвращались в казарму, им встретился возвращавшийся из штаба командир второго отделения сержант Суров. Взглянув на повесившего голову Белова, он остановился и взял его за локоть.

– Ну, чего ты так убиваешься, Сань? В конце концов, это же всего лишь собака!

Белов зыркнул на него исподлобья.

– Да, всего лишь собака, – мрачно согласился он. – А я – всего лишь человек. И ты тоже – всего лишь человек, да?