Дверь к смерти (сборник) - Стаут Рекс. Страница 16

– Остановитесь у тротуара!

Польщенный вниманием, как и любой другой водитель на моем месте, я повиновался. Патрульная машина стала рядом, полицейский вылез и с ходу изобрел еще более оригинальную фразу:

– Предъявите ваши права.

Я достал водительское удостоверение, и он всмотрелся в него.

– Да, мне сразу показалось, что я узнал вас.

Он вернул мне удостоверение, обошел вокруг капота моей машины, открыл дверцу с противоположной от меня стороны, устроился на соседнем сиденье и выпалил:

– Поехали в Девятнадцатый участок. Шестьдесят седьмая улица, восточнее Лексинггон-авеню.

– Можно и туда, – согласился я. – Хотя лично я предпочитаю Бруклинский ботанический сад, особенно сейчас, на Пасху. Давайте бросим жребий.

Он и ухом не повел.

– Ладно, Гудвин, не старайтесь. Я знаю, что вы за словом в карман не лезете, да и вообще наслышан, что вы за штучка. Поехали!

– Приведите любой довод – хороший или плохой. Если вы не против, конечно?

– Какой еще довод? Час назад по радио передали, что вас следует найти и задержать. Почем я знаю, может, по случаю Пасхи вы подбросили младенца к церковным ступенькам.

– Да, вы правы, – согласился я. – Поедем заберем его.

Я тронул машину с места, сопровождаемый почетным эскортом. Место назначения, Девятнадцатый полицейский участок, было мне уже знакомо. Именно там я однажды сподобился провести изрядный кусок ночи в оживленной беседе с лейтенантом Роуклиффом, нью-йоркским Коном Нунаном.

Доставив меня в участок и предъявив сержанту, баловень судьбы, нашедший и задержавший самого Арчи Гудвина, сделал заявление. Он требовал запомнить, что его зовут Джон Р. О’Брайен, а никак не Джон Ф. О’Брайен. А все потому, как объяснил он сержанту, что в прошлом году один из его выдающихся подвигов ошибочно приписали Джону Ф. Так что с него хватит. Он и сам не прочь пожинать лавры, раз задержал объявленного в розыск беглеца от правосудия. Закончив речь, он пожелал мне приятного времяпрепровождения и отчалил. Тем временем сержант позвонил по телефону. Повесив трубку, он взглянул на меня уже с меньшим равнодушием.

– Вас требует к себе Уэстчестер, – возвестил он. – Вы сбежали с места преступления и препятствуете отправлению правосудия. Хотите исповедоваться?

– Не особенно, хотя не сомневаюсь, что это было бы забавно. А что случится, если я откажусь?

– Человек из Уэстчестера уже в городе. Несется сюда на всех парах, чтобы забрать вас.

Я покачал головой:

– Я буду биться как загнанная крыса. У меня четырнадцать адвокатов, и все предупреждены. Десять против одного, что у него нет ордера. Такие дружеские услуги не в моем вкусе. Похоже, вы влипли, сержант.

– Ой как напугали! Если у него не окажется ордера, я отошлю вас в городское управление, а там уж разберутся.

– Да, – признал я, – тогда вы выйдете сухим из воды. Но, если желаете, могу избавить вас от лишних хлопот. Свяжитесь по телефону с уэстчестерским окружным прокурором и позвольте мне поговорить с ним. Я готов даже заплатить за звонок.

Сначала эта мысль его не вдохновила, но потом чем-то приглянулась. Видно, он передумал после того, как сообразил, что может оказаться причастным к расследованию самого громкого убийства месяца. Конечно, пришлось еще его поуламывать. Однако, после того как я сообщил, что окружной прокурор сейчас пребывает в рэкхемовской резиденции, и дал номер телефона, сержант сдался. И позвонил. Правда, подстраховался. Сказал, что хотел только предоставить окружному прокурору возможность, если тот пожелает, переговорить с Арчи Гудвином. Тот пожелал. Я обогнул заграждение, подошел к столу и взял трубку.

– Мистер Арчер?

