Вопрос крови - Рэнкин Иэн. Страница 9

— Один-единственный вопрос, Бобби.

Бобби Хоган выглядел усталым и слегка растерянным. Лейт всегда означал поножовщину, проституток или сбыт наркотиков — преступления, с которыми Бобби привык иметь дело. Ребусу показалось, что он вызван теперь лишь для того, чтобы рядом с Бобби Хоганом оказался верный товарищ.

— Ну, выкладывай, — сказал Хоган.

— У тебя сигаретки не найдется?

За место в фургоне шла настоящая война. Хоган снабдил Шивон целой кипой бумаг — материалов дела; странички были еще теплые после школьного ксерокса. На газоне собралась стайка серебристых чаек — тоже, очевидно, любопытствовали. Ребус швырнул в них окурок, и они со всех ног поспешили к нему.

— Я доложу о твоей жестокости к пернатым, — сказала Шивон.

— Точно, — ответил он, не отрываясь от бумаг. Грант Худ закончил телефонный разговор и сунул мобильник в карман.

— Где же наш приятель? — спросил его Ребус.

— Ты это о Грязном Джеке? — Ребус улыбнулся прозвищу, мелькнувшему на страницах одного таблоида наутро после задержания Белла.

— О нем.

Худ мотнул головой куда-то вниз, к шлагбауму:

— Какой-то журналист вызвал его для съемок. Поманил постоянным временем на телевидении. Нашего Джека как ветром сдуло.

— Вот тебе и «не сойду с этого места»! Ну а как ведут себя журналисты?

— Будто сам не знаешь!

Ребус ответил одними губами, прошептав ругательство. Тут у Худа опять зазвонил мобильник, и он отвернулся, отвечая на звонок. Ребус стал глядеть, как пытается совладать с кипой бумаг Шивон: открыв багажник, она старалась запихнуть туда бумаги; некоторые из листов падали на землю, и она их подбирала.

— Все? — спросил ее Ребус.

— Пока да. — Она захлопнула багажник. — Куда мы их везем?

Ребус взглянул на небо. Там бежали тучи. Для дождя погода слишком ветреная. Ему показалось, что он различает, как скрипит на ветру оснастка яхт.

— Мы можем взять столик в пабе. Возле железнодорожного моста есть один, называется «У лодочника». — Она недоуменно взглянула на него. Он пожал плечами. — Это ведь эдинбургская традиция — решать важные дела в излюбленном кабачке.

— Зачем так слепо следовать традиции?

— Я всегда предпочитаю проверенные временем методы.

На это она не нашлась, что возразить, а лишь обогнула машину и открыла водительскую дверцу. Сев, она уже сунула ключ в зажигание, как вдруг вспомнила. Чертыхнувшись, она потянулась через сиденье, открывая дверцу Ребусу.

— Весьма любезно с вашей стороны, — сказал он, влезая в машину. Саут-Квинсферри он знал не очень хорошо, но здешние пабы были ему известны. Рос он по ту сторону устья и отлично помнил вид, открывающийся оттуда: если поглядеть на юг, казалось, мосты разбегаются в разные стороны. Тот же полицейский в форме открыл им шлагбаум, выпуская наружу. Проезд загораживал Джек Белл; стоя посреди дороги, он говорил что-то перед камерой.

— Посигналь-ка ему как следует! — распорядился Ребус. Шивон так и сделала. Журналист опустил микрофон и проводил их злобным взглядом. Оператор снял наушники, повесив их на шею. Ребус помахал члену парламента, сопроводив это подобием извиняющейся улыбки. Толпившиеся по сторонам дороги зеваки сомкнули ряды, разглядывая машину.

— Чувствуешь себя каким-то экспонатом, — пробормотала Шивон. Поток машин возле школы полз черепашьим шагом, всем хотелось рассмотреть место, где произошла кровавая драма. Это не было служебным транспортом — простые обыватели спешили сюда с семьями и фотоаппаратами. Когда машина Ребуса поравнялась с крохотным полицейским участком, он сказал, что выйдет и пойдет пешком.

— Встретимся в пабе.

— Куда ты собрался?

— Хочу почувствовать пульс городка. — Он помолчал. — Закажи мне пинту «IPA», если очутишься там раньше меня.

Он поглядел ей вслед, проследив, как ее машина влилась в вереницу туристских автобусов. Остановившись, Ребус поглядел вверх на мост Форт-роуд-бридж, слушая шум легковых машин и грузовиков, доносившийся до него волнами, как шум прибоя. Наверху, на пешеходной полосе, он заметил крохотные фигурки — люди глядели вниз с моста. Он знал, что на противоположной пешеходной полосе людей больше: оттуда обзор территории школы был лучше. Покачав головой, он продолжил путь.

