Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин) - Мильчаков Владимир Андреевич. Страница 11

Кретов не мешал ему. Он смотрел в искаженное мукой лицо Бубенца. Ознакомившись с документами, осмотрев местность и поговорив с женщинами, Алексей увидел, что доказательства против Бубенца были очень шаткими. Но не в этом было главное. Главное было в том, что интуиция властно диктовала Кретову, что Бубенец не мог поднять руку на Лобова. С каждой минутой Алексей все более убеждался, что перед ним сидит не преступник, а случайно споткнувшийся человек. Теперь Кретову стало ясно, что прав старый узбек-охотник: убийц Лобова нужно искать в другом месте. Дмитрия Бубенца не было среди тех, кто приезжал в «Счастливое» на машине, обутой в трофейную шину. Когда Бубенец рассказал о том, как он, уходя, грозил Лобову, Алексей, пристально глядя в его глаза, подтвердил:

— Да. Эти самые ваши угрозы и являются веским доказательством против вас.

— Разве я не понимаю? — уныло согласился Дмитрий. — Конечно, меня засудят. Да и я сам любого бы засудил при таких доказательствах. Только обидно, что настоящие гады уйдут от расстрела, а люди будут думать, что Митька Бубенец гадом оказался.

— У нас, товарищ Бубенец, никого не засуживают, — поправил Дмитрия Кретов. — У нас судят преступников, и судят только по закону.

— Я понимаю, — мрачно согласился Бубенец.

Чтобы дать возможность Бубенцу справиться с овладевшими им мрачными мыслями, Алексей достал портсигар и не спеша закурил. Бубенец от предложенной ему сигареты отказался.

— Расскажите мне, кто такие Жорка Рябый и Сивоконь? — снова приступил к допросу Кретов.

— А про Степку Запрометова вы все знаете? — взглянул исподлобья на Кретова Бубенец.

— Достаточно знаю, — улыбнулся Кретов.

— Ну и эти два не лучше Степки, — оценил Дмитрий своих вчерашних собутыльников. — Жорка имел пятнадцать лет за мухлевание с гирями и обсчет покупателей. Он до тюрьмы заведующим продуктовым ларьком работал. А Сивоконь был осужден на двадцать лет за убийство и грабеж квартиры. Оба они уверяют, что их оговорили, что они сидели невинно.

Пренебрежительный тон Дмитрия показывал, насколько он верил в невиновность Рябого и Сивоконя.

— На каком счету они в колхозе? Как работают?

— Заставишь таких работать, — пренебрежительно усмехнулся Бубенец. — Совсем они не работают.

— А на какие средства живут и даже пьянствуют? — сделал вид, что удивился, Кретов. — Воруют?

— Про воровство не слышно, — отрицательно покачал головой Бубенец, — Хотя, если разобраться, живут вроде как на ворованное. Колхозникам работать надо, на базар ездить некогда, а овощи поспевают и гниют. Вот Жорка с Сивоконем и возят овощи в город на продажу. Здесь возьмут за гривенник, а в городе продают за рубль.

— А как на это смотрит правление колхоза? — полюбопытствовал Кретов. — Мирится с ними?

— В правлении колхоза долго с ними возились, да видят, что все без толку, и плюнули. Выгонять из колхоза не решаются. Кляуз не оберешься. Они же амнистированные, к нам для трудоустройства присланы. Районный прокурор за них горой встанет.

— А вам они не предлагали сделать какое-нибудь доходное дельце?

Дмитрий опустил глаза. С минуту он молчал, видимо, колеблясь, говорить или не говорить, но затем, собравшись с духом, ответил откровенно:

— Когда хлеб возили в счет госпоставок — мы его возим без мешков, насыпью, и вешаем только на пункте, — Сивоконь предлагал с каждой машины по пути отсыпать мешка два- три. Из-за этого даже собрался грузчиком работать.

— Что вы ему на это ответили?

— Я ему сказал, чтобы он о таком и не заикался, если хочет по земле ходить.

— Как он реагировал на это?

— Сразу присох. Говорит, что пошутил.

— А другого ничего больше не предлагал?

— Нет. Больше ничего не было. Только это.

— Ну вот, видите, товарищ Бубенец, в какой грязи вас хотят утопить, — укоризненно заговорил Кретов. — А вы дружите с этими мерзавцами. Фронтовик, орденоносец, член партии. Эх, вы!..

Лицо Дмитрия налилось кровью, и он снова опустил глаза. Потянулось долгое молчание.

— Не дружил я с ними, — наконец неуверенно заговорил Дмитрий — Только так… встречался… Сивоконь поет очень здорово. Душевно поет, когда выпьет. Я ведь и не хотел с ними напиваться. Каждый раз думаю, выпью стакан-другой и уйду. И как-то все не выходило уйти вовремя… напивался.

