Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью - Кунц Дин Рей. Страница 31

На длинном прилавке, за которым на стульях с красными виниловыми сиденьями сидели несколько покупателей, стояли вазы с пирогами под стеклянными крышками, один аппетитнее другого.

Но более всего в необходимости поесть именно в «Эрнестине» убеждали запахи готовки, от которых рот наполнялся слюной. Лук и зеленые перчики на сковороде для омлета дожидались яиц. Бургеры скворчали на сковороде, дожидаясь сыра. Ароматы жарящегося бекона, готового гренка, налитого в чашку кофе могли бы стать проверкой силы воли набожного монаха в разгаре поста.

Но пусть я чувствовал, что мне здесь хорошо и здесь мне самое место — то же самое, наверное, чувствует и влюбленный в море матрос, возвращаясь на корабль, — не обошлось и без ложки дегтя. Ковбой побывал здесь, ел здесь и, с моей точки зрения, даже его короткое присутствие наложило заклятие на то место.

Обеденный «час пик» еще не начался, семь кабинок пустовали, и меня потянуло к одной, как пчелу на мед. Ковбой и я были участниками вечной борьбы, которая началась в начале времен, не закончилась бы с нашей смертью, а продолжалась бы до скончания веков.

Я сел туда, где сидел он.

Миссис Фишер — напротив меня, вероятно, на место мускулистого парня, по лицу которого в свое время долго и часто били, устроившего себе на пару с ковбоем ранний обед.

Ничто не напоминало о недавнем присутствии этих двух людей в кабинке. Зло путешествует по миру анонимно, его присутствие открывается только в последствиях совершенных им действий: пропавшие дети, убитые люди в фабричном подвале. Для большинства живущих в нынешнем веке отрицания зла эти последствия всегда становятся сюрпризом, поскольку боятся они не того, чего следует, а соломенных людей, воображаемых угроз, фантомных кризисов.

И миссис Фишер, и я пропустили ленч, а уже подошло время обеда. Интуиция подсказывала мне, что непосредственная угроза смерти над детьми еще не нависла, и самое худшее, что я могу сделать, так это броситься их спасать, не разобравшись, кто мне противостоит. И пока я еще не узнал, что ждало меня в «Эрнестине», а потому мы вполне могли поесть.

Есть жизненные девизы и похуже, чем «мы вполне можем поесть». Допустим, взорвалась лаборатория по производству метана в доме вашего соседа, заодно уничтожив и ваш дом. Мы вполне можем поесть. Секретарь министерства обороны объявляет в Швеции, что ему делают операцию смены пола, он влюблен в премьер-министра России и передал своему возлюбленному все коды ракет с атомными боеголовками. Мы вполне можем поесть.

Увиденное в подвале не испортило мне аппетит. Если бы все эти ужасы, с которыми мне доводилось сталкиваться, на какое-то время отвращали меня от еды, я превратился бы в мешок костей, существующий на бутилированной воде и витаминных таблетках.

К нам подошла официантка Сэнди, симпатичная женщина лет тридцати с небольшим, веснушчатая блондинка. Она представляла себя миру без прикрас: никакого макияжа, волосы забраны в конский хвост, униформа белая, чистая и наглаженная, на шее цепочка с крестиком, на блузке значок-флаг, на пальце скромные обручальное и свадебное кольца.

Работа у официантки тяжелая и неблагодарная, прежде всего потому, что приходится проявлять вежливость ко всем посетителям, независимо от их настроения и темперамента, даже если иногда возникает желание влепить оплеуху. Можно сразу сказать, когда официантка любит свою работу. Она не ползет, как гусеница, не волочит ноги, что говорит о скуке и недовольстве. Ее улыбка не прилеплена к лицу, а легко появляется и исчезает, в зависимости от ситуации. Она смотрит в глаза и замечает подробности, потому что посетители для нее люди, а не источник чаевых.

Сэнди заинтересовала золотая брошь миссис Фишер со сверкающими бриллиантами и рубинами, образующими восклицательный знак.

— Она выглядит так, будто что-то означает, помимо того, что красивая, но мне остается только гадать, что именно. Ничего, если я спрошу?

— Разумеется, ничего, — ответила миссис Фишер. — Она означает: «Не теряй ни минуты!» Она означает: «Живи полнокровно!» Она означает: «Сестра, как это клево — быть мной!»

Сэнди рассмеялась, но потом вдруг оборвала смех, словно по какой-то причине он мог быть неуместен.

