Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая - Корджева Елена. Страница 34

После вежливых приветствий командир заговорил:

– Ну, вы же про нашу работу уже слышали?

– Да уж понятно, тут и глухой услышит, – и папа кивнул в сторону окна.

Буквально накануне на железной дороге вновь гремели взрывы, раскаты которых прокатились по хутору, как гром.

Взрывов в последнее время было много, куда больше, чем раньше. И, судя по тому, как истерично кричало радио, грозя всеми возможными карами за пособничество партизанам, они и впрямь доставляли немцам немало проблем.

После нескольких вежливых фраз папа решил взять быка за рога:

– Ну, господа хорошие, вы же не новости рассказать мне среди ночи пришли. Что-то хотите?

– Не господа, а товарищи, – густой голос говорил убедительно. – Мы – товарищи. А вы, товарищ Лиепа, проницательны, нам и впрямь помощь нужна. Только не ваша, а вашей дочери.

Густа слышала, как в доме повисла чуть живая, тонкая как кисея тишина. Папа «громко» молчал, то ли от изумления, что его вдруг назвали «товарищем», то ли от нежелания втягивать дочку в этот диалог. Но пришедшие партизаны были настойчивы:

– Вы поймите, товарищ Лиепа, помощь нам нужна обязательно. Смотрите, что происходит…

Незнакомый густой голос принялся рассказывать о войне. Он говорил о линии фронта, о её приближении, о том, что Советская Армия одерживает победу за победой, стремительно приближаясь к Латвии. Видимо, говорящий нашёл карту, поскольку время от времени он призывал посмотреть. Папу разговор зацепил, и даже мама, поднявшись с кровати, присоединилась к диалогу.

– Видите, отступают фашисты на всех фронтах. Уж поверьте, ещё до конца года, да куда там, к осени война закончится. А советская власть придёт и спросит: «А что, товарищ Лиепа, вы сделали для победы? Или вы фашистов поддерживали? Нам известно, что ваш зять в войсках вермахта служит. Вот что вы на это скажете?»

Да, на это ответить было бы нечего. Спрятаться и отлежаться в постели никак не выходило, и, напомнив себе, что она ведь Брунгильда – дева-воительница, Густа встала, чтобы принять на себя и этот поворот судьбы.

Свет в большой комнате не горел – июньские ночи и светлы и коротки. Вокруг стола сидели родители и трое чужих мужчин. Двоих, правда, незнакомыми было назвать нельзя. Это был доселе молчавший Арман и толстячок Вилнис. При её появлении мужчины замолчали, а Арман поднялся и шагнул навстречу:

– Ну, здравствуй, Густа, я же говорил, что вернусь.

И вот уже её берут за руку и ведут знакомиться к обладателю голоса – командиру. Ей пожимают руку, она кивает и в ответ на представление: «товарищ Лауманис» вежливо отвечает «Августа Лиепа». Правила вежливости неукоснительно соблюдены, всё идёт, как и должно бы, но не покидает ощущение странного дежавю, словно всё это уже было когда-то. «Да, действительно было, – вдруг мелькает воспоминание, – точно так же много-много лет, целую вечность назад, её также держал за руку, подводя к столу другой мужчина. И папа знакомился с ним, а она стояла рядом и боялась поднять глаза от волнения и стыда. Но это было давно, – напоминает себе Густа, – в другой жизни, в которой она была юной невестой. Да, но и этот мужчина тоже собрался жениться», – Густа вспыхивает, заливаясь краской и, вновь напомнив себе про Брунгильду, приходит в себя.

– Да, товарищ Розе говорил о вас. Похоже, вы не оставили его равнодушным, – этот товарищ Лауманис смотрел на неё оценивающим мужским взглядом.

Густа тут же вспомнила строгую науку фрау Шварц, так пригодившуюся ей в «Охотничьем клубе»:

– Я слушаю вас, товарищ Лауманис. Чем могу быть вам полезна?

Минутное замешательство бесследно прошло, и она вновь была готова к превратностям судьбы, ни за что не желающей ей спокойной и бесхитростной жизни.

– Я же говорил, что она необычная, – Арман смотрел на неё с восхищением.

– Да, в самом деле, – товарищ Лауманис кивнул. – Вы, говорят, хорошо знаете немецкий?

– Да, говорю, читаю и пишу свободно.

