Поиски «Озокерита» - Белохвостов Федор Иванович. Страница 15
— Вы почти угадали, — ответила ему Клава с простодушной улыбкой.
Он поднял бокал и предложил выпить.
— Выпьем за лучшее будущее! — сказала Клава.
— Нет. Давайте выпьем просто — за человека, — возразил немец. Он допил бокал.
— Так вы хотите знать, кто я? Я — немец. Я люблю Германию, люблю свой народ. Биография моя очень
простая. Я — не банкир и не сын банкира. Я — не барон и не помещик. Я — горный инженер. Вас это
устраивает? — улыбнулся он.
— Вполне. Вы женаты?
— Была у меня жена. Мы вместе с ней учились в институте. Погибла она в шахте. Уже во время войны.
Она погибла в один день с моим отцом и в одной шахте.
— Ваш отец был шахтером?
— Да. Мой отец был шахтером. У меня есть еще три брата. Они тоже простые шахтеры.
— Где же сейчас ваши братья? Живы они?
— Один, знаю, жив. Он и сейчас работает в шахте. А двое — где-то на фронтах. В первые дни войны
были на русском фронте. Потом я потерял с ними связь…
Клава узнала, что он прислан сюда, чтобы организовать геологоразведку.
— Нам нужна марганцевая руда и многое другое, что поглощает военная промышленность в огромных
масштабах. А недра вашей земли обладают огромными богатствами.
— Вы полагаете, что Советская Россия не в состоянии освоить эти богатства? И это вас беспокоит? —
шутливо спросила Клава.
— Нет, почему. Это так утверждает только наша пропаганда. Я же полагаю наоборот. Как показывает
война, русские великолепно осваивают богатства своих недр…
— Почему вы всегда такой грустный? — спросила однажды Клава. Это было вскоре после
Сталинградской битвы.
— Отчего же быть мне иным? — ответил Эрих. — Под Сталинградом нашли смерть сотни тысяч немцев.
Многие из них, конечно, шли на войну сознательно, но многие тысячи обмануты. Мне жалко их. Но еще не в
этом трагедия. Трагедия в том, что все эти жертвы не только бесполезны, но и позорны для нашей нации. Мало
сказать, что это авантюра, это — катастрофа, в которую фюрер и его клика втянули наш славный немецкий
народ. Мы же войну не выиграем. Это было ясно уже после битвы под Москвой. А некоторым немцам известно
было еще до начала войны Германии с Россией…
— Не сможете ли вы рассказать о сражении под Сталинградом? — осторожно попросила Клава.
— Отчего, можно. Конечно, то, что известно мне…
И он довольно подробно рассказал ей о сталинградской трагедии для немцев.
Так Клава почти регулярно стала получать вполне легальную информацию о положении на фронтах. Все
эти данные она передавала подпольному горкому партии.
Клава была хорошо информирована о боях под Курском.
— Дорого обошлось нам наступление под Курском, — говорил Эрих. — Мы оставили там более
шестидесяти тысяч солдат и офицеров, три тысячи танков, более тысячи самолетов, сотни орудий, тысячи
машин. И все это — напрасные жертвы Просто удивительно, о чем думает правительство, на что рассчитывает
фюрер? Я случайно прочел копию отчета генерала Шмидта, командира девятнадцатой танковой дивизии,
разгромленной под Курском. Он пишет, что мы слишком мало знали до начала наступления об укреплениях
русских. Мы не предполагали здесь и четвертой части того, с чем нам пришлось встретиться. Каждый
кустарник, все рощи и высоты были превращены в опорные пункты. Эти пункты были связаны системой
хорошо замаскированных траншей. Всюду были оборудованы запасные позиции для минометов и
противотанковых орудий. Но труднее всего было представить упорство русских, с которым они защищали
каждый окоп, каждую траншею! Мы несли огромные потери. За четыре дня только двадцать седьмой полк
потерял сорок танков из шестидесяти пяти. Мы здесь ввели в дело новинку германской военной техники —
танки “тигр” и самоходные орудия “фердинанд”. Мы были в полной уверенности, что эти танки и орудия
сокрушат русскую оборону и проложат немецкой пехоте путь на Москву. Однако эти надежды не оправдались.
