Приворотный амулет Казановы - Александрова Наталья Николаевна. Страница 19

На следующее утро после разговора с падуанским дворянином я пришел к ранней обедне в церковь Святого Иеронима, где обыкновенно собираются самые достойные и набожные дамы острова. Мону Лауру я узнал тотчас же: она и вправду сияла среди прочих дам, как бриллиант сверкает среди простых камней. Глаза ее блестели, как две звезды, но она не смотрела по сторонам, как прочие кумушки, а не сводила глаз с алтаря, губы же ее шептали слова молитвы.

Это меня ничуть не расстроило: я знаю, что самые набожные дамы становятся самыми пылкими любовницами. Протиснувшись как можно ближе к Моне Лауре, я незаметно вложил в ее прекрасную ручку заранее заготовленную записку, в которой в самых пылких выражениях объяснялся в любви и просил ее о свидании этим же вечером.

Почувствовав в руке мою записку, Мона Лаура удивленно огляделась по сторонам. Я встретил ее взгляд смиренно и вместе с тем пылко. Дама покраснела, лицо ее выразило недовольство, однако я взглянул на нее столь скромно и жалобно, что она решилась прочесть записку. Она поднесла ее к глазам, прочла – и гнев исказил ее прекрасное лицо. Скомкав записку, она швырнула ее на пол и возмущенно отвернулась от меня.

Такое поведение прекрасной дамы ничуть не обескуражило меня: многие поначалу держатся недотрогами. Важно, что я сообщил ей о своих чувствах, больше даже не самой запиской, а своим пылким взглядом.

Едва дождавшись вечера, я закутался в черный плащ и украдкой приблизился к дому купца Арчимбольди.

Уже стемнело, в воздухе струились волшебные ароматы южной ночи, сердце мое билось от волнения в предвкушении свидания с прекрасной Лаурой. Подойдя к самому дому, я огляделся по сторонам и ловко вскарабкался на балкон. Как мне удалось выведать тем же днем у смазливой разговорчивой служанки, на этот балкон выходила комната Моны Лауры.

Ловко перебравшись через решетку, я тронул оконную раму – и радость переполнила мое сердце: окно не было закрыто! Несомненно, прелестница оставила его открытым, потому что ждала меня!

Я отворил окно и проскользнул в темную комнату. В глубине ее, в алькове, таилась кровать под резным балдахином, и в этой кровати мне почудилось какое-то движение… не может быть!

Я шагнул вперед, и тут же все стихло, затем из кровати донесся испуганный возглас, и передо мною возникла Мона Лаура. Красота ее была едва прикрыта полупрозрачной накидкой, на лице отпечаталось волнение и ужас.

– Вы с ума сошли, сударь! – прошептала она, сжимая руки на груди. – Как посмели вы проникнуть в покои порядочной замужней женщины?

– Меня привела сюда любовь, – ответил я со всем пылом молодости. – Я не в силах был противиться этому чувству!

– Сейчас же покиньте мой дом! Слышите, вы, ужасный человек? Если вы не лжете и хоть самую малость любите меня – уйдите отсюда сию минуту!

– Не могу! – ответил я, тесня ее к кровати, и попытался обнять Мону Лауру.

Я вообразил, что, поскольку она не поднимает шума, не зовет слуг и изъясняется шепотом – значит, гнев ее притворный, и у меня есть надежда на взаимность. Но она оттолкнула меня со всей возможной яростью и зашипела, как дикая кошка:

– Убирайтесь отсюда немедленно, или я заколю вас этим кинжалом!

И правда, в руке у нее оказался острый кинжал испанской стали, коим она размахивала с самым решительным видом. Мне показалось, однако, что и теперь она более разыгрывает гнев, нежели действительно гневается на меня. Я ловко перехватил ее руку, так что кинжал упал на пол, и повлек ее к постели. Красавица упиралась изо всех сил, но силы наши были неравны, и цель моя была уже близка. Тут она жалобно вскрикнула (стараясь тем не менее не слишком шуметь):

– Любовь моя, помоги мне! Ты видишь, что творит этот безжалостный разбойник?

Слова ее удивили меня до крайности. К кому она обращается? Ужели кроме нас двоих в этой комнате есть еще кто-то? Ужели меня опередил более счастливый соперник? Так вот почему она не поднимает шум, не зовет слуг!

