Танковая атака - Воронин Андрей Николаевич. Страница 5

– Э, генацвале, – обращаясь к себе, вполголоса протянул он, – ты что, темноты бояться начал? Как маленький, честное слово…

Он спустился вниз и, шагая прямо по тугим джутовым бокам, прошел в дальний угол трюма. В трюме стоял памятный с детства запах пыльной мешковины и сухого зерна, из-за дальней переборки доносился ровный гул судовой машины. Этот звук снова напомнил Ираклию Шалвовичу о новом мотористе, и, прежде чем отвалить в сторону помеченный оливково-зеленой заплатой мешок, он еще раз внимательно огляделся по сторонам.

В трюме по-прежнему никого не было. Сквозь наполняющий стальной корпус ровной вибрацией рокот мощного корабельного дизеля слышалось комариное пение готовящейся перегореть лампочки, потревоженная пыль беззвучно вилась вокруг проволочных защитных сеток, напоминая рой микроскопической мошкары. Оставив в покое явно ненужный пистолет, Ираклий Шалвович наклонился и, ухватившись половчее, отложил в сторонку пятидесятикилограммовый мешок. В мешках действительно было зерно – продукт, являющийся стратегическим для любой страны, а уж для разбойничьих республик, наподобие Сомали, и подавно.

За первым мешком последовал второй, за вторым третий. Сдвинув четвертый, Пагава увидел на дне образовавшегося углубления дощатый настил. Потянув за железное кольцо, он откинул деревянную крышку люка, нашарил ногой верхнюю ступеньку приставной лесенки и стал спускаться по ней в кромешную темноту. Когда его лицо поравнялось с настилом, Ираклий Шалвович слегка присел, на ощупь отыскал лампочку и довернул ее в патроне.

Под дощатым потолком вспыхнул свет. Лампочка была сильная, на двести ватт, но достигаемого с ее помощью освещения хватало лишь на то, чтобы с грехом пополам различать очертания предметов и не расшибить себе голову о выступающие металлические части. Стоя на лестнице, Пагава осмотрел устроенный в трюме и замаскированный мешками с зерном вместительный тайник – фактически, построенный из толстых тесаных брусьев и прочных досок огромный бокс, в котором двумя плотными рядами стоял настоящий груз «Стеллы ди Маре». Тусклые блики слишком слабого для такого обширного помещения света неподвижно лежали на окрашенной в защитный цвет броне и длинных хоботах зачехленных орудий. Одетые в рельефную, поделенную на прямоугольники кору динамической защиты приплюснутые купола башен напоминали панцири гигантских черепах, отполированные прикосновениями земли траки гусениц поблескивали в сумраке, как потускневшие зеркала.

Это были обломки рухнувшей империи, щепки грозной стальной дубины, некогда державшей в страхе всю Европу – порядком устаревшее, но по-прежнему смертоносное оружие, в здешнем захолустье все еще способное сделать своего нового хозяина грозой околотка. Это был мощный козырь в бесконечной партизанской войне за контроль над горсткой разбросанных в горячих песках оазисов или клочком выжженной солнцем саванны, бронированный кулак будущего вторжения, непобедимый до тех пор, пока кто-нибудь – да хоть бы и тот же Ираклий Шалвович Пагава, например, – не подкинет противной стороне пяток оснащенных ракетами класса «воздух – земля» боевых вертолетов. За этим дело не станет; равновесие, таким образом, будет восстановлено, а что до крови, которая прольется, так ведь она же африканская – а эти африканцы как передохнут, так и расплодятся. А не расплодятся, так и не надо, их и так чересчур много… И потом, если не Ираклий Пагава, то кто-нибудь другой займется такого рода грузоперевозками, а если никто ими не займется, если перекроются все лазейки и щели, через которые в Африку непрерывным потоком поступает оружие, эти макаки возьмутся за ножи и дубины и все равно не успокоятся, пока не повышибают друг другу мозги…

Списанные Т-62 стояли двумя идеально ровными, теряющимися в темноте фальшивого трюма рядами. Их было двадцать; ближние были видны во всех деталях, дальние выступали из мрака смутными приземистыми силуэтами, по мере удаления сливавшимися в темный стальной монолит. Точно такие же, а возможно, что и эти самые машины когда-то с лязгом и скрежетом уродовали старинную брусчатку пражских мостовых; теперь им предстояло побегать по раскаленному песочку и пободаться с финиковыми пальмами. Пагава подозревал, что эксплуатироваться машины будут нещадно и надолго их не хватит, но это было ему только на руку: процесс модернизации российской армии набирал обороты, своей очереди пойти на утилизацию дожидались еще двадцать тысяч танков, и проблем с новыми поставками, таким образом, не предвиделось никаких.

