Танго под палящим солнцем. Ее звали Лиза (сборник) - Арсеньева Елена. Страница 16

— Вернусь — посчитаемся! — загадочно пригрозил Миша неведомо кому перед тем, как его запихнули в арестантский вагон и отправили куда Макар телят не гонял.

Он вернулся через двенадцать лет, осенью семнадцатого года. Вот это настало время! Тут уж было не до старых, полузабытых счетов. Предстояло завоевывать Одессу, становиться там королем! А это оказалось очень непросто…

Итак, красные признавали его «боевое прошлое». А вот с прогнавшими их белыми никак не удавалось поладить. Они считали Мишу самым обыкновенным бандитом. Того же мнения были и французские оккупационные войска.

Консул Франции Эмиль Энно ну прямо в одну дуду дудел с представителем штаба Деникина в Одессе Шульгиным: не будет Япончика — в Одессе установится порядок.

И оба они, посоветовавшись, поручили справиться с бандитом человеку, который по дерзости мог бы поспорить со знаменитым уголовником. К тому же, Миша Япончик был нагл, но изрядно трусоват, а этот человек — храбр до безрассудства. Имя его было Алексей Николаевич Гришин-Алмазов — тридцативосьмилетний генерал-майор артиллерии, прошедший две войны — японскую и мировую. Он был военным министром Сибирского эсеровского правительства (и за несколько дней произвел себя в полковники, а потом надел генеральские погоны), сражался рядом с Колчаком (и был среди тех, кто привел адмирала к верховной власти в Сибири!) и Пепеляевым.

Сам черт был ему не брат. Назначенный военным губернатором Одессы (ему нравилось, когда его называли «одесским диктатором»), Гришин-Алмазов за несколько недель объединил разрозненные части деникинской Добрармии и начал медленно, но верно наводить порядок в городе. Теперь круглые сутки по Одессе ходили офицерские патрули. Уголовников расстреливали на месте, устраивали облавы.

На Пересыпи и Молдаванке сначала забеспокоились, потом не на шутку перепугались. И вот однажды «одесский диктатор» получил письмо от «короля Молдаванки»: «Мы не большевики и не гайдамаки. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем». Мишка Япончик предлагал военному губернатору сделку.

Это письмо Гришин-Алмазов посчитал оскорблением для своей офицерской чести:

— Не может диктатор Одессы договариваться с королем бандитов! — и объявил Япончика своим личным врагом. Он вызвал к себе начальника одесской контрразведки подполковника Бразуля и приказал положить на стол адреса всех бандитских притонов.

Через неделю Бразуль задание выполнил. Тогда по приказу военного губернатора были сформированы офицерские отряды. Переодетые в штатское добровольцы окружали притоны и забрасывали их гранатами.

Бандиты покинули центр Одессы и затаились на Молдаванке, Пересыпи, Дальних Мельницах.

Конечно, выражаясь модной одесской фразой, «ауспиции [11] были тревожны», то есть от бандитов по-прежнему следовало ожидать много пакостей, однако хотя бы днем стало возможно ходить по городу без опасения, что тебя разденут и пристрелят в мало-мальски укромном закутке.

Япончик дал слово, что прикончит Гришина-Алмазова.

— Где вы есть, Лёдя Гришин-Алмазов, — покатывались со смеху в молдаванских и пересыпских кабаках, — где вы есть, когда на вас пошел сам Миша Япончик?!

«Одесский диктатор» мог ездить на своем автомобиле по городу только во весь дух, так как ему обещана была «пуля на повороте улицы». Однако несколько покушений сорвались. Между тем бандитам настолько крепко прищемили хвост, что Миша с нетерпением ждал возвращения красных в Одессу. Он предвкушал, как изобразит офицерские рейды против бандитов карательными экспедициями белых в рабочие кварталы!..

Но этого ему было мало. Он тщательно следил за Гришиным-Алмазовым, собирал все сведения о нем, желая «достать» его во что бы то ни стало. Каким угодно образом!

Пока ему это не удавалось: Гришин-Алмазов казался неуязвимым. Как говорят в Одессе, ему было «кисло в борщ», то есть все равно, что там замышляет Япончик.

Хладнокровие «одесского диктатора» жалило Мишу, как оса, слава изнуряла завистью. Кроме того, была еще одна причина, которая заставляла его страстно желать гибели этого человека. Но все было напрасно.

