Два дня и три ночи - Маклин Алистер. Страница 47

Освещение в каюте было хорошее, и мне хватило минуты, чтобы отыскать то, за чем я сюда пришел.

Сойти с борта «Огненного креста» без традиционных орудий пытки – акваланга и подводной лодки – было действительно приятно. Тем более что Тим Хатчисон умудрился высадить меня прямо на мол. Каким образом он нашел его в темноте, при проливном дожде и густом тумане? Я никогда не узнал бы этот секрет, если бы Тим позднее сам не раскрыл его. Он дал мне в руки фонарь, послал на бак, и вдруг из темноты прямо передо мной выросла бетонная стена, как будто «Огненный крест» шел к молу по радиопеленгу. Тим сдал назад, и тяжело падающий и снова поднимающийся нос «Огненного креста» остановился, как на якоре, меньше чем в метре от мола. Еще через несколько секунд, когда я, воспользовавшись удачным моментом, спрыгнул, Тим дал полный назад, и «Огненный крест» растворился в тумане. Я попытался представить себе деда Артура на месте капитана «Огненного креста», выполняющего подобного рода маневры, но сегодня у меня с воображением было плохо. Зато я легко представил себе более реалистичную картину: дед Артур мирно посапывает в каюте радиотелеграфиста и видит во сне, как он участвует в великосветских раутах.

Чтобы взобраться с бетонной пристани на вершину скалы, я использовал отвесный обрыв, где еще не ступала нога человека, а первая же ступившая подверглась серьезным испытаниям. Камни выскальзывали у меня из-под ног, не раз показавшийся надежной опорой камень вдруг предательски срывался вниз, увлекая за собой всю тяжесть моего тела. У меня не было никакого специального снаряжения, кроме чрезмерного собственного веса – это хорошо помогает в альпинистских делах, особенно если хочешь максимально быстро падать. Со мной были отнюдь не невесомые фонарь, пистолет и моток капронового шнура. В лучшем случае шнур мог бы помочь в альпинистских эскападах, в худшем – на нем можно было повеситься. Черный юмор – признак оптимизма.

Я влез на вершину и, оставив замок справа, направился на север вдоль лужка, с которого старший сын лорда Кирксайда в обществе своего будущего зятя неудачно взлетел на самолете. Двенадцать часов назад я пролетал здесь с Уильямсом.

Лужок заканчивался обрывом, и мне показалось, я заметил там что-то, что мне не понравилось. Или, наоборот, понравилось настолько, что я решил вернуться сюда еще раз.

Травянистая полоса была плоской и ровной, так что я мог идти достаточно быстро, не прибегая к помощи сильного фонаря, который, впрочем, в любом случае не стоило зажигать в непосредственной близости от замка.

Замок был совершенно мертвый – темная, сонная, без единого огонька громада; казалось, его обитателей совершенно не интересует одинокий турист, совершающий плановую экскурсию по местным достопримечательностям. Но это впечатление могло оказаться обманчивым. Я живо представил себе пиратов в бойницах замка, ждущих светового сигнала от сообщника, пообещавшего выдать им некоего Кэлверта, и передвинул чехол с фонарем на поясе за спину.

И вдруг я натолкнулся на что-то теплое, мягкое и живое. От внезапного удара я не удержался на ногах и упал на спину, больно ударившись о предсмертно хрустнувший подо мной фонарь. Но и мой соперник оказался на четвереньках. Мои нервы были натянуты как постромки. Мгновенно среагировав, я выхватил нож, и у противника уже не было шансов подняться на ноги… Впрочем, он и не собирался этого делать. Во всяком случае использовать в качестве опоры не две ноги, а четыре было для него делом привычным. В радиусе трех метров от него распространялась вонь похуже, чем в ангаре у Хатчисона. Интересно, почему козел, пасущийся среди цветов и душистой травы, так мерзко воняет? Конечно, запах – его личное козлиное дело, ведь это я пришел к нему в гости, а не наоборот. Запах сигар Тима Хатчисона тоже не вызывал восхищения. Хотя я, конечно, ни в коем случае не хотел сравнить моего славного шкипера с козлом.

