Мастера детектива. Выпуск 6 - Грин Грэм. Страница 11

Из кабачка вышел человек и принялся протирать ступеньки мокрой тряпкой. Запахло жареным беконом. Чемоданы оттягивали им руки. Рейвен не мог сменить руку из боязни отпустить пистолет.

— Если уж кто родился уродом, — сказал он, — пиши пропало. Все начинается в школе, даже еще раньше.

— А что у вас с лицом? — злорадно спросила она.

Ей казалось, пока он говорит, еще остается надежда. Трудно, наверное, убить человека, с которым ты только что разговаривал.

— Губа, конечно.

— А что с ней?

Он удивился:

— Ты хочешь сказать, ты не заметила...

— Ах да, — понимающе сказала Энн. — Заячья губа... Я видела кое-что и похуже.

Наконец грязные домишки остались позади. Она прочитала на табличке название: «Улица Шекспира». Стены из ярко-красного кирпича с фахверком, крыши с коньками в стиле Тюдоров, двери с витражными стеклами, и названия у этих домов были соответствующие — что-нибудь вроде «Приют отдохновенья». Эти дома несли в себе даже нечто худшее, нежели убожество бедности, — это было убожество духа.

Они находились уже на самой окраине Ноттвича, где жилье строили дельцы-спекулянты: потом они продавали его в рассрочку. Энн пришло в голову, что он привел ее сюда, чтобы убить на этих истерзанных полях, тянувшихся за районом новостроек, где трава была втоптана в глину, а там, где когда-то шумела рощица, теперь торчали пни. Спотыкаясь под тяжестью чемоданов, они миновали дом с открытой дверью, куда в любое время дня мог войти покупатель и осмотреть все — от маленькой квадратной гостиной до такой же маленькой квадратной спальни и ванной и уборной на лестничной площадке. Большой плакат гласил: «Войдите и осмотрите этот дом. Он называется «Обитель уюта». Десять фунтов наличными — и он ваш».

— Вы что, собираетесь купить дом? — отчаянно пошутила она.

— У меня в кармане сто девяносто фунтов, а я не могу купить на них и коробки спичек. Говорю тебе, со мной вели двойную игру. Не крал я этих денег. Мне дал их один ублюдок.

— Вот это щедрость!

Рейвен в нерешительности остановился у «Тихой завади». Дом был только что построен — окна даже не успели помыть.

— Мне дали их за одну работенку, — пояснил он. — Я сделал ее хорошо. Он должен был заплатить мне как положено, зовут этого ублюдка Чел-мон-дели. Я его преследую.

Он подтолкнул ее к калитке «Тихой завади», они прошли по дорожке (она еще была не доделана) и завернули за угол к черному ходу. Туман здесь внезапно обрывался: казалось, они стоят на границе дня и ночи. Рассеиваясь, туман уходил длинными космами в серое зимнее небо. Рейвен навалился плечом на дверь этого крохотного, будто кукольного домика, гнилое дерево хрустнуло, и замок отскочил. Они оказались на кухне, где с потолка свисали провода, а из стены торчали трубы для газовой плиты.

— Отойди к той стенке, чтобы я мог тебя видеть. — Не выпуская пистолета, он опустился на пол. — Я устал. Всю ночь простоять в этом проклятом поезде... Я уже ничего не соображаю. Не знаю, что с тобой и делать.

— Я нашла здесь работу, — сказала Энн. — Если я ее потеряю, то останусь без гроша в кармане. Даю вам честное слово, что никому ничего не скажу, только отпустите. Только вы ведь мне не поверите, — безнадежно добавила она.

— Честное слово! Мне его уже не раз давали, — мрачно размышлял Рейвен. Он сидел в пыльном углу возле раковины. — Пока ты здесь, я на некоторое время в безопасности. — Он закрыл лицо руками и поморщился: ожог давал себя знать. Энн пошевельнулась. — Не двигайся. Буду стрелять.

— Сесть-то я могу? — сказала она. — Я тоже устала. Мне придется быть на ногах всю вторую половину дня. — И тут она вдруг представила себе, как ее еще теплое тело запихивают в шкаф. — Я оденусь китаянкой и буду петь в театре.

