Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Кунц Дин Рей. Страница 24
Вероятно, маскарадный ковбой не только знал о существовании этих пересадочных станций, но, в отличие от меня, мог бывать там когда вздумается.
Я заткнул пистолет за пояс, под вымокший свитер, посмотрел в окна над воротами, чтобы убедиться, что за ними не воцарилась тьма пустоши, и вышел через дверь.
Вышел под две грозы: одну — природную, вторую — историю человечества.
Глава 14
По чуть вогнутой мостовой переулка дождевая вода несла опавшие листья золотистых фикусов, напоминающие кораблики фей, дохлых насекомых с прямыми лапками, сигаретные окурки, пурпурные лепестки рано зацветших жакаранд и прочий мусор, такой знакомый, но при этом в чем-то зловещий.
Я и сам чувствовал себя таким же мусором, который тащили с собой потоки дождя. Выйдя из переулка, повернул направо, зашагал по тротуару. Сливную канаву чуть ли не полностью заполняла вода, и среди мусора, которого в воде хватало, я заметил полую резиновую голову куклы Кьюпи. И хотя шел я быстро, голова не отставала. Поток болтал ее из стороны в сторону, но синие нарисованные глаза вроде бы не отрывались от меня.
Когда я подходил к дренажному люку, накрытому металлической решеткой и зигзагом молнии, скорость потока в ливневой канаве увеличилась, и голову унесло от меня. Вода с ревом протаскивала между перемычек решетки всякий мусор, за исключением оторванной головы куклы, слишком большой, чтобы проскочить в зазор. Она и застряла между зигзагом молнии и кольцом, которое его окружало, а ее глаза по-прежнему смотрели на меня.
Я остановился. Постоял. Ждал, наблюдал.
Дождь посеребрил день, и мне показалось, что в этом серебристом мире есть только одно цветовое пятно: синева глаз куклы.
Не все, что происходит за день, знамение, указывающее на хорошее или плохое развитие событий в будущем, но все имеет значение в той или иной степени, потому что мир — гобелен, из которого нельзя вытянуть даже одну нить, не повредив общего рисунка. Громада Создания не позволяет нам увидеть весь замысел, даже отойдя достаточно далеко: от макромира к микрочастицам, к субатомным уровням, нет у нас никакой возможности оценить мегатриллионы связей между нитями даже на одном крохотном участке целого.
Но бывают сверхъестественные моменты, когда каждый из нас узнает, что увиденное нами — лишь внешняя сторона в прямом смысле этого слова, а под внешним находятся многие и многие слои, и происходящее в реальности гораздо значительнее того, что видят наши глаза, и очевидное значение события лишь малая часть его полного значения. В такие моменты большинство людей — мудрых или глупых, простаков или искушенных — ощущают, какой загадочный наш мир, и осознают, пусть на короткий момент, что в сердцевине нашего существования лежат такие грандиозные тайны, что в этой жизни воспринять их мы не можем. Но есть тенденция полагать такое откровение отклонением от нормы, реагировать со страхом или гордостью, а то и с первым и вторым одновременно, списывать эти впечатления на замешательство, стресс, последний стакан вина, пить который не стоило, еще один стакан вина, который следовало выпить, или на многие и многие другие причины, не имеющие ничего общего с происходящим на самом деле.
В этой трусости я виновен не меньше других. Поскольку в моей жизни странностей хватает с лихвой, я уверен, что стараюсь видеть меньше, чем мог бы, в гобелене каждого дня. Я чувствую, что близок к пределу восприятия, или по крайней мере этим объясняю возникающее иной раз желание не замечать ничего глубинного и загадочного.
Однако на залитой дождем улице, у дренажной решетки с зигзагом молнии, когда застрявшая голова куклы смотрела на меня, я не мог не признать значимости этого момента. И стоял как завороженный, наблюдая за водой и мусором, проваливающимися в зазоры между перемычками. Заметил три импульса оранжевого света, которые сместились справа налево в канализационном коллекторе под решеткой, потом еще три, и этот же хэллоуиновский свет я видел под другой дренажной решеткой той же конструкции, в Магик-Биче, более месяца тому назад.
