Через лабиринт. Два дня в Дагезане - Шестаков Павел Александрович. Страница 57

Игорь Николаевич кивнул. Но ему хотелось взять Олега за куртку и тряхнуть так, чтобы отлетели подальше эти проклятые очки, через которые парень не видит ничего, кроме самого себя.

— А вы сразу напали на верный след? — продолжал майор.

— На Красную речку меня направил Михаил Михайлович. Я уже рассказывал товарищам. Мы познакомились случайно. Он делал зарисовки в аэропорту. Я заинтересовался его фамилией, подумал: не родственник ли? Оказалось, нет, но я ему чем-то понравился, он написал мне из Москвы. Я взял письмо с собой.

Олег положил на стол конверт.

Волоков прочитал вслух:

— «Милый Олег!

Вашими молитвами Аэрофлот доставил меня домой без повреждений, и я занялся обычными делами, то есть включился в московский ритм вечной спешки, которая часто напоминает бег на месте. Работается в столичной суете трудно, в душе я остался провинциалом и потому, едва распаковав чемодан, мечтаю бежать с этюдником на дачу, в связи с чем у меня возникло одно соображение. Буду рад, если оно вам понравится.

Запала мне ваша история! Я понимаю, что девяносто человек из ста по лености мысли или, напротив, от повышенной трезвости ума отнесутся к вашим намерениям скептически, но я, старый прожектер, на вашей стороне и предлагаю следующее: приезжайте в отпуск ко мне в Дагезан! Места в доме хватит, с моими, я уверен, вы сойдетесь, нам будет веселее, а для вас отличная база поиска. Насколько я понял, трасса полета проходила поблизости. Полазаете по горам, потолкуете со старожилами; если не повезет, в проигрыше не останетесь: горы вливают в человека жизненные силы.

Со своей стороны, прошу одно: ни в коем случае никому (даже из моих близких!) ни слова о том, что я в курсе ваших изысканий. Я достаточно известен, шумиху не переношу, особенно в печати (простите!). И если вас ждет удача — это удача ваша. Таково мое единственное условие. Если оно не покажется вам обременительным, телеграфируйте день приезда. Мы подготовим комнату.

Жду вашего согласия!

Мих. Калугин».

Письмо подтверждало прежний рассказ Олега. Тон его производил впечатление дружественного, искреннего, немного небрежного, но отнюдь не двусмысленного.

— Однако, Дмитрий Иванович, — сказал Мазин, — у Олега сложилось впечатление…

— Нет! Я проанализировал. Это вы с Кушнаревым наталкивали меня… Калугин не мог знать точного места падения самолета. Он ничего не знал о самолете до разговора со мной.

— Так он сказал?

— Не считайте меня кретином. Я основываюсь на фактах. Да, Калугин рекомендовал мне искать на Красной речке, но он не послал бы туда Филипенко, если бы знал о золоте.

— Как это на вас похоже! — воскликнул Мазин. — Почему же вы не сказали Калугину о золоте?

— Так было правильно.

— Еще бы!

— Надеюсь, вы не подозреваете, что я собирался присвоить золото? Я не мог доверить…

— А он вам доверял. В свой дом пригласил.

— Товарищ майор, — повернулся Олег к Волокову, — мне неизвестны должность и звание Игоря Николаевича, поэтому я прошу вас, как лицо официальное, дать мне возможность закончить свое сообщение. Мне не нравится, когда меня перебивают и обращаются, как с преступником Повторяю, я не мог доверить дело государственной важности постороннему. Приглашение же на дачу вопрос сугубо личный.

— Спасибо. Разобрался. — Мазин оставил иронию. — Я не хотел вас обидеть, Олег. И не заподозрил ни в чем нехорошем. Решили вы так: сын вернет золото, которое, как считалось, похищено отцом. Это ваш долг и ваше право?

— Да. Что в этом плохого?

— Чуть-чуть ненужного тщеславия, капля самоуверенности, немного недоверия к людям… Короче, всего понемножку, а результат печальный.

— Можно, конечно, думать и так, но я не согласен. Я ни в чем не виноват.

— Виновным вы считаете Филипенко?

— Разумеется. Не зная, что находится в самолете, Калугин направил к озеру Филипенко. Он хотел помочь мне в поиске, хотел, чтобы в окрестностях не осталось «белых пятен». Егерь обнаружил машину, но ни слова не сказал о золоте.