Поскольку мы были уже близко к кровати, я повернулся в ту сторону, и от моего взгляда не укрылась фигура, кое-как прикрытая одеялом. В изножье кровати одеяло немного сбилось, и из-под него высунулась волосатая мужская нога. Полный бешенства, я сдернул одеяло, чтобы увидеть своего соперника…

Взгляду моему представилось жалкое зрелище: хилая фигура с впалой грудью и обвислым животом, унылая физиономия и маленькие перепуганные глазки кавалера Строцци. Сей достойный кавалер смотрел на меня в ужасе и пытался натянуть одеяло на свои жалкие телеса.

– Вам довольно моего позора? – в гневе воскликнула Мона Лаура. – Теперь вы знаете мою тайну, мой грех. Я изменила своему благородному мужу – но в извинение себе могу сказать только, что мой избранник так хорош собой, так благороден и великодушен, что и ангел небесный не устоял бы перед его обаянием! А теперь, когда вы все видели и все знаете – немедленно покиньте мой дом, и я молю бога только об одном – чтобы вам достало чести и порядочности сохранить в тайне то, что вы увидели!

– Не сомневайтесь, мадонна! – ответил я с низким поклоном, отступая к окну. – Казанова умеет проигрывать и никогда не раскрывает тех тайн, свидетелем которых ему случилось оказаться. Особенно же если это касается доброго имени прекрасной дамы.

С этими словами я вышел на балкон и спустился с него, воспользовавшись своим плащом как веревочной лестницей. Всю дорогу до дома меня разбирала досада, но и душил смех, когда я вспоминал жалкую фигуру кавалера Строцци, безуспешно пытающегося натянуть на себя одеяло.

Илья Борисович с большим трудом добудился Полину утром, сказал, что завтрак на столе, а кофе пусть она сама сварит. Он же торопится в полицию, оттуда звонили и велели прибыть на беседу к десяти утра. Он открыл шкаф и выдал Полине длинную свободную футболку и шорты. На прощание велел никому не открывать, не включать громко телевизор и не подходить к окнам.

Полина прибралась на кухне и даже вымыла кафельный пол, простирнула свое белье, нашла в столе пачку сигарет и покурила, приоткрыв форточку. Посмотрела телевизор без звука, но шла какая-то муть, выпила две чашки кофе и, по прошествии трех часов, начала волноваться. Что он так долго? Арестовали его, что ли?

Полина то и дело смотрела на часы. Время тянулось страшно медленно, а Илья Борисович все не возвращался.

А что, если его на допросе расколют и он скажет полицейским, что она прячется у него дома?

Да, но в таком случае они давно уже нагрянули бы в эту квартиру. С какой стати они стали бы так долго ждать?

А может быть, они уже стоят под дверью и с минуты на минуту начнется штурм квартиры?

Полина подошла к двери и прислушалась. Ей показалось, что за дверью раздается какой-то шорох и приглушенное дыхание. И в ту же секунду послышался звук поворачиваемого в замке ключа.

Полина вздрогнула и попятилась.

Неужели сейчас в квартиру ворвутся полицейские, скрутят ее и уведут под конвоем как закоренелую преступницу? А на допросах будут кричать и бить, пока она не сознается в содеянном, а потом будет суд, который даст ей высшую меру… хотя вроде бы сейчас смертной казни нет… тогда пожизненное…

Дверь отворилась.

На пороге стоял Илья Борисович, бледный и измученный. Кажется, он даже похудел за эти несколько часов.

– Илья Борисович, это вы? – воскликнула Полина, не веря своим глазам. – Вы… один?

– А кого вы ждали? – проворчал он в ответ и нашарил ногами свои тапочки. – Полина, пойдемте на кухню, мне нужно отдышаться, выпить чашку чая…

– Да, действительно, – спохватилась Полина, – на вас лица нет!

Она подхватила Илью Борисовича под локоть, помогла ему дойти до кухни, усадила в самое удобное кресло и принялась суетиться вокруг него – заварила крепкий чай, достала сыр, печенье.

Илья Борисович сделал большой глоток душистого чая и немного порозовел.