Дело о таинственном наследстве - Молчанова Татьяна. Страница 6

Доктор вздохнул:

– Верно, граф. Вы все верно говорили. И не тема мрачна, а то мрачно, в какой праздности мы живем. Без мечтаний, без направлений. Ото дня ко дню все то же, все те же. И если по молодости еще какие-то фантазии и подвиги в голове вертятся, и дух кипит, и готов моря-океаны переплыть, сады насадить, голодных накормить, то лет этак через десять – пятнадцать размеренной, предсказуемой жизни подвигом будешь считать почитывание революционных книжек да поездку в соседнюю губернию. А потом уж и помирать, и вспомнить нечего. Хотя чаще всего вот эти-то детские мечтания и вспоминаются. Как блаженство. И плакать лишь остается, что не только не съездил за море-океаны, да даже вот и цветочков не насадил да и лишнюю копейку на хлеб нищему жалел. Эх…

Завыла собака на дворе, и Наташа с отцом будто очнулись. За ужином и разговорами прошло, оказывается, часа три. Доктор, вспомнив о своих обязанностях, откланялся и уехал. Кофе был допит, и граф тоже собрался домой. Наташа в глубине души даже подосадовала, что нельзя продлить этот странный вечер. А так бы хотелось. Граф Саша был необычен. А все необычное было обречено на Наташино внимание.

– А что же это тетушка ваша? – вдруг спохватился Николай Никитич на пороге гостиной, – Ведь тоже собиралась приехать?

– Да тетушка мебель неудачно выбросила, – засмеялся граф.

Наташа с отцом переглянулись, и у обоих мелькнула одинаковая мысль: «Заговаривается Саша, головой ведь все-таки ударился…»

Видя недоуменные взгляды, граф поспешил объяснить:

– Тетушка старьевщика наняла, чтоб негодную мебель вывезти и продать. А старьевщик вместе со старою мебелью взял и вывез чайный столик из тетушкиной гостиной. Его на время из гостиной на веранду только сегодня днем переставили. Тетушка теперь лежит и переживает – хороший столик был, гарнитурный, редкого красного дерева. Поэтому извинялась, что приехать не сможет. Я со своими приключениями запамятовал вам сказать…

– А что же старьевщика не искали? – поинтересовался Николай Никитич.

– Ищем. Я поиск перед отъездом к вам организовал. Говорили, что вроде видели мужика с подводой в четырех верстах отсюда. Может, нашли уже, а может, и сам объявится, когда поймет ошибку. Испугается.

– Да продаст он все вместе со столиком, да еще втридорога запросит, – трезво рассудил Николай Никитич. – Завтра навещу вашу тетушку, успокою.

– Николай Никитич, Наталья Николаевна, благодарю за полученное удовольствие от знакомства с вами!

«Как официально!» – подумала Наташа. Граф протянул ей руку, Наташа вложила в нее свою. Прикосновение губ, чуть медлящих в поцелуе, легкая щекотка от усов, замершая секунда вне мыслей, секунда во вспышке наполненным будущим, как будто счастьем, пространстве, и… граф выпрямился и еще раз поклонился, глядя Наташе прямо в глаза:

– Спасибо за вашу доброту и участие. Я безмерно рад, что оказался здесь, и очень надеюсь продолжить наше знакомство… – Глаза его смотрели так искренне, так хорошо, что Наташа улыбнулась Орлову с чувством почти что дружеским.

Как задумчив был граф Саша по дороге домой! Неожиданные, почти забытые душевные движения смогла вызвать в нем княжна Наташа.

Пребывание в Европе изменило его тогда еще юношеский внутренний мир, приглушив яркость эмоций, поумерив пылкость чувств, внеся в них здоровую долю иронии как по отношению к самому себе, так и к окружающим. Армия же добавила свое влияние и научила проявлять внешнюю сдержанность, несмотря ни на какие внутренние бури. Ум постоянно стоял на страже эмоций, и его натура, достаточно пылкая от природы, томилась много лет в этой сдержанности, даже почти холодности. Граф не позволял ей вырваться на свободу, да и случая, наверное, не было. Не появилась еще та женщина, из-за которой его сердце бы встрепенулось и забилось часто, не было еще такого боя, который захватил бы его и понес безрассудно, не нашел он еще той земли, о которой мечтал в детстве, где он смог бы вспомнить себя восторженным и искренним мальчиком.