— Проще говоря, они вас спаивали, — уточнил Кретов.

— Да пожалуй, что так, — поколебавшись, согласился Дмитрий. — И ведь на мои деньги спаивали, сучьи дети. Мне больше всех платить приходилось.

— В общем, ваши собутыльники не утруждали себя излишними расходами, — пошутил Кретов.

Бубенец невесело усмехнулся.

— На каком базаре города торгуют эти ваши «колхозники»? — снова задал вопрос Кретов.

— Больше всего на Центральном, — подумав, ответил Бубенец. — Это самый дорогой базар в городе. Но бывают и на других, только очень редко. Больше на Центральном.

— Какой номер обуви вы носите? — как бы случайно задал вопрос Кретов.

— Сорок первый, иногда сороковой, — растерянно ответил Бубенец, удивленный неожиданностью вопроса. — Если с широким носом, то сороковой. У меня пальцы больные.

— А вчера вы в этих же ботинках были?

— Да, в этих. Я ведь не разувался нынче, — сконфузился Бубенец. — Так и проспал всю ночь, как был.

— Оружие у вас есть?

— Есть ружьишко, тулка, двустволка, шестнадцатый калибр.

— Я про другое оружие вас спрашиваю. Пистолет или револьвер имеете?

— Нет. В армии я с сорок третьего года с «вальтером» ездил. С фрица одного снял. А когда война кончилась, я его гвардии полковнику отдал. Подарил вроде бы.

— Лобову?! Зачем он ему?!

— Гвардии полковник на гражданку его взял. Он и сейчас у него должен быть. Кретов развернул сверток и показал Бубенцу лобовский пистолет.

— Ваш?

— Мой, — любовно, как на друга, глядя на оружие, ответил Бубенец. — Номер восемь тысяч двести шестьдесят девять. Два года со мной ездил. Безотказное оружие.

— Все-таки зачем же Лобову понадобился ваш пистолет? — недоумевал Кретов. — Что, у него другого оружия не было, что ли?

— Тут вроде бы по-дружески, как память, — смущаясь и в то же время боясь, что ему не поверят, горячо заговорил Бубенец. — У гвардии полковника точно такой же «вальтер» был. Так он его своему другу подарил, подполковнику, у нас в штабе дивизии работал. Фамилию я только позабыл. То ли Зурин, то ли Зудин или что-то вроде этого.

Подробно записав ответы Бубенца и дав ему прочитать и подписать протокол допроса, Кретов снял отпечатки с подошв его ботинок. Покончив с этой процедурой, Алексей облегченно вздохнул.

— Ну вот, пока все.

— Мне здесь подождать или в сенях? — снова поугрюмел Бубенец.

— Нет, зачем же в сенях? Идите, куда вам нужно. Если понадобитесь, вызовем, — улыбаясь, ответил Кретов.

— Разве меня не посадят? — вспыхнул от радости Бубенец.

— Нет, идите домой.

Дмитрий торопливо, прыгающими пальцами застегнул китель, затем, опустив руки по швам, прерывающимся от волнения голосом заговорил:

— Спасибо вам, товарищ майор! Спасибо, что поверили. Да я… я не знаю… — и вдруг, не найдя слов, он макнул рукой и утер кулаком глаза.

— Меня зовут Алексей Петрович Кретов, — давая понять, что официальный разговор окончен, подсказал Алексей. — У меня к вам две просьбы, Дмитрий Иванович. Во-первых, ни слова не говорите ни Запрометову, ни двум другим, что уголовный розыск интересуется ими. Могу я на это рассчитывать? Ну вот и договорились. А вторая просьба, если вы не возражаете, — пригласите сюда вашу супругу и тещу.

Бубенец бегом кинулся в сени. Алексей, укладывая в полевую сумку бумаги, слышал через неплотно затворенные двери радостные возгласы женщин и взволнованный голос Дмитрия, повторявшего:

— Поверил… честное слово, поверил, что я не виноват!..

— На вашего мужа, Евгения Семеновна, и на вашего зятя, Екатерина Васильевна, падало очень тяжелое обвинение, — несколько официально начал Кретов, когда радостно взволнованные женщины вошли в комнату. — К счастью, это обвинение не подтверждается. Пока можно с уверенностью сказать только одно, что участие вашего супруга и зятя в убийстве товарища Лобова не доказано. Но поведение его особенно в ночь убийства вызывает подозрение, заслуживает резкого осуждения. Дмитрию Ивановичу надо круто изменить свое поведение, а вы обе должны помочь ему в этом.