Таких щадить нельзя (Худ. С. Марфин) - Мильчаков Владимир Андреевич. Страница 41

Несколько минут Топорков сидел сосредоточенно думая. Затем, еще раз внимательно прочитав письмо, сжег его вместе с конвертом, растер золу ногой на земляном полу и потянулся за газетой.

Откинувшись на подушку, он развернул сильно помятую газету и первым долгом уткнулся в четвертую полосу. В глаза сразу же кинулся заголовок довольно большой корреспонденции «Главарь банды пристрелил своих подручных». Лицо Топоркова почернело. Он так и впился в газетные строки. Только хриплое дыхание говорило о том, какая ярость закипела в его груди. Через минуту скомканная газета полетела в угол комнаты.

— Сволочи, — прохрипел Топорков. — Какой трюк выкинули, подлецы! Вот сволочи!

Закинув руку за голову, он долго лежал на спине, что-то обдумывая. Колючий взгляд его холодных глаз шарил по потолку. В комнате постепенно темнело, но прошел не один час, пока с постели донеслось ровное дыхание, иногда перемежающееся скрипом зубов. Топорков заснул.

Часа через два после полуночи в окно кибитки два раза резко постучали, затем, после короткой паузы, стукнули еще один раз. Топорков проснулся, вскочил с кровати и задернул занавески на окнах. Затем подошел к двери и негромко спросил.

— Кто там?

— Это я, ваш племянник, дядя.

Топорков впустил посетителя, тщательно запер дверь и только после того щелкнул выключателем. Щурясь от яркого света, перед ним стоял Жорка Мухаммедов. От его независимо-пренебрежительного вида не осталось и следа. Заискивающе смотрел он на все еще мрачного, с помятой после сна физиономией Топоркова.

— Садись, — бросил Топорков, проверяя, плотно ли задрапированы окна. — Приходил?

— Два раза. Вас не было.

— Занят был. — Топорков уселся на койку. — Принес?

Вместо ответа Мухаммедов вытащил из кармана брюк бумажный сверток и положил на кровать. Топорков не торопясь развернул бумагу. В свертке оказалось несколько золотых часов, брошей, сережек и браслетов. Выделяясь среди этой щелочи своим весом и объемом, поблескивал массивный золотой портсигар.

— Это все? — окинув взглядом драгоценности, спросил Топорков.

— Нет. Это только от Косого, — подобострастно улыбнулся Жорка, вытягивая из другого кармана второй сверток.

— Молодец Косой, — благосклонно отметил Топорков, развертывая новый сверток. — А это кто?

— Тропа и Валерка.

— Недурно, — оценил содержимое свертка Топорков. — Но могло быть лучше. — Он внимательно пересмотрел драгоценности, лежавшие во втором свертке, и вдруг, отделив массивную брошь с крупными камнями, бросил ее Жорке на колени.

— Что, разбирать разучился? — проворчал он. — Сказал же, беру только золото. Выбрось в овраг, где поглубже.

Жорка, протянув еще один сверток Топоркову, вытащил из кармана напильничек для ногтей и поскреб им края броши. Из-под тонкого слоя позолоты заблестело серебро.

— Никогда бы не подумал, — виновато пробормотал он и сунул брошь в карман вместе с напильником.

— Теперь все? — спросил Топорков, пересмотрев, содержимое третьего свертка. — Все.

Вытащив из внутреннего кармана две толстые пачки денег, Топорков передал одну из них Жорке со словами:

— Это Косому. Скажешь, что Пахан доволен. А эту, — протянул он вторую пачку, — разделишь между остальными. Ну и себе оставь, только не слишком жирно. Рассказывай дальше.

— Да так вообще, все в порядке, — начал Жорка и замялся.

Топорков, складывавший драгоценности в небольшой, с виду дрянненький чемоданчик, набитый разным тряпьем, поднял голову:

— Чего крутишься? Рассказывай, что случилось?

— Ничего не случилось, — бодро начал Жорка и совсем тихо закончил. — Братва недовольна. Грозятся.

— Что-о-о? — зловеще протянул Топорков. — Это как понимать, грозятся?

— Да вот, это дело… с ювелирным… потом заметка в газете…

— Уже прочитали, читатели, — зло усмехнулся Топорков. — Брехня в заметке. Клевета. Лягавые сами пристрелили пацанов, а сваливают на меня.

— Братва поверила заметке. Она же знает, что у лягашей пистолеты, а пацанов застрелили из нагана. С вами на дело идти не хотят.