А сегодняшний вечер… Он и забыл, что можно чувствовать себя так просто, а говорить и смеяться так искренне. Ему было хорошо сегодня. «Наташа Краскова, – думал граф, прикрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья. – Только подумать, что в этой губернии вырос такой самобытный цветок, не похожий на васильки и ромашки, произраставшие здесь с незапамятных времен. И ведь есть в княжне что-то еще… есть что-то такое… Бесенок!» – отчего-то пронеслось в голове, и граф, от души потянувшись, высунулся из коляски, подставив лицо теплому ветру, и подумалось ему, и почувствовалось опять: «Как хорошо!»

Ложась в постель, Наташа подумала, что давно (уже целых два месяца!) не происходило ничего необычайного в ее жизни. А вот сегодня вечером, кажется, что-то такое случилось… Она улыбнулась, вспоминая явление Орлова в иголках и его щекотные усы, и, пошевелив под одеялом пальчиками, покойно уснула. И почти тут же стал сниться ей граф, танцующий лезгинку у них во дворе в окружении дворовых котов и собак, дружно ему аплодирующих. Аплодисменты становились все громче и громче, и Наташа внезапно проснулась. Ее окружала тишина, такая полная, которая бывает только в самый глубокий и темный час ночи. Внезапно в окно что-то ударило, и девушка похолодела от страха. Но, когда комок земли (а это был он) ударил в окно второй раз, она облегченно вздохнула.

«Ну, Василий, я тебе покажу, как в окно землей кидаться!» – прошептала она, заворачиваясь в шаль и подходя к окну. Открыв створку и свесившись вниз, она помахала рукой юноше, стоявшему около дома. Тот в ответ проделал руками что-то вроде морского сигнала «отдать швартовы» и, повернувшись, пошел в глубь сада. Путая в темноте крючки с пуговицами, Наташа наскоро накинула платье, заколола волосы и, тихой мышкой проскользнув через дом во двор, побежала за юношей.

Если читатель подумает, что нравы княжны были чересчур свободными и что она бежит на тайное свидание с каким-нибудь воздыхателем, то будет абсолютно неправ. Конечно, отношения двух молодых людей были далеки от общепризнанных светских правил, и любая мамушка хлопнулась бы в обморок, узнав, что дочь ее может по ночам встречаться (подумать только!) с мужчиной, ничего предосудительного между ними не происходило. Василий, двадцатилетний юноша, был сыном бывших дворовых князя Краскова. Получив вольную и щедрые «подъемные» от князя, семья купила в Порхове скобяную лавочку и стала поживать, тихо трудясь. Вася обучался в ремесленном училище, попутно беря дополнительные курсы по сильно увлекающим его естественным наукам. Помогал отцу в лавочке, к тому же и неплохо рисовал еще. Когда-то он буквально спас Наташу. Той было лет 5, когда она заболела скарлатиной. Ничто не радовало мучающуюся Наташу: она кашляла и плакала, отталкивая от себя нянек и даже отца. Василий, которому иногда разрешалось играть с хозяйской дочкой в саду, на третий день Наташиной болезни решительно приставил лестницу к окну, за которым маялась девочка, и влез к ней в комнату. Молча положил маленького котенка на одеяло и исчез. Раз пять мальчишка пробирался к Наташе таким образом и каждый раз молча приносил ей то яблоко, то самодельный свисток, то букетик полевых цветов. Девочка улыбалась и выздоравливала. Николай Никитич, поймав однажды Васю вылезающим из окна, обнял его, крепко расцеловал и разрешил навещать подругу через дверь. По выздоровлении так и пошло, что наравне с соседскими подружками-дворянками Наташа крепко сдружилась с Василием-дворовым. И надо сказать, что тот и делом, и советом участвовал во многих ее тайных приключениях.

«Что-то давно Вася не приходил ночью», – торопясь к другу, думала Наташа. Его приход мог означать только одно: случилось что-то срочное и неожиданное.

Запыхавшись, она забежала в беседку. Вася коротко поклонился ей и тут же, без дальнейших слов, протянул ей какой-то предмет.

Заправив за ухо мешающую прядь волос, Наташа наклонилась над Васиной ладонью.