Талисман Михаила Булгакова - Тарасевич Ольга Ивановна. Страница 18

Впрочем, к телефону я подошел.

– Михаил Афанасьевич Булгаков? – услышал я приятный низкий мужской голос.

– Да, да, – раздраженно ответил я, силясь узнать шутника и одновременно понимая: отчего-то не получается у меня понять, кто звонит мне.

– Сейчас с вами будет говорить товарищ Сталин.

И вот уже воздуха не хватает, в глазах делается темно.

– Что? Кто? Сталин?..

Прикрыв трубку рукой, я нервно выкрикнул:

– Любаша!

Жена все поняла правильно, метнулась в прихожую, где у нас имелся отводной аппарат.

И уже одновременно услышали мы:

– Да, с вами Сталин говорит. Здравствуйте, товарищ Булгаков. Мы ваше письмо получили. Читали с товарищами…

Сталин спрашивал: неужто мне так плохо, может, и правда лучше за границу выехать?

Насчет отъезда я малодушно соврал: «Мне бы этого не хотелось». Отчего соврал? Во вроде бы благожелательном тоне почувствовал я такую мощную угрозу, что сразу же отчетливо понял: и двадцати минут не пройдет после того, как положу я трубку, а за мной уже придут товарищи из ОГПУ. Потому я просто пожаловался: пьесы снимаются, книг не печатают, даже простым рабочим сцены во МХАТ меня не берут. Сталин посоветовал еще раз во МХАТ сходить, спросить насчет работы. И правда, после того разговора взяли меня в театр ассистентом режиссера. Конечно, я воспылал надеждами на скорое и еще лучшее устройство судьбы моей. Но надеждам тем не суждено было осуществиться: почти не было никаких улучшений ни с книгами моими, ни со спектаклями.

Я стал писать вновь – в правительство, к Сталину. Ответов и звонков больше никаких не было…

Отвлекался от грустных мыслей я, как всегда, работой над моими романами. Понимал, что не суждено им выйти в свет, но не писать не мог.

Приятельница Любанги, художница Надежда Ушакова-Лямина, подарила нам как-то книгу, которую она оформляла для издательства, некоего профессора Алексея Васильевича Чаянова с затейливым названием: «Венедиктов, или Достопамятные события жизни моей. Романтическая повесть, написанная ботаником Х, иллюстрированная фитопатологом У. Москва, V год республики».

Вот это название! Я бы в жизнь такого витиеватого названия для своего романа не выбрал бы!

Впрочем, сама книга оказалась замечательной.

Герой, от имени которого велось повествование, по странному стечению обстоятельств, тоже носил фамилию Булгаков. Сюжет в повести оказался невероятнейшим – профессор писал, как в Москву явился сатана и похитил душу женщины, которую Булгаков любил. И так весело были описаны приключения нечистой силы – прямо в наши дни, в знакомых всем москвичам улицах и переулках, – что у меня екнуло сердце: а что если и мне сочинить что-то такое, невероятно любопытное!

Работа над «Консультантом с копытом» [9] доставила мне немало приятных минут. Ну а потом я влюбился – влюбился, как мальчишка…

С Еленой Шиловской мы познакомились у друзей. Помню, сидели за столом рядом, и я подумал: «Какое замечательное лицо у нее, в этих темных карих глазах горит-сияет ведьминский огонек». На Леночке было в тот особенный день нашей встречи очень красивое светлое платье с завязками на рукавах. И вот одна из завязок развязалась. Лена попросила меня помочь со шнурком, я завязал его – и привязался к ней на всю жизнь намертво…

Она – красавица, к тому же жена генерала. Да и у меня Любанга – какой роман?..

Но нас влекло друг к другу со страшной силой…

Любаша все поняла – однако же старательно делала вид, что ровным счетом ни о чем не догадывается. Должно быть, решила моя жена, чем меньше она будет говорить о моем чувстве к Лене, тем скорее пройдет оно. Люба – умная женщина. Она знает: как бы ни кружилась от любви моя голова, по-настоящему мне нужно только одно – письменный стол и стопка белой бумаги.

Лена наполнила мои дни нежностью и светом.

Как дети, держась за руки, мы гуляли по Патриаршим и говорили обо всем на свете. Ни ей, ни мне мысли о разводе не приходили в голову. У Лены было двое сыновей, которых она обожала. Я привык к Любанге и не мыслил своей жизни без нее. Мне казалось, что, оставляя за скобками наших отношений быт и все земное, я чувствую душу Леночки и любовь ее настолько трепетно и пронзительно, что ничего подобного в моей жизни прежде никогда не случалось.