Нас изумила техническая оснащенность русских! Мы не ожидали такой силы и упорства со стороны русских!
— Они не ожидали такого упорства! — зло говорил Эрих. — Они не предполагали, какой силой
обладают русские! А сколько было уроков истории, что с русскими воевать нельзя? Неужели и после этой
войны еще найдется такой сумасшедший, который захочет войны с Россией? Как вы думаете?
— Этого я не могу сказать вам, — отвечала Клава. — Я не разбираюсь в политике, ни. тем более, в
военных делах. Да и ни к чему мне это. У меня есть работа. Я — модистка. Зачем мне эта война…
Ее знакомство с Эрихом продолжалось довольно долго и прервалось совершенно неожиданно- в одну из
суббот немец не пришел. Не было его и в следующую. Больше Клава не встречалась с ним. Видимо, его
перевели куда-то.
8.
Однажды Таня в приемной барона встретила сутуловатого мужчину с круглым веснушчатым лицом. Тот
удивленно посмотрел на нее, слащаво улыбнулся и поклонился как-то особенно, будто говоря: “А мы с вами уже
знакомы”. Таня, конечно, вспомнила, что это — Тимофей Гордиенко, которого она видела в Киеве в штабе фон
Траута, но прошла мимо, не ответив на поклон, как будто и не заметила. “Какой противный тип, — подумала
она, — наверняка провокатор. Интересно, за кого он принимает меня? Впрочем, это не имеет большого
значения”. Она решила, что очень важно установить, что он делает у немцев. Таня стала припоминать, сколько
раз видела его тогда в Киеве, в какое время приходил он в штаб, с кем встречался. Удивительно, как это мог
жить такой человек среди советских людей? Как его не распознали? Вообще до войны, собственно даже до
поступления в разведку, ей казалось, что в нашей стране нет плохих людей, а все хорошие, что нет и врагов. И
была она тогда такой счастливой! Конечно, случались у нее огорчения — в школе, дома иногда, но что это за
огорчения, когда ей восемнадцать–двадцать лет, когда мальчики крутятся вокруг нее, а сердце ее и без того пело,
она цвела. А какие заманчивые, радужные дали были на ее жизненном пути!
“Неужели до войны все наши советские люди были такими беспечными, как и я? — думала Таня. — А
если внимательно присмотреться к человеку, к его жизни, его поступкам, ведь можно все-таки заметить
лживость? Но нельзя же не доверять каждому? Нет, тут должен быть инстинкт, не только разум. Бдительность
— вот великолепное качество, каким должен обладать каждый советский человек”.
Раздумывая о предателе, Таня не заметила, как к ней подошел неожиданно появившийся в приемной
капитан Шмолл.
— Добрый день! — сказал он Тане, не обращая внимания на Гордиенко.
— Добрый день, — ответила Таня и подумала: “Что ему нужно?” Она пошла из приемной в свою
рабочую комнату. Капитан последовал за ней.
— Вы ко мне? — спросила Таня, хотя ясно было, что он пришел к ней, но спросила потому, что ей
противно было смотреть на этого гестаповца; она хотела скорее выяснить, для чего он явился сюда, и отделаться
от него.
— Да, к вам, — ответил капитан, многозначительно и нахально посматривая на девушку.
— Прошу садиться, — пригласила Таня официальным тоном.
Шмолл сел, достал из кармана расческу, причесал волосы, закурил сигару. Таня знала этого капитана,
знала, что он вел проверку ее “благонадежности” и нашел ей “дядю” Шлемера. Она несколько раз встречалась с
гестаповцем в комендатуре и в штабе, но не обращала на него внимания. “А зря не интересовалась им, —
подумала она. — Это не просто мерзавец, но, должно быть, коварный враг”. Таня стояла напротив капитана, их
разделял стол.
— Я слушаю, — сказала она.
— Не надо спешить, прелестная фрейлен Берта. Сядьте, поговорим, время у нас есть.
— Я не давала вам повода говорить мне комплименты. Я не нуждаюсь в них и прошу, господин капитан,