Убедившись в том, что ценный груз никуда не делся, Ираклий Шалвович вывернул лампочку, выбрался из тайника, опустил крышку люка и аккуратно уложил на место мешки с пшеницей. На душе стало чуточку спокойнее, и, выключая в трюме свет, он вдруг почувствовал, что готов уснуть прямо на ходу. На часах было без четверти два, причины противиться этому законному, а главное, вполне разумному желанию отсутствовали напрочь, и, передумав курить, Ираклий Пагава заспешил в свою каюту.

Глава 2

На углу, образованном центральной площадью и улицей, из которой, лязгая гусеницами, выползало железное привидение, стояло здание районной библиотеки. Двухэтажный деревянный особнячок затейливой архитектуры, с островерхой, причудливо изломанной крышей и двумя уникальной формы мезонинами некогда принадлежал купцу первой гильдии Голоногову – по воспоминаниям современников, покровителю искусств, меценату, кутиле и большому самодуру. Чудом пережившее две революции, столько же войн и почти три четверти века власти рабочих и крестьян деревянное здание объявили памятником архитектуры еще при Леониде Ильиче; разумеется, ажурная резьба и прочие деревянные финтифлюшки давно сгнили и рассыпались трухой, но сам особняк уцелел, а в последние годы отцы города все чаще – в основном, в ходе предвыборных кампаний – заговаривали о том, чтобы, основываясь на сделанных в конце позапрошлого века фотографиях, вернуть ему первоначальный облик.

Помимо времени, шашеля, войн, пожаров и прочих стихийных бедствий, от ураганов и наводнений до пил и стамесок современных провинциальных реставраторов, старинному особнячку с некоторых пор перманентно грозила еще одна напасть. Напастью этой были водители механических транспортных средств, которые здесь, в Верхних Болотниках, крайне редко садились за руль (а также ложились в постель, приходили на работу, зачинали детей и т. д., и т. п.) в трезвом виде. Первый зафиксированный историей наезд самодвижущегося колесного механизма на угол особняка купца первой гильдии Голоногова был совершен автомобилем председателя местной губЧК Свинцова в октябре одна тысяча девятьсот двадцать первого года, когда поименованный председатель катал по городу свою любовницу, имени которой история, увы, не сохранила. Вторично, уже куда более серьезно, будущий памятник архитектуры пострадал в двадцать третьем, когда во время первомайской демонстрации не вписавшийся в поворот адепт коллективизации въехал в многострадальный угол на первом в уезде тракторе марки «фордзон-путиловец». С тех пор пошло и поехало; в злосчастный угол врезались на полуторках, «эмках», «виллисах», «студебеккерах», ЗиСах, ЗиМах, «победах» и «волгах»; «москвичи» и «жигули» также не проехали стороной, и особнячок с круглыми венецианскими окнами в мезонинах устоял, надо думать, лишь благодаря умению и добросовестности плотников, чьи кости давным-давно истлели на местном кладбище.

Приобретение зданием районной библиотеки статуса охраняемого государством памятника архитектуры мало что изменило: пьяные водители по-прежнему, без проблем преодолев низенький бордюр, с треском и грохотом влетали в едва отремонтированный угол. Другим углам в городе тоже доставалось, но этот был, словно заколдованный или, скажем, намагниченный, поскольку притягивал оснащенное колесами железо так же неумолимо, как магнитный полюс Земли притягивает стрелку компаса. При этом он (угол, разумеется, а не полюс) был отлично виден из окон расположенного наискосок через площадь здания местной администрации. И, потеряв, наконец, терпение, отцы города приняли меры по охране памятника архитектуры: послали на перекресток двух работяг с лопатами, ломом и носилками бетона. С подъехавшего грузовика сбросили пустой баллон из-под сжатого воздуха, работяги выкопали на углу яму, торчком воткнули туда баллон и заполнили свободное пространство между ним и краями ямы бетоном. Поскольку работяги отличались от здешних водителей только тем, что им не надо было садиться за руль, баллон стоял с воинственным креном в сторону проезжей части, как бы говоря: ну, давай, попробуй! Вопреки ожиданиям всего города, желающих попробовать отчего-то не нашлось; аварии на пересечении улицы Пролетарской с площадью прекратились, как по волшебству, и кое-кто почти всерьез утверждал, что до этого они совершались нарочно, чтобы посмотреть, устоит библиотека после очередного столкновения или все-таки завалится.