Амалия под ударом - Вербинина Валерия. Страница 58

– Не совсем так, – сухо ответил Полонский. – До меня дошли слухи, что у браконьера в доме скрывается подозрительный человек. Вот я и решил их проверить…

Он запнулся и умолк, словно заметив, что сказал что-то не то. Впрочем, Амалия все равно не слушала его. Она во все глаза смотрела на князя Рокотова.

– Орест, я… У меня нет слов, чтобы выразить, как я вам благодарна. Спасибо вам!

И она крепко сжала его руку своими маленькими ладонями, в то время как хмурый Полонский отдавал приказания становым приставам.

* * *

К вечеру из Твери спешно вернулись вызванные телеграммой Зимородков и фон Борн. Они допросили Амалию и Ореста, записали их показания, осмотрели трупы Олонецкой и Митрофанова и заполнили кучу протоколов. Доктор Телегин обещал в ближайшее время сделать вскрытие, но уже теперь он мог с уверенностью утверждать, что женщина была сначала застрелена, а уже потом ее опустили в воду.

– Все ясно, – говорил фон Борн, возбужденно бегая по комнате. – Сообщники условились встретиться в лесу, но во время встречи между ними произошла ссора, и наш милейший Павел Семенович… простите, Григорий Афанасьевич… короче, наш художник сгоряча застрелил свою подругу. Куда он упрятал труп, нам уже известно. Далее можно толковать об угрызениях совести, о психическом сдвиге, об эмоциональном шоке, результат все равно один: Павел Семенович, он же Григорий Афанасьевич, тронулся умом. Возможно, тогда за завтраком он хотел покончить с собой, выпив яд, но в последний момент, как все трусы, передумал. Почуяв, что мы с Александром Богдановичем подбираемся к нему, он запаниковал и бежал, но расстроенный ум уже не в силах был принимать нормальных решений, и вместо того, чтобы скрыться из этих мест навсегда и вообще оставить Россию, Павел… короче, вы понимаете, о ком я говорю, возвращается на место своего преступления, туда, где находится тело женщины, которую он, скорее всего, пламенно любил. – Следователь остановился и повернулся к молчаливо внимающему ему Зимородкову. – Как по-вашему, «пламенно любил» – не слишком литературный оборот? Я имею в виду, пойдет для нашего отчета?

– «Страстно любил» мне нравится больше, – заметил Саша.

– Тогда напишем «сильно любил», – успокоился фон Борн. – Итак, Митрофанов возвращается, но его больной ум отказывается верить, что он сам был виновником всего происшедшего, и находит виновника извне – а именно особу, которая должна была стать последней жертвой дьявольских махинаций этой парочки, Митрофанова и Олонецкой. После чего он пытается убить эту особу, что, к счастью, ему не удается. – Фон Борн перевел дыхание. – Фу, ну и дело нам с вами выпало, однако! Честное слово, я бы выпил фин-шампаня за его завершение, хотя я вообще-то трезвенник. Как там Амалия Константиновна после всех этих ужасов?

– О, с ней все хорошо, – ответил Александр. – Князя Рокотова Митрофанов немного порезал в схватке, но Телегин осмотрел его рану и сказал, что через несколько дней все заживет.

– Будем надеяться, что так оно и будет, – жизнерадостно сказал фон Борн. – Итак, что у нас осталось? Протоколы вскрытия будут завтра, Ваську-браконьера мы взяли за укрывательство преступника, и на этот раз ему не отвертеться – он Митрофанову дал одежду и кормил его. Все основные свидетели дали показания, и… Словом, пора пить шампанское. Славно поработали, коллега!

– Согласен, – сказал Саша, звонком вызывая прислугу.

Пока следователи предавались отдохновению после праведных трудов, Амалия в третий или четвертый раз рассказывала Мусе о том, что с нею сегодня произошло. Любопытная барышня Орлова желала знать все до самых незначительных мелочей – и как Амалия нашла хлыст, и почему она была убеждена, что Изабеллы Олонецкой больше нет в живых, и что побудило ее поглядеть, что находится на якоре лодки.

– Ух, какая ты храбрая! – то и дело вскрикивала Муся. – Я бы нипочем не отважилась на такое!