Конечно же, вскорости генерал все узнал о наших отношениях. И был скандал, и мы с Леной решили больше не встречаться.

Иногда от строчек романов или пьес мои мысли убегают к ней. И я вспоминаю то локон ее темных волос, то маленькую ручку, сжимающую мои пальцы, то сладкие губы, подарившие мне немало восхитительных минут…

Книга о Мольере сейчас у меня решительно не пишется.

То и дело отвлекаюсь – а потому откладываю тетрадь и ручку, одеваюсь и, потрепав по пушистым головенкам котов наших и Бутона [10], выхожу на улицу.

Август угадывается в воздухе еле уловимым запахом начинающей увядать листвы.

Я иду по улице и вдруг замираю как вкопанный перед витриной ломбарда. В ней – Тасина браслетка, та самая, чудесная. Мой талисман, точно, он – вот и гравировка, а еще приметная царапинка на застежке; мы ехали тогда с Тасей через Ростов, вышли на перрон, а поезд внезапно тронулся, и пришлось торопиться, и я зацепился браслеткой за поручень и порвал ее. Украшение удалось не выронить, разорванные звенья потом соединил ювелир.

А приметная царапина осталась.

Шарю по карманам, пересчитываю деньги… Невероятнейшая опять удача: именно требуемая сумма у меня как раз имеется.

Захожу в ломбард, выкупаю браслетку, тотчас же надеваю ее на запястье.

Мне горько от того, что, должно быть, совсем плохо живется бывшей жене моей. Тася опять сносит в ломбард свои вещи… Конечно, я стараюсь помогать Тасе, даю немного денег. Но, похоже, не хватает той помощи, чтобы свести концы с концами…

Мне горько – но все-таки и радостно.

Может, это глупо: верить, что от одной браслетки все в судьбе человека может перемениться. И все-таки я отчаянно в это верю, и…

Мое сердце вдруг останавливается, и я сам останавливаюсь.

Навстречу мне идет Елена, Леночка Шиловская.

Мы не виделись с ней года полтора.

Любовница моя ничуть не изменилась – все так же красива, все так же печальна.

– Здравствуй, Миша, – говорит она, поравнявшись со мной. – Сегодня первый раз вышла я на улицу с той поры, как мы расстались. Я знала, что непременно встречу тебя. Я не могу жить без тебя.

Прежде чем я успел что-то подумать, мои губы прошептали:

– И я не могу жить без тебя.

С полным осознанием гибели, крушения, катастрофы и разрушения я протянул к ней руки и обнял ее.

Лена была такой хрупкой, худенькой. Сразу вспомнился тот самый запах ее духов – сладкий, дурманящий. Я чувствовал, как колотится Ленино сердечко.

Любовь нахлынула и парализовала меня всего в считаные секунды…

У парня, виртуозно маневрирующего на высокой скорости между двумя рядами расставленных колпачков (Наталия уже подслушала, что молодежь окрестила эти яркие штуки «фишками», но название ей не понравилось, и она решила, что будет хотя бы мысленно называть колпачки колпачками), явно имелись какие-то восточные предки. От них ему достались миндалевидные карие глаза, вьющиеся темные волосы и смуглая кожа. Белая футболка выгодно оттеняла сочное сочетание красок на палитре внешности молодого человека.

В прожекторах солнечного света, прорывающихся через зелень деревьев, катающийся на роликах парень выглядел таким ловким и увлеченным, что Наталии тоже захотелось освоить эти остромодные молодежные коньки. А вдруг это здорово – скорость, ветер в лицо, виражи, адреналин? В принципе, отличное хобби – динамичное, на свежем воздухе. Хотя о последнем можно порассуждать, такое ли это благо? Экологическая ситуация в последнее время стала отвратительной. В легких даже некурящих людей – уж судмедэксперты это точно знают – появляется внушительное количество смол, копоти. Раньше легкие тех, кто не курит, такими загрязненными не становились. Мегаполис таит все больше угроз здоровью человека. Впрочем, для молодежи, уплетающей чипсы и гамбургеры и запивающей весь этот гастрономический беспредел кока-колой, ролики – это все-таки благо. Да, дети дышат грязным воздухом – но они двигаются, давая нужную организму аэробную нагрузку…