— И вы решили, что Матвей присвоил его?

— А что бы подумали вы?

— Я бы принял такую гипотезу в числе других.

— Каких других?

— Золото могли найти и похитить до Филипенко. При падении оно могло оказаться в стороне от самолета и не попасть на глаза Матвею. Однако вы имели основания подозревать.

— Я оказался прав.

Олег поглядел на Мазина, но не с торжеством, а сдержанно. Тот молчал. Волоков ждал с любопытством.

— Скрывать правду от Калугина больше не имело смысла. Я поделился с ним опасениями. Михаил Михайлович был невероятно поражен, услыхав про золото, конечно же, он ничего не знал о самолете, его советы были совпадениями — и только! Но он, как и вы, не хотел поверить в вину Филипенко. Это его и погубило.

— Каким образом?

— Он рассказал все Матвею.

— Как все?

— Детали мне неизвестны, но, когда я пришел вечером в гостиную, за считанные минуты до смерти, до того, как погас свет, Михаил Михайлович шепнул мне: «Матвей ничего не нашел. Побеседуем попозже, когда гости разойдутся».

— И ваш вывод?

— Единственно возможный. Калугин спросил у егеря, нашел ли он золото. Тот отказался и, воспользовавшись первой же возможностью, убил Калугина.

— А почему не вас?

— Ну, знаете!..

— Попытайтесь все же объяснить.

— Это не так трудно. Калугин не назвал мою фамилию, и у Матвея сложилось впечатление, что он единственный, кто знал о золоте.

— Резонное предположение. И ножом он ударил?

— Что же ему оставалось делать?

— Но как попал нож к убийце, вы не представляете?

— К сожалению. Товарищ майор!..

— Минутку, Олег, — прервал Мазин. — Оставим пока Матвея, с разрешения Дмитрия Ивановича. Зачем стреляли в меня и кто, по-вашему?

Олег едва успел заморгать, но Мазин не ждал ответа.

— Не знаете? А что случилось с Демьянычем?

— С пасечником?

— Да. Почему он умер?

— Первый раз слышу.

— Охотно верю. Всему, что вы говорили, верю. Не смотрите на меня, как на противника. Вы сообщили много интересного. Хотя и поторопились. Дмитрии Иванович еще не вошел в обстановку. Ему нужно ознакомиться с фактами, и тогда у него появится необходимость побеседовать с вами подробнее.

— Но мои обвинения против Филипенко вы игнорируете?

— Напротив. Я сопоставил их с тем, что вчера вам удалось проникнуть на Красную речку, и это подтвердило ваши подозрения. Существуют и другие основания, чтобы задержать Матвея, — сказал Мазин, не расшифровывая своей мысли, потому что думал он не только о подмененной пуле.

— Несомненно, — присоединился Сосновский. — Помимо прочего, он незаконно хранит немецкий карабин.

— Возможно сопротивление? — спросил Волоков.

— Если мы не опоздали, — проговорил Мазин. — Я видел его сына возле дома, а окно открыто. И мальчишка бойкий…

Он не ошибся. Матвей сопротивления не оказал. В доме его они застали рыдающую жену.

— Говорила я ему, извергу, — кричала она взахлеб, — не доведет тебя лихость до добра! Дострелялся, живодер! На кого ж ты нас с дитем бросил?!

— Где ваш муж? — спросил Мазин по возможности мягко.

— В горы побег. Как вертолет прилетел, как увидел Матвей милицию, затрясся весь, а тут Колька бежит: «Папка, за тобой!» Он быстро фуфайку натянул, оленины вяленой напхал в сумку и через речку подался.

Мазин оглядел поросшие орешником склоны над рекой. Выше их, совсем как в день его приезда, курились, темнели, смыкаясь в тучу, неизвестно откуда набежавшие облака.

— А Николай где?

— В сарае ревет. Боится показаться.

— Ладно. Не расстраивайтесь раньше времени. Борис, отдай свою пулю Дмитрию Ивановичу и расскажи о наших похождениях. А мне хочется с мальцом потолковать.

И он пошел через двор к сараю.

Охотничий вислоухий пес с опечаленным, растерянным взглядом ткнулся в ладонь Мазина шершавым холодным носом и отошел от двери, пропустив его в тесное помещение, где на березовом чурбаке сидел Коля и размазывал по щекам слезы.