Вся торговля в Саут-Квинсферри располагалась вдоль одной магистрали, шедшей от Хай-стрит до Хоэс-Инн. Но были и новшества. Проезжая по городу в направлении моста, он заметил новый супермаркет и деловой центр. Зазывная надпись на фасаде манила застрявших в пробках: Устали от разъездов? Поступайте на работу к нам. Подразумевалось, что Эдинбург переполнен, ездить по нему с каждым годом все труднее, и Саут-Квинсферри пожелал принять участие в общем движении вон из города. Однако на Хай-стрит обновления вовсе не чувствовалось: мелкие лавчонки местных торговцев, узкие тротуары, путеводители с байками для туристов. Ребус знал несколько сюжетов: пожар на заводе по производству виски — когда горячий продукт тек по улицам, люди пили его и попадали в больницы; ручная обезьянка, которую прислуга додразнила до того, что животное вцепилось ей в горло; местные привидения, такие как Моубрейский пес и Человек-Репей.

Последний удостоился даже ежегодного празднества, когда вывешивались флаги и транспаранты и устраивалось шествие через весь город. До праздника было еще далеко, но Ребус прикинул, будет ли он отмечаться и в этом году.

Ребус прошел мимо башни с часами. Возле нее были сложены венки, оставшиеся со Дня поминовения, — вандалы, видно, пощадили их. Дорога стала такой узкой, что предусмотрены были специальные места для обгона. Слева за домами то тут, то там мелькал залив. На противоположной стороне ряд одноэтажных лавчонок был увенчан открытой площадкой, за которой опять-таки виднелись дома. В дверях одного стояли две пожилые кумушки; скрестив руки на груди, они обсуждали последние слухи и сплетни; глаза их моментально обратились к Ребусу, в котором кумушки признали чужака. Глядели они на него с опаской, как если бы и он был из числа привидений.

На пути ему попался газетный павильон. Собравшаяся внутри группа обсуждала сообщения вечерних газет. По противоположному тротуару торопливо шла стайка репортеров — других, нежели те, что толпились возле школы. Оператор тащил свою камеру, неся на другом плече штатив. Звукооператор тоже волок свою аппаратуру, на шее у него болтались наушники. Микрофон он нес наподобие винтовки. Репортеры искали подходящее место для съемки. Вела их молодая блондинка, совавшая нос во все дворы и закоулки — не найдется ли там чего подходящего. Лицо ее показалось Ребусу знакомым — кажется, он видел ее по телевизору, а значит, решил он, стайка эта, возможно, из Глазго. Репортаж этой блондинки будет начинаться так: «Потрясенные жители городка сейчас пытаются свыкнуться с ужасом, обрушившимся на это некогда безмятежное место… все задаются одними и теми же вопросами, ответы на которые, кажется, ускользают». Ребус знал, что и сам мог бы написать подобный репортаж. Без помощи полиции журналистам остается только докучать местным жителям, выискивая крохи информации, которую они, кажется, готовы выжать из любой каменной глыбы, если та удостоит их вниманием.

Все это он наблюдал в Локерби и не сомневался, что и в Данблейне дела обстояли точно так же. Теперь настала очередь Саут-Квинсферри. Дорога заворачивала, дальше начиналась Эспланада. На секунду остановившись, он оглянулся, чтобы полюбоваться видом на город, но мешали деревья, мешали дома, мешала арка моста, по которому он перед тем проезжал на машине. Он заметил парапет и решил, что, укрывшись за ним, сможет закурить сигарету — еще одну, пожертвованную ему Бобби Хоганом. Сигарета была заткнута у него за правым ухом, и он стал теребить ее, так как не мог одним движением взять ее в руку; сигарета выскользнула, упала на землю и покатилась, подхваченная ветром. Ребус стал шарить по земле, преследуя ее, пока не наткнулся на острый носок блестящего черного полусапожка. Икры ног над полусапожками были утянуты в драные колготки — черные, в сеточку. Ребус выпрямился. Владелице полусапожек можно было дать сколько угодно — от тринадцати до девятнадцати. Крашеные черные волосы висели как пакля и липли к голове. Лицо девушки было смертельно бледным, глаза же и губы были как у индианки племени сиу. На ней была черная кожаная куртка, надетая поверх каких-то черных полупрозрачных тряпок.