В ту ночь, в том прибрежном городке, небеса были слишком сухие, чтобы пролиться дождем, но море нагнало на город густой туман, который лениво клубился на улицах. Звук донесся из-под той решетки, сначала вроде бы шепот многих голосов, потом — топот бесчисленных ног, будто какой-то потерянный батальон направлялся Судьбой на поиски войны, в которой каждый должен умереть.
Если такие же звуки доносились из-под этой дренажной решетки, их заглушал шум дождя, шуршание шин по мостовой и рев падающей в канализационный коллектор воды. Вновь сверкнули три световых импульса. Что-то схватило снизу шею куклы и потянуло. Резиновая голова деформировалась, лицо сложилось, и кукольная голова исчезла под решеткой.
Может, еще одна подробность случившегося, увиденная мной, плод моего богатого воображения или психологическая проекция, но я всегда буду верить, что это произошло наяву. Когда голова куклы втягивалась между перемычек, ее лицо изменилось, стало моим лицом, и исчезновение головы выглядело обещанием, что скоро меня тоже заберут, и сделает это не просто смерть, но некий решительный сборщик душ, состоящий на службе какой-то темной силы.
Больше я не задержался у дренажной решетки ни на секунду, поспешил от нее прочь сквозь ветер и дождь. Когда завернул за угол и увидел сверхдлинный лимузин, припаркованный на прежнем месте, там, где я из него вылез, испытал огромное чувство благодарности к миссис Фишер, которая не вняла моей просьбе жить своей жизнью и оставить меня наедине с моими проблемами. Я не хотел, чтобы меня подвозил какой-нибудь незнакомец, который наверняка оказался бы психопатом-людоедом, и я сомневался, что вновь наткнусь на грабителей банка, у которых украл бы автомобиль, не испытывая угрызений совести.
Я уже приближался к черному «Мерседесу», когда мое внимание привлекла двустворчатая стеклянная дверь комиссионного магазина Армии спасения. За ней, глядя на улицу, стояли мистер Хичкок, Аннамария и мой пес Бу.
Будучи призраком человека, который не умер насильственной смертью, режиссер имел полное право не оставаться в одном месте, хотя, как честный и беспристрастный критик собственных фильмов, он, возможно, чувствовал себя обязанным находиться там, где отснял большую часть «Дела Парадина», одного из своих считаных неудачных фильмов. Обратившись ко мне за помощью, он мог материализоваться там, где оказывался я.
Раньше, упомянув про двух наших собак, золотистого ретривера Рафаэля и белую немецкую овчарку Бу, я не сказал, что первая собака живая, а вторая — призрак, единственная собака-призрак, встреченная мною. Рин-Тин-Тин загробной жизни, которая сопровождала меня после моего ухода из монастыря Святого Варфоломея в калифорнийских горах.
Собаке и кинорежиссеру, чтобы попасть в нужное им место, не требовались средства передвижения, но Аннамария, моя беременная спутница последнего времени, не могла обойтись без автомобиля, если, конечно, не хотела идти пешком. Я просто не мог поверить, что она не просто следовала за мной, но еще и смогла меня найти.
Я говорил ей о своей способности видеть призраки, но, насколько могу сказать, она не видела их сама, то есть не могла знать, что два призрака стоят рядом с ней.
Стоя за стеклянной дверью, мистер Хичкок помахал мне рукой. Бу завилял хвостом. Аннамария просто стояла в кроссовках, штанах цвета хаки и мешковатом светло-розовом свитере, загадочно улыбаясь.
Загадочная она постоянно. И хотя кто-то может сказать, что у нее свои секреты, я думаю, что, возможно, никаких секретов у нее нет (секреты только у тех, кто что-то скрывает), а что есть, так это загадки, которые мне предлагается разгадать, если для этого у меня достанет ума, терпения и веры.
Дождь лил и лил, окружив меня серебристыми струйками, и, лишь на секунду застыв на месте от изумления, я направился к дверям комиссионного магазина.
Молния вспорола небо так близко, что гром прогремел еще до того, как она начала терять яркость. После событий этого дня я почувствовал, что целились в меня, пригнулся, чтобы уклониться от огненного копья, потом повернулся, поднял голову, увидел черные облака, пульсирующие внутренним светом, как будто на фабрике грозы выковывали следующую молнию.