– Да! – проревела трубка. – Это совершенно…

– Минуточку! – решительно прервал я. – Как бы вы ни охарактеризовали мой проступок, я берусь удвоить силу ваших выражений. Так вот: это возмутительно! Чудовищно! Ни в какие ворота не лез…

– Вам было приказано оставаться на месте, а вы улизнули! Вы сбежали с места…

– Мне вовсе не приказывали оставаться. Вы спросили, остановился ли я у Лидса, а я ответил, что там моя сумка. Вы сказали, что мы продолжим сегодня, на что я ответил, что да, непременно. Если бы я остался у Лидса, мне позволили бы поспать семь часов. Я же решил использовать эти законные часы по своему усмотрению, и они еще не истекли. Впрочем, вы мне кое-что напомнили. Выбирайте: либо я сейчас перехвачу что-нибудь на завтрак и, заморив червячка, приеду к вам сам, без сопровождения, либо же упрусь рогом, и тогда ваш посланник изрядно попотеет, чтобы вытащить меня за пределы города. Вот, кстати, и он, легок на помине.

– Кто?

– Ваш человек. Входит в дверь. Если надумаете увидеть меня сегодня, велите ему не таскаться за мной. Я от этого робею.

Молчание. Потом:

– Вам было сказано – не уезжать из округа.

– Ничего подобного.

– Ни вас, ни Вульфа не было дома в одиннадцать часов… или вы уклонялись от встречи с моим человеком.

– Я был на пасхальном шествии.

Опять молчание, теперь более затянувшееся.

– В котором часу вы приедете? Сюда, в Берчвейл.

– Пожалуй, к двум поспею.

– Мой человек там?

– Да.

– Передайте ему трубку.

Что ж, это уже было вполне приемлемо. Пока все шло как по маслу, за одним лишь исключением. После того как уэстчестерский сыщик завершил телефонные переговоры и мы сошлись на том, что я поеду сам, сержант великодушно заявил, что счет оплатит полицейское управление.

Я спросил сыщика, осознал ли он, что я не потерплю слежки за собой, на что он ответил, чтобы я не волновался, он возвращается на Тридцать пятую улицу, дабы встретиться с Ниро Вульфом. Мне это не понравилось, но я смолчал, поскольку еще не решил, что? говорить.

Поэтому, заглянув в забегаловку на Лексинггон-авеню, чтобы проглотить сэндвич и пинту эля, я первым делом зашел в телефонную будку, позвонил домой и наказал Фрицу не снимать дверную цепочку и говорить посетителям, что Вульф отбыл из города, и больше ничего, и еще никого не впускать.

Все-таки движение мне помогло. Колеся по Центральному парку и близлежащим авеню, я разобрался с самыми насущными проблемами и теперь, по пути в Берчвейл, составил для себя ясную картину.

Учитывая все обстоятельства – например, то, что дом выставляют на продажу, не оставив мне даже намека, не говоря уж о четком плане действий, – я бы не рискнул побиться об заклад, что Вульф попросту затаился. Уж больно искренне Марко кудахтал: «О мой друг, мой бедный юный дружок…»

Вполне могло статься, что Вульф и в самом деле решил умыть руки. Сотню раз, а то и больше, когда что-то или кто-то – частенько я – ему особенно докучали, он начинал разглагольствовать о своем доме в Египте и о том, как замечательно было бы пожить там.

Я, естественно, пропускал это мимо ушей, как досужие бредни. Теперь же я осознал, что человек, настолько эксцентричный, чтобы угрожать переездом на житье в Египет, вполне эксцентричен для того, чтобы претворить свою угрозу в жизнь. Особенно когда дело заходит так далеко, что он вынужден улепетывать словно заяц, вскрыв коробку с колбасками.

Следовательно, я был бы олухом, полагая, будто он просто отсиживается где-то, собираясь с силами и вынашивая планы контрнаступления. Но и обратного полагать я не мог. Я вообще ничего не мог полагать.

Исчез ли он навсегда или замыслил нечто такое, по сравнению с чем его обычные выходки казались бы детскими шалостями? Подразумевалось, видимо, что я одним махом отыщу ответ на этот вопрос, как и на все остальные, руководствуясь, естественно, собственным опытом и интеллектом. Однако в моем нынешнем положении комплимент мне не польстил.

Если случилось так, что я окончательно и бесповоротно предоставлен самому себе, очень даже хорошо. Как-нибудь справлюсь. Но с другой стороны, жалованья меня вроде бы пока не лишили… И что из этого следует? Свихнуться можно.

В итоге, все для себя прояснив и разложив по полочкам, в Берчвейл я прибыл в более свирепом настроении, чем когда бы то ни было.