Змея в конверте - Васильева Лариса Геннадьевна. Страница 19

— Ты чего, Мурзик? Что-то приснилось? О-о! Уже почти четыре! Что-то мы с тобой разоспались. Ну, не злись, успокойся. Спи.

Она встала, опустила котенка на свое место, и вышла из комнаты. А котенок вскочил снова и все шипел, — он почувствовал присутствие незримой гости. Ольга стала не спеша осматривать комнату: старая мебель, тарелка с огрызками яблок и шкуркой от банана на стуле у дивана. Семь томов Гоголя в шкафу, трехтомник Николая Островского, учебники за девятый и десятый класс. Еще стопка журналов «Наука и жизнь». И потертый палас на полу. Скучно, словно оказалась в бараке, там, где провела все детство. Такая же мебель, на книжных полках у всех были только потрепанные старые учебники, из художественной литературы обязательно «Война и мир» да «Поднятая целина»… Она вернулась к себе. Может быть, у нее правда раздвоение личности? Надо почитать литературу, как там больные описывают свое состояние? Вошел отец, включил свет.

— Ты почему читаешь в темноте? Или просто мечтаешь у окна?

— Здесь было светло, я учу. А ты все, уже закончил свою работу? Тогда я пойду к себе, мне надо писать.

— Ну-ка, постой… Что с тобой происходит? У тебя такой странный вид…

— Папа, кажется, я могу видеть сквозь стены…

Отец сел.

— Ты шутишь, дочка? — Оля не улыбнулась. — Или серьезно?

— Серьезно, я сейчас была в квартире в доме напротив, вон за той темной шторой. Нет, выше смотри, на девятом. Я могу описать все, что в той комнате стоит, хозяйку, котенка…

— Когда-нибудь была там, наверно, вот и все.

— Никогда…

— А с чего ты взяла, что увидела ту квартиру, может тебе все приснилось, придумала? — отец недоверчиво пожал плечами.

— Я сейчас гляну, что на кухне делает мама… — она закрыла глаза, представила кухню, увидела что там делает мать на самом деле и сказала: — Чистит апельсин…

Отец вышел из комнаты и быстро вернулся.

— Запах почувствовала? Или с матерью договорились? Подшучиваете над отцом?

— Нет, папа, это не шутка.

— Значит фокус…

— Это не фокус. Иди, положи что-нибудь на стол в моей комнате, а я отсюда все увижу.

Вошла мать.

— Что вы тут секретничаете?

— Да от тебя все равно не скроешь, но договоримся — пока об этом никому, пусть это будет наша семейная тайна…

Они все рассказали маме.

— Ну, давай, показывай свой фокус.

И Оля уже им обоим стала демонстрировать свои невероятные возможности. Отец и мать по очереди выходили, прятали что-нибудь, переставляли, а Оля все видела, находила спрятанное, словно они играли в детскую игру.

— Я могу и подальше, сейчас посмотрю, что делается вон в той квартире, за окном напротив нас.

Легкий полет, беглый взгляд. В одной из комнат она прочла название газеты распахнутой посередине. Запомнила название статьи на открытой странице. Завтра они купят такую газету и посмотрят, есть ли эта статья в ней. Таким образом Оля докажет сама себе и родителям, что она действительно побывала там, что у нее с головой все в порядке.

Ее рассказ выглядел очень убедительным. В конце концов родители полностью поверили в ее вновь обретенный дар. И оба выглядели почему-то ужасно напуганными. После Олиного возвращения с практики они все время жили в ожидании чего-то нехорошего: дочь очень долго просыпалась с криками по ночам, плакала, как им казалось, без причины, перестала улыбаться, частенько сидела с отрешенным видом. А вот теперь, когда она стала оживать, приходить в себя, вдруг появилось «ЭТО». С одной стороны — ничего страшного, фокусников много, с другой же — они убедились: это не просто фокусы, и никто в мире кроме нее, так не умеет. У ясновидцев просто процент попаданий выше, чем у всех остальных людей. У Оли попадания были сто процентов. Это уже какая-то аномалия. Она не просто угадывала, как многие фокусники, а видела на расстоянии и через стены словно воочию.

Оля не думала, что отец подойдет к этому вопросу так серьезно. А он договорился в лучшей клинике, чтобы дочку обследовали, просветили, чем только можно. О ее полетах ни она, ни он, разумеется никому не говорила, только о головной боли. Отклонений практически не было, так некоторые зоны мозга были более развиты, активны. Врачи решили, что это все допустимые возрастные отклонения, лечить такое нужды не было.