— Вы напоминаете мне мою маму. Она занималась всем, от парашютизма и родео до гонок на грузовиках.

— Вы когда-нибудь прыгали с парашютом? — спросила миссис Фишер.

— Я очень люблю мою маму, но мы другие. Джим, мой муж, он для меня прыжки с парашютом, и мои четверо детей… они мое родео. — Она отвернулась от миссис Фишер. Посмотрела в большое окно, за которым проезжающие автомобили уже светили фарами, потому что день сменился сумерками. Но взгляд оставался рассеянным, словно видела она совсем не то, что находилось за стеклом, и нотка печали в голосе не соответствовала ее словам. — Через месяц, когда вся пустыня зацветет миллионами гелиотропов и лютиков, маками, красными мальвами и желтыми кориопсисами… по мне это лучше, чем выигрывать гонки грузовиков. — Если она на мгновение и ушла в какие-то мысли, вызывающие боль, то сразу же переключилась и одарила нас своей ослепительной улыбкой. — Наверное, дело в том, что я очень приземленная.

Хотя нынешняя хорошая официантка живет во времена, когда многие люди чувствуют себя обиженными, и зачастую безо всякой причины, она никогда не показывает, что у нее есть какие-то проблемы, и поднимает вам настроение только тем, что идет по жизни с улыбкой.

Мы заказали обед, а после того как нам принесли кофе, миссис Фишер повернулась ко мне:

— Эта девушка очень хорошая, милый. После того, как ты разберешься с этим мерзавцем, маскарадным ковбоем, я должна вернуться сюда и кое-что для нее сделать.

— Что за кое-что?

— Кое-что наилучшее для нее.

Она удовлетворенно улыбнулась, словно уже располагала списком вариантов. Выглядела такой милашкой, что могла бы сойти за мать Йоды.

— Из той же оперы, как вы познакомили Энди Шефорна с Пенни, и теперь они женаты, и у них винокурня, которая со временем станет легендарной?

— В Барстоу неподходящий для виноградников климат. И Сэнди уже замужем и счастлива.

— Тогда что?

Она подула на кофе, чтобы чуть остудить его, отпила маленький глоток.

— Что-нибудь придет в голову, когда я побольше узнаю о ней.

— Сэнди выглаженная и полностью синяя?

— Не до такой степени, как ты, дитя. Но у нее есть все необходимые предпосылки.

Поскольку мы еще ждали, когда нам принесут еду, и не могли жить по девизу момента, я вдохновился на другой девиз: «Мы вполне можем и поболтать».

— Мэм, как вы познакомились с мистером Фишером?

Она склонила голову, полминуты смотрела на меня изучающим взглядом, потом ответила:

— Наверное, кое-что я уже могу тебе рассказать. Если мы собираемся провести вместе следующие десять лет или больше, наматывая сотни тысяч миль, то должны стать лучшими друзьями, а у лучших друзей секретов нет. Мне было двадцать три, я была лучшей Бланш, какой только могла быть, и Хитклифф сказал мне, что я рождена для большего, чем быть Бланш.

— Мэм?

— Пожалуйста, называй меня Эди.

— Да, мэм. Насчет Бланш?

— Бланш Дюбуа в «Трамвае „Желание“». Постановка разъездного театра. Мне всегда нравилось куда-то ехать, не сидеть на одном месте.

— Так вы были актрисой?

— Я считала себя актрисой. И некоторые умные люди со мной соглашались. Хиту понравилась моя игра, после спектакля он пришел за кулисы, сказал, что я рождена для чудес, а не для Уильямса, подразумевая Теннесси Уильямса, автора пьесы. Он пригласил меня на обед, мы отлично провели время, и за крем-брюле он предложил мне выйти за него замуж.

— Как… в тот самый вечер, когда вы встретились?

— Ну, с тем маленьким, милым кроликом, и голубем, и официантом, снявшим штаны, я смеялась так много, что поняла: это мой мужчина. Я про Хитклиффа, не официанта, хотя официант был очень даже ничего.

— Вы ели на обед кролика и голубя?

— Святое небо, нет! Такого милого кролика я бы съесть не смогла, а у голубя на костях совсем нет мяса. Хит вытащил голубя из моей сумочки, чем сильно меня удивил, потому что я точно знала: нет в ней никаких голубей. А потом у меня на глазах, можешь мне поверить, голубь превратился в кролика, а потом кролик исчез… — гоп ля! — когда он накрыл его своей салфеткой.