Ночной администратор - ле Карре Джон. Страница 74

Вначале ее гнев на Дэниэла не позволил ей чему-либо удивиться. И его поразило, что, по крайней мере, гнев делает ее естественной.

– Томас, если вы в самом деле имеете какое-то влияние на Дэниэла, научите его не распускать слюни всякий раз, как он ушибется. Одно небольшое падение, ничего не пострадало – кроме его гордости, и он такое устроил. Послушайте, Томас, что, черт побери, вы делаете в этой комнате?

Я принес корабельные цветы из вчерашнего похода на гору.

– Почему вы не отдали их мисс Сью?

– Я хотел сам их расставить.

– Вы могли это сделать внизу и отдать мисс Сью.

Она посмотрела на неубранную постель, на вчерашние платья, брошенные на шезлонг, на открытую дверь в ванную. Дэниэл все еще плакал.

– Заткнись, Дэниэл! – Ее взгляд снова возвратился к Джонатану. – Томас, в самом деле, с цветами или без цветов, это просто офигенная наглость.

«Все тот же гнев. Просто переключилась с Дэниэла на меня», – подумал он, продолжая поправлять букет. Ему вдруг ужасно захотелось ее защитить. Отмычки неудобно давили ему на бедро, фотокамера почти вылезала из неглубокого кармана, и, конечно, история с корабельными цветами, выдуманная для Эсмеральды, была явно жидковата. Но больше всего в этот момент его волновала безмерная уязвимость Джед. Вопли Дэниэла стихли, он прислушивался к произведенному эффекту.

– Почему бы тогда не вызвать охрану? – предложил Джонатан, обращаясь не столько к Джед, сколько к цветам. – Вон на стене, рядом, специальная кнопка. Но можно и по внутреннему телефону, что предпочитаете. Нужно набрать девятку, и я должным образом расплачусь за свое нахальство. Дэниэл плачет не потому, что ушибся. Он не хочет возвращаться в Лондон и не желает делить тебя с Кэролайн и ее детишками. Он хочет всю тебя целиком.

– Выйдите, – сказала она.

Но его спокойствие было непоколебимо, так же как и беспокойство за нее. В том, что происходило между ними, главенствовал он. Время прикидок и репетиций миновало. Настал момент действовать.

– Прикрой дверь, – тихо велел он. – Сейчас не лучший момент для беседы, но мне есть что сказать, и я не хочу, чтобы Дэниэл слышал. Он и так слишком много всего слышит через стенку.

Она пристально взглянула на него, и он прочел на ее лице неуверенность. Она закрыла дверь.

– Я одержим тобой. Я не могу выбросить тебя из головы. Это не значит, что я влюблен в тебя. Но я просыпаюсь и засыпаю с тобой. Я не могу почистить зубы, чтобы заодно не почистить и твои, но большей частью я ссорюсь с тобой. В этом нет логики, как нет и удовольствия. Я не слышал от тебя ни одной стоящей мысли, в большинстве своем то, что ты говоришь, – просто высокопарная ерунда. Тем не менее всякий раз, когда мне приходит в голову что-нибудь веселое, я хочу посмеяться вместе с тобой. А когда я грущу, мне хочется, чтобы ты утешила меня. Я не знаю, что ты из себя представляешь, если вообще хоть что-нибудь представляешь. И для чего ты здесь? Может быть, чтобы пить пиво, или ты смертельно влюблена в Роупера? Уверен, ты и сама не знаешь. У тебя в голове, наверное, полная мешанина. Но это не меняет дела. Я негодую, я дурею, мне хочется свернуть тебе шею. Но это все та же одержимость.

Он говорил для себя, и ни для кого другого. Хотя безжалостный обитатель сиротского приюта, навсегда поселившийся в нем, не мог удержаться от того, чтобы не переложить часть вины на ее плечи.

– Возможно, ты за мной слишком прилежно ухаживала. Помогала сесть. Сама присаживалась на мою кровать. Впрочем, это грех Дэниэла, потому что позволил себя похитить. Верней, мой, потому что позволил себя избить. И твой, потому что смотришь на меня так.

Она прикрыла глаза, и на мгновение показалось, что она спит. Но она тут же открыла их и подняла руку к лицу. Джонатан испугался, что не рассчитал удар и вторгся в ту уязвимую область, которую они тщательно друг от друга оберегали.

– Таких офигенно наглых вещей я в жизни не слышала, – сказала она несколько неопределенно после некоторой паузы.