Но он не слушал ее, он напряженно размышлял, как ему самому выбраться из этого кошмара. Она попробовала подбодрить себя песенкой, которая почему-то пришла ей на ум, и замурлыкала ее. Песенка напоминала ей о Мейтере, о долгой дороге домой и о том, как он сказал ей «до завтра».

— Я слышал эту мелодию, — сказал он, но не мог вспомнить где: вспомнилась лишь темная ночь, холодный ветер, чувство голода и скрип граммофонной иглы. Ему казалось, будто что-то острое и холодное с невыносимой болью вонзается в его сердце. Сидя в углу, под раковиной, с пистолетом в руке, он заплакал. Он плакал беззвучно, и слезы, которые он не в силах был остановить, застилали ему глаза. Слезы, казалось, были отдельными от него живыми существами, обладавшими собственной волей. Энн, ничего не замечая, продолжала мурлыкать песенку:

И вдруг, заметив, что он плачет, оборвала песню.

— Что случилось?

— Ни шагу от стенки — пристрелю.

— Я вас расстроила?

— Тебя это не касается.

— Я тоже человек, — сказала Энн. — Вы пока не сделали мне ничего плохого.

— Ничего не случилось. Просто я устал. — Он оглядел голые пыльные доски кухни. — Надоело болтаться по гостиницам. Я бы взялся доделать эту кухню. Когда-то я учился на электрика. Я образованный. «Тихая завадь», — вспомнил он. — Звучит недурно, особенно когда ты так устал. Только вот написано неправильно: вместо о — а.

— Отпустите меня, — попросила Энн. — Можете мне поверить. Я ничего не скажу. Я даже не знаю, кто вы такой.

— Да уж куда там — поверить! — грустно усмехнулся он. — Как только попадешь в город, сразу увидишь в газетах мою фамилию и мои приметы: сколько мне лет, в какой я одежде. Не крал я этих денег, но я могу сообщить в газеты приметы человека, которого я разыскиваю: фамилия — Чол-мон-дели, профессия — шулер, жирный с виду, носит изумрудный перстень...

— Постойте, постойте, мне кажется, я ехала с ним сюда. Вот уж не подумала бы, что он способен...

— Он всего-навсего агент, — сказал Рейвен, — но если бы я его нашел, я бы уж вытряс из него, кто его хозяева...

— Почему бы вам не сдаться властям? Сообщить полиции, что на самом деле произошло...

— Великолепная мысль! Сообщить полиции, что друзья Чамли укокошили этого старого чеха. Умно, ничего не скажешь!

— Старого чеха?! — воскликнула она. Туман над районом новостроек поднялся, обнажив истерзанные поля, и в кухоньке стало немного светлее. — Это вы о том, про что сейчас все газеты пишут?

— Вот именно, — с мрачной гордостью ответил он.

— И вы знаете человека, который убил его?

— Как самого себя.

— И Чамли в этом замешан? Тогда, выходит, все ничего не поняли?

— Точно. Ничего они там не понимают, в этих ваших газетах. И никогда не поверят тому, чему надо поверить.

— А вы с Чамли все знаете. Тогда, если бы вы нашли Чамли, войны бы не было.

— Да плевать мне, будет она или нет. Я только хочу узнать, кто это ведет со мной двойную игру. И расквитаться с этим ублюдком, — глядя на нее, пояснил он.

Он заметил про себя совершенно спокойно, что она молода и красива. Как женщина она сейчас для него не существовала. Он чувствовал себя как пойманный волк, который смотрит из клетки на выросшую в тепле и уюте домашнюю собачку.

— От войны людям хуже не будет, — сказал он. — Она покажет им, что к чему, покажет, кто чего стоит. Что-что, а это я знаю. Я ведь все время на войне. — Он похлопал по пистолету. — Меня вот что волнует: что мне с тобой сделать, чтобы ты хотя бы день сидела тихо.

— Неужели вы хотите меня убить? — прошептала она.

— Если мне ничего больше не останется, — сказал он. — Дай мне немного подумать.

— Но я была бы на вашей стороне, — умоляла она, лихорадочно выискивая глазами, не найдется ли чего такого, что можно было бы швырнуть в него, чтобы спастись.

— На мою сторону никто не станет, — сказал он. — В этом я убедился. Даже тот коновал... Понимаешь, я урод. Я и не пытаюсь корчить из себя красавца. Но я образованный. Я во всем разобрался. — Он быстро добавил: — Я только напрасно трачу время. Пора.