Вначале, и мать, и отец не стали рассказывать даже сыновьям об открывшемся у Оли даре, так их напугала ее странная болезнь. Отец настаивал, чтобы она как можно реже использовала свои способности, боялся, что «ЭТО» будет прогрессировать, и неизвестно во что выльется. Но Оля уже не могла отказаться от полетов, она только согласилась с ним, что лучше все держать втайне.

Вечерами девушка уходила в свою комнату, быстро создавала на столе рабочий беспорядок, клала перед собой открытую тетрадь, в руку брала авторучку, в общем, на первый взгляд — усердно занимается, а сзади, от двери, не видно, что она сидит, уставившись в окно. И летала. Отсюда, со своего места, Оля побывала в нескольких квартирах, каждый раз быстро возвращаясь домой. Все у нее прекрасно получалось, теперь стоило только мысленно потянуться к любому окну и она уже несется в том направлении. После нескольких перемещений девушка перестала замечать эти мгновения собственно самого полета. Р-раз и она в нужном месте.

В этом доме напротив ее окна, квартиры конечно были шикарные, не то что у той тетки с котенком. Правда, она все еще не могла видеть сразу целиком всю комнату, только какими-то фрагментами. Ольга боялась задерживаться там, ей казалось, зацепись она за что-то взглядом, и может в самом деле, реально, оказаться в чужой квартире и потому, старалась особенно не вглядываться в предметы, не принюхиваться, не заостряться на мелочах. Туда и назад, быстро. А для отца и матери иногда устраивала показательные сеансы: сама сидела в своей комнате, а отец в другой что-нибудь делал, скажем, читал книгу. Мама была наблюдателем. Потом Оля переносилась. Взглянет, что там папа читает, возвратится к себе и маме называет книгу и страницу. В цирк ей, что ли, пойти работать? Фокусником?

Мать хотя и запрещала ей все это, но иногда сама же просила: глянь, дочка, у сына, Саньки, все в порядке, не заболел ли, что-то он по телефону не весело разговаривал. Или, посмотри, где это отец задерживается, уж давно должен придти. Оля сопротивлялась, не хотела подсматривать за родными:

— Мама, я же могу оказаться в любом месте, скажем в мужском туалете!

— Ну и что такого? Глянула, живой и назад. — Потом спохватилась: — Ой, что это я говорю, не надо, не смотри. 

3

В воскресенье Ольга выспалась вволю. Когда она встала, родители были на кухне.

— Сколько же можно спать? Одиннадцатый час, а ты все дрыхнешь… — такими словами раздраженно встретил ее отец.

— Уже не дрыхну, папа, я встала.

— Хоть помогла бы матери! То дома тебя нет, то спишь до обеда!

— Мама, давай я помою посуду.

— Да что тут мыть, пара тарелок, я сама. Что ты, отец, ворчишь с утра?

— Вот ты всегда ее защищаешь, а потом будешь жаловаться, что тебе никто не помогает.

— Садись, дочка, ешь. Не ворчи отец, ей же некогда, учится.

— Помочь некогда, а у окна часами сидеть, глазеть на улицу, можно. Видел я, как ты засмотрелась вчера, не слышала даже, как я в комнату зашел… небось опять шныряла по соседям?

Оле сразу надоел этот разговор, съела оладьи и ушла к себе. Раз отец не в духе, лучше уйти, будет цепляться ко всяким мелочам, но зато в серьезном деле на него можно было положиться, никогда не выдаст. Да и мама тоже. Раньше она думала, что родители не умеют хранить тайны. И бесполезно было просить их никому не говорить. Мама все равно сейчас же передает все своей сестре, тете Ане, и любимой подруге, папа — мужикам на работе. А тетя Аня рассказывает обо всем своим сослуживицам. Конечно, она не называет ее имени, но все и так сразу догадываются о ком речь… Как только она скажет: «У меня есть одна знакомая девушка…» так всем сразу понятно: это Оля. Но на этот раз, ни отец, ни мать ни словом никому не обмолвились о ее способностях, наоборот самой Оле запрещали об этом говорить кому бы то ни было. Даже дома между собой так разговаривали, как будто у их дочери нет никаких отклонений. Свято хранили эту их общую тайну.