Ее фраза повисла в воздухе.

– Томас, – сказала она, будто бы зовя на помощь.

Но он остался безучастен.

– О Господи, Томас... Черт... Но ведь это дом Роупера!

– Да-да, Роупера, а ты – его девушка. Но только до той поры, пока тебе это не опротивеет. А я чувствую, что очень скоро опротивеет. Кэролайн Лэнгборн ведь рассказала тебе, какой он аферист. Нет, это не пират и не картежник с Миссисипи, не романтический искатель приключений, или за кого там еще ты его принимала, когда вы познакомились. Роупер делает аферы с оружием, а значит, он немного убийца. – Это был, конечно, отчаянный шаг. Одним махом он нарушил все установки Берра и Рука. – Вот почему люди вроде нас с тобой ставят на себе крест, шпионя за ним. Повсюду в кабинете оставлены следы. «Здесь была Джед». «Это волос Джед Маршалл». Он убьет тебя за это. Вот что он делает. Убивает. – Джонатан остановился, чтобы проверить эффект своего полупризнания, но она словно застыла на месте. – Лучше пойду поговорю с Дэниэлом, – произнес он. – Что же с ним приключилось?

– Бог его знает, – ответила она.

Когда он выходил, она повела себя несколько странно. Поскольку она все еще стояла в дверях, то слегка отступила, освобождая проход, что могло быть обычной вежливостью. Но потом, повинуясь какому-то неясному импульсу, опередила его, схватилась за ручку двери и отворила ее, как будто его руки были заняты и он был неспособен сделать это сам.

Дэниэл лежал на кровати с книжкой о чудовищах.

– Джед все преувеличила, – объяснил он. – Мне просто стало обидно. А Джед рассвирепела.

19

Вечером того же дня Джонатан был все еще жив, небо все еще сияло над ним, бандиты-охранники не соскакивали на него с деревьев, когда он возвращался по туннелю к дому Вуди. Все в том же ритме трещали и звенели цикады. Солнце скрылось за горой Мисс Мейбл, смеркалось. Он поиграл в теннис с Дэниэлом и детьми Лэнгборна. Поплавал с ними, послушал Исаака – тот рассказывал об успехах «Тоттнем хотспер», Эсмеральду – она поделилась своими мыслями по поводу злых духов и Кэролайн Лэнгборн – последнюю занимали мужчины, брак и ее собственный муж.

– Дело тут, Томас, не в неверности, а во лжи. Не знаю, для чего я вам рассказываю это. Может быть, потому, что вам знакомо слово честь. Мне плевать, что он говорит о вас. У всех свои проблемы, но честь видишь сразу. Если бы он только сказал мне: "У меня роман с Анабеллой, – или с кем у него там сейчас роман, – и это еще не все, я собираюсь продолжить этот роман", – ну, я бы сказала: "Ладно. Чему быть, того не миновать. Только не думай, что я буду хранить тебе верность, если ты ее не хранишь". Это, Томас, я могу пережить. Такова женская участь. Мне просто обидно, что отдала ему все деньги и содержала его годами, и папа платил за обучение детей только для того, как выяснилось, чтобы он кидался на каждую проститутку, бросая нас, пусть не без гроша, но и не так чтобы очень при деньгах.

Он еще два раза мельком видел Джед: первый раз – в летнем домике, одетую в широкий желтый халат и пишущую письмо, второй раз – бредущую за руку с Дэниэлом по полосе прибоя в подоткнутой юбке. А когда он уходил из дома, то специально прошел под балконом ее спальни и услышал, как она говорит Роуперу по телефону:

– Нет, дорогой, он совсем не ударился, просто расстроился, и он очень быстро забыл об этом. Он сделал мне великолепнейший рисунок Сары, прогуливающейся по крыше конюшни, ты будешь просто в восторге...

И он подумал: "Теперь ты говоришь ему: «Это были хорошие новости, дорогой. Но угадай, кого я обнаружила в нашей спальне, когда поднялась наверх...»

Стоило ему добраться до дома Вуди, как время остановилось. Он осторожно вошел, рассудив, что, если бы охрана была поднята на ноги, она бы опередила его и уже была здесь. Поэтому он вошел с черного хода, обследовал весь дом и лишь после этого извлек маленькую металлическую кассету из фотоаппарата и острым кухонным ножом вырезал для нее дупло внутри книги «Тэсс из рода д'Эрбервиллей».