Гришин-Алмазов стал легендой Одессы.

И вот эта «легенда», этот беспощадный и неуловимый, отважный и неумолимый диктатор стоит в номере гостиницы «Бристоль» и смотрит на какую-то актрису со страхом?!.

Ну что скрывать, настроение у нашей героини было неважнецкое… Видимо, не только у нее: дежурная за стойкой с ключами посмотрела натурально волком и швырнула ключ с такой яростью, что он упал на пол. Дежурная подобрала, бросила его на стойку — но ключ снова упал на пол.

— В чем дело? — спросила Алёна вполне миролюбиво. — У вас новые правила обхождения с постояльцами?

— Авжеж! — так и обернулась к ней всей своей весьма объемной фигурой (похоже, персонал «Дерибаса» подбирался по принципу «чем больше хорошего человека, тем лучше») девушка, которую, судя по бейджику, звали Оксана Таранта. — Авжеж, если из-за этих постояльцев добрых людей увольняют!

— Это из-за меня, что ли, кого-то уволили? — изумилась Алёна.

— Авжеж! — подбоченилась Оксана. — Танютку из-за кого уволили?

Алёна пожала плечами:

— Не знаю.

— Не знаете? — Оксана люто прищурила свои голубые глаза и для усиления впечатления аж топнула каблуком шлепки. На миг Алёна задержала на обуви взгляд: огромные стразы, позолота и прочий гламурчик. — Она вам доброе дело сделала, в свободный номер ночью пустила, а вы на нее администратору нажаловались, что она там у вас какие-то эсэмэски прочитала! Можно подумать, она вас обокрала! А сами-то вы кто?! Даже из милиции насчет вас звонили, вашу личность проверяли! А Танютку уволили!

Загадочно… а ведь Алёна думала, что это горничная оставила «Нокию» в номере. А выходит, другая женщина. И именно она обвинила Танютку в избыточном любопытстве.

Конечно, Алёна могла просто взять ключ со стойки и пойти к себе, но ей совершенно не хотелось, чтобы весь персонал «Дерибаса» отныне стал ее врагами. Причем незаслуженно!

— Слушайте, Оксана, — начала она терпеливо, — вы все в кучу смешали. Ночевала-то я в пятнадцатом номере, это верно, однако свой телефон я там не оставляла, вот он, — она вытащила из сумки свою «Нокию», — а значит, Танютка никак не могла мои эсэмэски прочитать. А что касается…

— Да я и не говорю, — перебила Оксана, — никто и не говорит, что она ваши прочитала! Это вы чужие прочитали. А потом нажаловались на Танютку и…

И тут Оксана осеклась и уставилась на Алёну с таким растерянным видом, что та невольно прыснула.

— Ага, вижу, до вас начинает доходить некая парадоксальность ситуации. Или я прочитала чужие эсэмэски, или я нажаловалась, что Танютка прочитала мои. Одновременно не получается. Кстати, эти послания я прочла совершенно случайно, спросонок, потому что у той «Нокии» такой же сигнал, как у моей. А телефон лежал в тумбочке около кровати, я сквозь сон подумала, что это мне пришли сообщения. Уверяю вас, что то, о чем шла речь, — это тайна, которую я унесу в могилу, — ухмыльнулась Алёна, — но, поверьте, вообще не из-за чего было хозяйке телефона шум поднимать. Я очень извиняюсь, конечно, но странно, что при уборке никто из вашего персонала забытый телефон не нашел и не забрал, чтобы владелице отправить.

И тут до нее дошла еще одна несообразность ситуации:

— Интересно, а как владелица телефона, забывшая его, узнала, что эсэмэски кто-то прочел? Ну, понятно, она из другого города позвонила насчет пропажи, но как выяснила, что кто-то ее почту читал?!

— Почему из другого города? — раздраженно дернула плечами Оксана. — Она утром приехала, вошла в номер, взяла телефон, посмотрела — и все поняла.

— Так, — кивнула Алёна. — Появилась некая она. То есть, видимо, та дама, которая бронировала пятнадцатый номер и утром появилась, чтобы поселиться в нем. Так?

— Ну, — неохотно согласилась Оксана.

— Тогда в чем вы меня обвиняете? В какой жалобе начальству?!