Я поблагодарил хозяина лужка за то, что он не воспользовался ни рогами, ни копытами, отстегнул от пояса и выбросил то, что раньше называлось фонарем, и направился дальше. Когда мне показалось, что пропасть уже совсем недалеко, я встал на четвереньки и начал передвижение на минимальной скорости, ощупывая руками траву перед собой. Такие неудобства были вполне оправданны, поскольку в мои сегодняшние планы не входило падение в море с огромной высоты. Разве что по ходу дела мне понадобилось бы исследовать останки самолета младшего Кирксайда.

Пять минут передвижения в такой малоприятной и утомительной позе – и мои руки уцепились за край обрыва. Я вытащил из кармана мини-фонарик – что-то вроде светящегося карандаша – и для начала включил его под пиджаком, побоявшись, что свет будет слишком заметен со стороны. Напрасные опасения. Светлячок по сравнению с моим фонариком мог бы чувствовать себя величественной сверхновой звездой. Но даже такой подсветки мне хватило, чтобы найти то, что я искал: по земле проходила борозда шириной пятьдесят и глубиной десять сантиметров. Это была свежая рана, ну, может быть, не совсем свежая, поскольку в некоторых местах уже появились стебельки молодой травы, но во всяком случае эти специфические сельскохозяйственные работы велись совсем недавно, и это подтверждало мои предположения: именно здесь располагалась последняя взлетная полоса искомого самолета, а учитывая, что людей в самолете не было, он вместо того, чтобы взлететь, упал в пропасть, оставив на краю лужка эту борозду.

Ну что ж, это был тот уровень научного познания действительности, когда гипотеза уже могла быть признана фактом: эта борозда, разбитый корпус корабля оксфордских биологов и заплаканные глаза Сьюзан Кирксайд давали достаточно к тому оснований.

Легкий шорох раздался со стороны замка. Я отшатнулся в ужасе – пятилетний ребенок мог бы сейчас столкнуть меня в пропасть, и я был бы не в силах ему сопротивляться. Я выставил вперед обе руки: в одной мини-фонарик, в другой – пистолет. Но это оказался всего лишь мой приятель козел. Его желтые глаза блестели, и я начал опасаться, что он пришел за тем, чтобы наказать меня за наглое вторжение в свой прерванный сон. К счастью, дело обстояло не так плохо. Его привело любопытство, а может, он почувствовал родство наших душ. Ночь. Одиночество. Скука. И вдруг приходит кто-то на четвереньках… «Здравствуй, Кэлверт», – сказал козел. «Здравствуй, козел», – ответил Кэлверт.

Шутки шутками, но испугался я всерьез. Еще несколько таких приключений – и я стану заводом по производству адреналина. Отодвинувшись от пропасти и осторожно обойдя рога моего нового приятеля, я ласково потрепал его по остро пахнущей шерсти и пошел к замку.

Дождь, так же как и ветер, немного успокоился, зато туман еще более сгустился, если эту подвешенную в воздухе желатиновую смесь можно было сгустить еще, не завершая превращения уже даже не газообразного вещества в жидкое, но жидкого в твердое. Туман клубился вокруг меня, прилипал к одежде и делал движения почти невозможными. Видимость сократилась до четырех метров. На секунду я с тревогой вспомнил о Хатчисоне, затерявшемся где-то в этой мокрой вате, но тут же отбросил эти мысли: с некоторых пор я доверял ему больше, чем себе.

Я шел, стараясь все время чувствовать ветер правой щекой, потому что именно таким образом можно было продвигаться точно по направлению к замку. Моя одежда под непромокаемым плащом все больше и больше пропитывалась влагой. Я подумал, что сейчас согласился бы поменяться местами с иссыхающим на солнце аравийским бедуином, с тем только условием, чтобы уже через пять минут меня, основательно подсохшего, вернули в прежнее состояние.

Я чуть не врезался лбом в стену замка, но все же не врезался. Очевидно, предки – пещерные люди – все же передали мне часть своих умений. Жаль только, я не знал, как их правильно применить. Вот, например, сейчас я совершенно не ориентировался, куда мне нужно идти, направо или налево. С соблюдением всех предосторожностей, стараясь отыскать калитку, я пошел налево. Вскоре мои руки нащупали угол стены. Значит, я был слева от главного входа. Я двинулся обратно.