– Прямо роман Шкляревского, – кисло заметил Орлов, тоже слушавший Амалию. – Кстати, а помешанный художник случаем не упомянул, из-за чего он и его сообщница так настойчиво преследовали вас? В чем же все-таки было дело?

Амалия смешалась.

– Нет, ничего такого он не успел сказать.

Читателю, вероятно, любопытно, кто такой Шкляревский, чье имя столь неодобрительно упомянул почтенный Иван Петрович? В семидесятые-восьмидесятые годы позапрошлого века это был, пожалуй, самый популярный в России автор уголовных, то бишь детективных романов. Тяжела участь российского беллетриста – его считают своим долгом презирать современники и почти сразу же забывают потомки. Как знать, может быть, именно по этой причине среди наших классиков нет ни своего Конан Дойла, ни Жюля Верна, ни хотя бы Стивенсона. Очень жаль, потому что классика – это не собрание мертвых текстов, как думают некоторые. Классика – производное от слова «классный» в первую очередь. И «Анна Каренина», и «Остров сокровищ» – классные тексты. Разумеется, они разные, но ниоткуда не следует, что шедевры литературы непременно должны походить друг на друга.

Что же касается Ивана Петровича Орлова, то его точка зрения была весьма типичной для российской интеллигенции. Он уважал графа Толстого, но при этом куда больше времени проводил за чтением тех самых легких романов, о которых впоследствии отзывался более чем пренебрежительно. Судя по его тону, каждый новый детектив нагонял на Орлова непотребную скуку, причинял ему невыносимые страдания своей вульгарностью и разил наповал банальным стилем, однако ж это было вовсе не так. В общем, придется признать, что милейший Иван Петрович лицемерил. Мотивы его поведения весьма просты: считалось, что серьезные люди не должны одобрять всякую развлекательную чепуху, а Иван Петрович – серьезный человек, следовательно…

И в наши дни легче легкого встретить потомков господина Орлова. Все это серьезные, солидные, положительные люди, бойко толкующие о культуре и бескультурье и по-прежнему втихаря запоем читающие тех авторов, которых они поругивают вслух. Автору сих строк остается лишь надеяться, что эта книжка никогда не попадется им на глаза.

Итак, шел сентябрь 1880 года. Дело об одержимости, оказавшееся на поверку не самой банальной уголовщиной, было раскрыто и тут же закрыто. Орлов и старший князь Рокотов, отец Ореста, предприняли энергичные шаги, чтобы не допустить нежелательной огласки. Прокурор признал, что действия Ореста были продиктованы необходимостью самообороны, и ссылкой на какую-то туманную статью закона отменил грозивший молодому человеку суд за убийство Митрофанова. Сам Орест меж тем поправлялся от ранения, которое ему нанес его противник в схватке, а Амалия каждый день навещала его и подолгу сидела у его изголовья. Что же до фон Борна и Саши Зимородкова, то их вскоре призвали для доклада в Санкт-Петербург, где их принял сам князь К. Следователи предъявили найденную диадему и рассказали о проделанном ими расследовании. После этой аудиенции фон Борн получил орден и был произведен в следователи по особо важным делам, а Саша Зимородков в московском департаменте полиции пошел на повышение. Драгоценная диадема, украденная у Адриенн Дарье, была в установленном порядке возвращена ее отцу, банкиру Дарье.

В Ясеневе Амалия собирала вещи, готовясь к возвращению в Москву. Мать, до которой дошли самые нелепые слухи о том, что случилось в усадьбе Орловых, слала Амалии сумбурные письма, на которые девушке не хотелось отвечать. Вдобавок она грустила. Надвигалась осень, волшебная осень на золотой колеснице сметала с деревьев листья, птицы сбивались в стаи, готовясь к отлету на юг, и с пронзительными криками кружили в небе. Фонтан в саду пришлось отключить, и купидоны на нем сразу же потускнели. Зато в оранжереях хозяина имения наконец-то созрели ананасы, которые Иван Петрович Орлов тотчас же велел подать к столу.

– Поразительный фрукт, – сказал с набитым ртом Гриша, подцепляя на вилку очередной кусочек.