Кот, который читал справа налево (сборник) - Браун Лилиан Джексон. Страница 10

Владелец, неподвижно стоящий с руками за спиной, кивнул в направлении коричневого прямоугольника, висевшего на стене:

– Это одно из последних полотен миссис Ламбрет. Оно обладает несомненной художественной ценностью.

Квиллер безмолвно и внимательно изучал картинку. Ее поверхность напоминала шоколадный торт, обильно покрытый сахарной глазурью. Он провел языком по губам. Так как Квиллер уже видел одно полотно Зои, ему легче было различить где-то в глубине водоворота пару глаз. Мало-помалу вырисовывалось женское лицо.

– Она использует много краски, – сделал вывод Квиллер. – Должно быть, полотно сохнет очень долго?

Владелец опять прикусил нижнюю губу и сказал:

– Миссис Ламбрет использует все средства для того, чтобы захватить зрителя и чувственно пленить его еще до своего выступления. Ее художественная речь всегда отличается завуалированностью мысли, и это принуждает аудиторию принять непосредственное участие в интерпретации.

Квиллер отсутствующе кивнул.

– Она великий гуманист, – продолжал Ламбрет. – К сожалению, здесь представлена только незначительная часть ее полотен. Практически всю коллекцию Зоя готовит для персональной выставки, которая состоится в марте. Тем не менее самые яркие и значительные полотна вы видели в витрине.

Квиллер вспомнил состоящие из множества мазков глаза, которые он видел перед тем, как войти в галерею, – глаза, полные таинственности и жестокости. Он спросил:

– Зоя всегда рисует женщин в этом стиле?

Ламбрет дернул плечом:

– Когда миссис Ламбрет пишет, она никогда не следует какому бы то ни было образцу. Она обладает разносторонним талантом и большим воображением, и полотна в витрине отнюдь не должны вызывать у человека какие-либо ассоциации. Это набросок кота.

– О! – только и нашел что сказать Квиллер.

– Вы заинтересовались личностью Скрано? Это один из самых значительных художников современности. Одно его полотно вы видели в витрине, а другое – вот тут, на мольберте.

Квиллер украдкой бросил взгляд на серые треугольники, разбросанные по белому фону. Окрашенная поверхность полотна была мелкозернистой, с почти металлическим отблеском; треугольники были резко очерчены.

– Похоже, – сказал репортер, – что он зациклился на треугольниках. Если перевернуть вот этот, то получится три парусника в тумане.

– Символизму, – ответил Ламбрет, – следует быть очевидным. Скрано в этих полотнах с треугольниками выражает либидо, полигамную природу человека. Полотно в витрине носит характер кровосмешения.

– Ну хорошо, я понял, что таинственные глаза – это только мои домыслы, – сказал Квиллер. – Я надеялся, что обнаружил несколько парусников. А что о Крано говорит Маунтклеменс?

– С-К-Р-А-Н-О, – поправил его Ламбрет. – В работах Скрано Маунтклеменс усмотрел интеллектуальное мужество, которое выходит за границы обсуждения художественной выразительности и фокусирует внимание на чистоте концепции и идеализации обстановки.

– Стоит он довольно дорого, я полагаю.

– Скрано обычно использует пять фигур.

– Потрясающе! – воскликнул Квиллер. – А что вы можете сказать о других художниках?

– Их значимость в искусстве гораздо меньше.

– Я нигде не вижу бирок с ценами.

Ламбрет поправил покосившуюся картину.

– Трудно ожидать, что галерея такого уровня, как наша, будет вывешивать цены, как в магазине. Для всех наших основных выставок мы готовим каталоги, а то, что вы видите здесь сегодня, – это неофициальная презентация работ группы художников.

– Я очень удивился, узнав, что ваша галерея расположена в финансовой части города, – заметил Квиллер.

– Большинство наших потенциальных и постоянных клиентов – деловые люди.