– Отлично! – мужчины заметно обрадовались. – Скажите, вы можете перевести вот этот текст?

И на столе появился официальный бланк комендатуры с печатями и подписями. Текст, напечатанный на машинке, читался легко.

Кивнув, Густа прочитала содержимое документа уже сразу по-латышски.

– Быстро… – мужчины смотрели с уважением. – А на русский можете?

– На русский не могу – говорю плохо, да и на кириллице не пишу.

– Ну, не страшно, – решения, судя по всему, этот товарищ Лауманис принимал быстро. – Будете работать в паре.

И он показал на не сводившего с неё глаз Армана.

– Русский он знает отлично, а вот как пешеход – никуда не годится. А так – двойная польза будет: и документы переведёт и на тебя, товарищ Густа, насмотрится.

От взгляда командира ничто не укрывалось. Что-то было в этом человеке такое, что действительно заставляло думать о нём, как о командире, чьи приказы нужно выполнять, какая-то властность, что ли, уверенность – Густа не знала, как называется это качество, но оно несомненно присутствовало.

Она подошла к окну.

Небо, только что бывшее бесцветным, «никакого» серо-дымчатого цвета, вдруг подсветилось восходящим солнцем, осторожно, словно акварелью, окрасившем восток в лёгкую желтовато-розоватую нежность, ещё прохладную, влажную от росы. Птицы, разбуженные рассветом, а может, и голодными птенцами, наполняли лес шумным гомоном.

Ласточки, давно прилепившие у них под стрехой свои гнезда, уже вылетели и теперь вовсю сновали высоко в небе, собирая утренних мошек.

Густа смотрела в окно и думала: «Птицам и дела нет до взрывов, солнце встало – нужно начинать новый день, собирать мошек и заботиться о птенцах. Мне мошками не отделаться, придётся Брунгильде-воительнице стать переводчиком». Подумав об Эмилии – маленьком птенчике, сладко спавшем в её кровати, она покосилась на дверь.

Ошибочно истолковав жест, Арман подхватился с места:

– Густа, ты не подумай. Я же – всей душой. Да если ты не хочешь, я не останусь, буду приносить документы и уходить.

Командир, открывший было рот, замолчал, повинуясь её властному жесту:

– Не шуми, ребёнка разбудишь. Я согласна переводить. И не надо тебе никуда ходить, небезопасно это. Товарищ Вилнис, небось, куда быстрее тебя бегает.

– А то, – «малыш» Вилнис выпрямился во весь свой и без того немалый рост, – и не только быстрее, но и бесшумнее. Мы тут в лесах – охотники, не то, что городские.

И в голосе и во взгляде, которым он наградил обоих командиров, читалось превосходство.

Товарищ Лауманис – «умный человек», – подумала Густа, – только усмехнулся и кивнул, поддерживая гордость бойца:

– Вот и отлично, так и решим. Арман, если ты, товарищ Лиепа, не против, остаётся, а Вилнис будет курьером. Согласны?

– Не так надо, – из угла неожиданно раздался едва ли не бас.

В разговор вмешался доселе молчавший Гиртс. Парнишке миновало четырнадцать, и с недавних пор он говорил неожиданно низким, слишком взрослым для подростка голосом. Вилнис неосознанно втянул голову в плечи и потёр макушку, припомнив, как видно, полено, которое не так уж и давно обрушил на его голову этот с виду не слишком сильный малец.

– А как? – товарищ Лауманис внимательно смотрел в тёмный угол, где сидел на кровати Гиртс, даже ночью не снимавший своей кепки.

– Надо, чтобы он не сюда шёл, а – к рощице у пастбища, иначе быстро тропу протопчет. А так я всё равно коров гоню, что мне до рощицы добежать, заберу и принесу в лучшем виде.

Предложение было разумным, и, сговорившись, где и как будут оставляться документы, мужчины заторопились.

Пожав всем руки, командир в сопровождении «малыша» Вилниса направились к лесу, а Арман, держа на весу свой зелёный рюкзак, остался стоять, глядя на Густу.

Собственно, на неё смотрела и вся семья, ожидая, что скажет эта высокая светловолосая девушка, на долю которой выпадают новые и новые испытания.

– Пойдём уж. Хоть сколько-то удастся, небось, поспать. Только тихо, малышку не разбуди.

И Густа, повернувшись, пошла в свою комнату, оставив дверь приглашающе полуоткрытой.