— Скажи всем, что если кто киксовать будет, сам шлепну.

— Не скажу, — испуганно вырвалось у Жорки. — Они и меня кокнуть могут.

Топорков с холодным вниманием посмотрел на Жорку. Тот весь напрягся и опустил глаза, но Топорков неожиданно спокойным тоном сказал:

— Что еще?

Теперь Жорка почувствовал себя значительно свободнее. Он рассказал все, что ему стало известно о комсомольском собрании в школе, и о том, что говорили Игорь Непринцев и Гриша Молчанов. К удивлению Мухаммедова, его рассказ ничуть не встревожил Пахана. Он только, прикусив зубами нижнюю губу, на минуту задумался, потом, насмешливо подмигнув Мухаммедову, распорядился:

— Первого не трогать, а второго, с которым ты «подружился», — ядовито подчеркнул он, — убрать. — Заметил, что Жорка собирается протестовать, он, ласково глядя на своего подручного, соболезнующе сказал: — Ничего не могу поделать, дорогой. Придется тебе. Сам наследил — сам и убирай. Иначе догадываешься, что я с тобой за это сделаю.

Мухаммедов смертельно побледнел при этом намеке. Он испуганно и одновременно с ненавистью взглянул на Пахана, но не решившись ничего сказать, отвел глаза.

— Сделаешь это сам, а братве по секрету скажешь, что я лично одному из них приказал уничтожить предателя. А кому, тебе неизвестно. И впредь так же буду поступать. Пусть друг друга боятся. Понял?

— Понял, — глухо отозвался Жорка.

— А что с сиропником?

— Все в порядке. Вход прямо с улицы. Живут трое. Сам Арский целый день торгует, жена или получает посылки, или бегает по заказчикам. Дома обычно одна старуха.

— Эту квартиру я сам возьму, — решил Топорков после короткой паузы. — Таким кушем ни с кем делиться не буду. Завтра возьми у Тропки мотоцикл. Ровно в три часа встретимся на старом месте. Да и на гуринского сопляка нажми. Он теперь все, что угодно сделает. А достать два-три пистолета для него — раз плюнуть. Ну, иди. Мне завтра рано вставать.

Мягко шелестят шины. Велосипед плавно катит по гладкому асфальту. В ранние предутренние часы незачем подтормаживать на перекрестках улиц. Возможность налететь на выезжающий из-за поворота автомобиль бесконечно мала. Автомобили, как и их хозяева, спят. В такие часы не загорится зловещий красный глаз светофора, не раздастся сзади предостерегающий и запрещающий милицейский свисток. Пустота и тишина. Жми на обе педали, выжимай из велосипеда любую возможную для него скорость, кати сломя голову куда хочешь, никого это не побеспокоит в ранние предутренние часы.

Но Жора Мухаммедов не воспользовался преимуществом ранних часов. Глубоко задумавшись, он медленно ехал по краю асфальтированной полосы улицы, не замечая ни тишины, ни своего одиночества. В памяти снова проходил недавний разговор с Топорковым.

О, как ненавидел Жорка этого холодного, всегда спокойного человека с колючим, ощутимо колючим взглядом. Ненавидел и в то же время боялся. Боялся больше, чем ненавидел. Было время, еще совсем недавно, когда Жорка пытался освободиться от этого человека. Но, как муха, попавшая на лист липкой бумаги, он с каждым движением увязал все больше и больше.

«С ним не развяжешься, — думал Жорка, тупо смотря на освещенную фарой велосипеда полоску асфальта. — Опять мокрое дело. Поймают лягавые — шлепнут; откажешься — шлепнет он». Давно возникшая в голове Жорки мысль теперь оформилась в окончательное решение: «Надо сматываться. Взять крупный куш и, пока документы не помараны, уезжать, только подальше куда-нибудь — на Дальний Восток или Камчатку. Поступлю работать, получу профессию». Сейчас бандит искренне верил, что сможет работать, жить честным трудом. Вспомнив про пачки денег, лежащие у него в кармане, он подумал: «А не мотнуть ли сейчас, с этими деньгами, — но сразу же отказался от такой мысли. — Нет, мало. Сколько тут? Тысяч пять-шесть, не больше. Пахан прижимист. С такими деньгами далеко не уедешь. Вот возьмем сиропника, тогда другое дело. Можно будет сменить профессию «сына министра» на более безопасную».