Эксперт, на выезд!.. - Нежин Виталий Григорьевич. Страница 2

Вот так, и ошибаться ты права не имеешь, эксперт  К о л ч и н  П.  А.! Прежде чем напишешь хоть одно слово — подумай, просчитай все варианты, удостоверься.

Я вспоминаю, как легко давался мне этот текст да и все, что идет потом на бланке, в начале работы — раз-два, и готово. Заключение категорическое, логика железная, методика стальная, глаз-алмаз и так далее, в чем и подписуюсь…

Сейчас я только тихо удивляюсь, как с таким самомнением я не наломал дров в начале своей экспертной деятельности! Наверное, бог все-таки хранит юных дурачков, которые думают, что институтский диплом сам по себе уже дает право высказывать свое авторитетное мнение и с ходу решать самые сложные вопросы. Когда молод, как-то не особенно задумываешься над тем, что прямо за обрезом казенного бланка — сразу же после твоей подписи стоит живой человек. И что мнение твое может очень и очень повлиять на его судьбу.

Конечно, я ни в коей мере не суд. И лавровых листиков, по штату положенных инспекторам угрозыска и следователям, отбирать я не собираюсь. Но в одном я уверен — эпоха чистого сыска прошла, все ставится на научную, объективную, бесстрастную основу, и первым я, эксперт, независимо от того, сознался преступник или нет, могу почти с полной уверенностью сказать, как было дело. Хотя окончательное решение, конечно же, за судом…

Вот поэтому-то сейчас я пишу свои заключения медленно, трудно, словно на аптекарских весах взвешивая каждое слово. Иначе я уже не умею. Пусть я пока вроде не ошибался, но я живой человек — значит, могу ошибиться. Вот только права у меня на это нет.

Фабула дела по этой экспертизе изложена в постановлении о ее назначении. Она короткая:

Я отрываюсь от машинки и смотрю за окно. Стекло покрылось каким-то тусклым налетом, как это обычно и бывает в химической кухне с неважной вытяжкой. Химия, моя ты химия…

А на улице чудесный день, наконец приходит весна, крыши под прямыми лучами солнца начинают поблескивать и куриться еле заметным парком… Снова теплеет, к вечеру, наверное, опять развезет… Хорошо…

Город как отлично смазанный механизм на полном ходу, бегут машины, спешат люди, солнце заставляет улыбаться самых мрачных прохожих, и вообще все прекрасно. И нет, кажется, в этом любимом и солнечном мире ничего, что могло бы поколебать его ласковое спокойствие…

Звонит телефон, и дежурный по городу бесцветным голосом говорит (конечно же, сверившись по графику):

— Эксперт Колчин? На выезд!

2

У фырчащего желтого «УАЗа» с синей полосой по бортам уже ждет меня Никодимов из отдела краж. Крепко сбитый бодрячок лет тридцати с младенческими пятнами румянца на щеках, вздернутым носиком и выцветшими под белыми ресницами глазами, он являет собой полную противоположность тому образу инспектора угрозыска, который сложился у меня еще с детского увлечения детективами. Однако внешность Никодимова, как это нередко бывает, обманчива, и под взглядом этих маленьких, бесцветных, добрых вроде глаз жулику часто бывает не по себе.

— Привет, — говорит Никодимов и взбирается на переднее сиденье рядом с шофером.

Сутулый проводник в тяжелом драповом пальто открывает заднюю дверь и впускает в широкую клетку такого же сутулого, как и хозяин, пса с рыжими подпалинами на боках. Пес шумно вздыхает, устраиваясь поудобней. Я забрасываю свой чемодан в теплое нутро машины и сажусь возле проводника. Машина трогается…

— Будь другом, Паша, — оборачивается с переднего сиденья Никодимов, — зайди, когда вернемся, к трасологам. Не признает Гринчук эту кражу, и все тут. Вторую неделю с ним бьюсь.

— Это по автохозяйствам, что ли?

— Ну да. Его это дело, и почерк его, а он знай себе смеется: две кражи мои, это верно, говорит, но третья — извините, говорит…

— А ты не извиняешь?