Квиллер обошел по кругу всю галерею и решил оставить вопросы на потом. Многие полотна представляли собой беспорядочные кляксы и капли краски кричащих цветов. Некоторые состояли исключительно из волнистых линий. Также там было огромное полотно размером шесть на восемь футов, на котором крупным планом была изображена красная зевающая пасть. Увидев ее, Квиллер инстинктивно отшатнулся. На постаменте стоял металлический шар яйцеобразной формы под названием «Безымянное». Рядом располагались продолговатые фигуры из красноватой глины, чем-то напоминающие кузнечиков, но определенной формы выпуклости на вполне определенных местах убедили Квиллера в том, что перед ним недокормленные человеческие существа. Две груды искореженного металла выступали под названием «Предмет № 14» и «Предмет № 20».

Меблировка галереи понравилась Квиллеру больше: ковшеобразной формы кресло, диванчики, словно парящие на изящной хромированной основе, и низкие столики со столешницами из белого мрамора.

Он спросил:

– У вас есть полотна Кэла Галопея?

Ламбрет съежился:

– Вы, должно быть, шутите. Мы не держим полотна подобного сорта в нашей галерее.

– Мне казалось, что произведения Галопея пользуются чрезвычайным успехом.

– Его полотна нетрудно всучить людям, не имеющим вкуса, – сказал владелец галереи. – Но полотна Галопея есть не что иное, как ширпотреб, довольно самонадеянно заключенный в раму. Как предмет искусства они не представляют никакой ценности. Мистер Галопей сделает публике большое одолжение, если забудет о своих притязаниях и сосредоточит все усилия на том, что он умеет делать хорошо, – зарабатывать деньги. Я никогда не спорю с людьми, чье хобби – приятно провести воскресное послеобеденное время за мольбертом, лишь бы они не пытались воображать себя художниками и не влияли отрицательно на вкус публики.

Квиллер обратил внимание на винтовую лестницу:

– Наверху у вас находится другая экспозиция?

– Нет, там размещаются мой офис и мастерская по изготовлению рам. Не хотите ли взглянуть на мою мастерскую? Она может показаться вам интереснее, чем полотна и скульптуры.

Ламбрет провел его мимо хранилища, где полотна крепились в вертикальных ячейках, и затем вверх по лестнице. В мастерской стоял верстак, заваленный всяким хламом; чувствовался устойчивый запах клея или лака.

– Кто делает вам рамы? – спросил Квиллер.

– Очень талантливый мастер. Мы предоставили ему лучшую мастерскую в городе и широкий выбор деревянных планок. – Ламбрет кивнул в сторону планки, лежащей на верстаке: – Вот эта, например, стоит тридцать пять долларов за фут.

Пристальный взгляд Квиллера обратился в направлении примыкавшего к мастерской офиса, из которого доносился какой-то шум. Он изумленно посмотрел на портрет, косо висевший на стене. Балерина в прозрачном голубом одеянии была изображена в момент прерванного движения – и все это на фоне зеленой листвы.

– Кажется, теперь я начинаю кое-что понимать, – сказал он. – Это мне действительно нравится.

– Я рад за вас. Это полотно Гиротто, как вы видите по надписи.

Квиллер был взволнован.

– Я видел Гиротто вчера в музее. Должно быть, это образец настоящего искусства.

– Так оно и будет, когда полотно будет закончено.

– Вы хотите сказать, что оно еще не завершено?

Ламбрет нетерпеливо вздохнул:

– Здесь только половина картины. Она была повреждена. Боюсь, я не смогу предоставить вам возможность увидеть Гиротто в хорошем состоянии.

Тут Квиллер заметил доску объявлений, сплошь завешанную вырезками из газеты. Он сказал:

– Я вижу, «Дневной прибой» довольно неплохо отзывается о вашей галерее.

– У вас в газете отличная рубрика, посвященная искусству, – сказал Ламбрет. – Маунтклеменс знает об искусстве больше, чем кто-либо другой в городе, не исключая самозваных экспертов, и он обладает таким качеством, как честность, непоколебимая честность.

– Гм, – сказал Квиллер.

– Без всякого сомнения, вы услышите Маунтклеменса, обличающего всех подряд, потому что он избавляется от шарлатанов и поднимает на новую высоту уровень художественного вкуса в городе. Недавно он оказал городу неоценимую услугу, изгнав из музея бывшего директора Фархора. Новое руководство сумеет вдохнуть жизнь в это умирающее учреждение.