— А я не извиняю. Вся эта группа краж его, все три. Я почему сам не смогу к трасологам зайти — опять заниматься буду с этим Гринчуком. Целый день, между выездами…

— Выездами? — переспрашиваю я. — Их что, много будет? Вот уж не замечал за тобой, Витя, таланта ясновидящего…

— Шути, шути, — морщится Никодимов. — Зайдешь?

— Ладно, — говорю я. — Сейчас-то куда едем?

— На Железнодорожную. Фотоателье. Кража со взломом.

— Много взяли?

— Не знаю, вроде не очень. Относительно, конечно…

…Наш «УАЗик» катит по набережной. Посреди реки пузатый ледокольный буксир тянет нефтеналивную баржу. По ходу каравана лениво отплывают к берегам редкие льдины. Солнце светит вовсю, и льдины нет-нет да и ударят в глаза острым разноцветным лучом.

В машине молчание. Оживленная болтовня, да и то не всегда — это для вечерних и ночных часов, когда даст себя знать усталость и нужно прогонять сон. А сейчас каждый молча думает о своем: Никодимов репетирует свою следующую встречу с нахальным Гринчуком; я как наяву вижу пачку ожидающих меня постановлений о назначении экспертизы; шофер, наверное, думает о том, что на автобазу привезли новые покрышки и что невредно бы с этим наболевшим вопросом подкатиться к кому следует… Притихшая собака же, вероятно, видит свой особый, непонятный для людей сон. Единственный человек, о котором я ничего не могу сказать, — это проводник. Он сидит, закованный в свинцовую трубу своего драпового пальто, и недовольно сопит. Чем он недоволен, сказать трудно, но проводник недоволен почти всегда. Непостижимое состояние.

Обожди, друг-товарищ, ты еще не знаешь, какое будущее твоей профессии готовят твои приятели с шестого этажа, разумеется, в содружестве с самой передовой наукой! Как общей, так и, понятно, специальной.

Вот сделаем запаховый локатор, и придется тебе, друг мой, переквалифицироваться. Будем мы тогда неспешно катить тележку, набитую электроникой, по следу. Стрелка направо — отклонился, стрелка налево — тоже, стоит на нуле — значит, вот он, наш след. И, выражаясь научно, «поведенческая субъективная реакция собаки», которой не чужды всякие не относящиеся к делу интересы, как-то пробежавшая кошка, уроненный в снег кусочек колбасы или, не дай бог, чужая собака, оставившая свою волнующую отметку, сменится точной, опирающейся на веские формулы реакцией прибора.

Уже есть умельцы, вживляющие электроды во вкусовой рецептор комара. Дело для нас интереснейшее. Есть в нем свои тонкости, понятные разве что биологу-анатому, — никак не удается вживить электрод в рецептор запаховый, рвет тончайший электрод еще более тонкие нейроны. Но путь верный.

Такие вот дела, дорогой товарищ проводник служебно-розыскной собаки. Придет время, приедем мы на место происшествия, втянем в пробирку немного воздуха, отсеем лишнее и пойдем по следу. Нам хватит всего двух молекул вещества на кубометр воздуха. И поскольку каждый человек пахнет по-своему, наш прибор ошибаться не будет. Пока это подтверждает собака — спасибо ей.

А лохматые служебные псы будут ходить с нами по воскресеньям на прогулки и заниматься не сыском, а своими личными делами. Вот так-то…

Резкий толчок прерывает плавное течение мысли. Приехали.

3

Грубая, нахальная работа. Снег под окнами фотоателье истоптан, но уже и издали видно, что кое-какие следы можно взять. Видно, что ночной посетитель не очень боялся шума. Здесь же, под окнами, в снегу валяется большая, в полметра, металлическая буква, вероятно деталь оформления. Ею-то преступник и выбил окно. Причем то ли перепутал окна, то ли просто не знал внутреннего расположения фотоателье, но первый удар, видимо, пришелся в окно фотолаборатории, прочно заделанное изнутри листами текстолита. Потом только со звоном разлетелось второе окно.

На всякий случай, потому что знаю, бесполезно, пересматриваю на солнце осколки стекла. Следов, конечно, нет. Да и откуда бы им взяться? Ночь была холодной, этот «кто-то» наверняка был в перчатках, стекла бил не рукой, однако проверить все-таки не мешает. И я не торопясь так и этак верчу осколки стекла, подставляя их под яркое весеннее солнце.