Пасьянс на красной масти - Шелестов Кирилл. Страница 23

Я вернулся к выступлению Иры и посмотрел его еще раз. Едва я успел выключить телевизор, как дверь кабинета опять открылась. На сей раз это был Плохиш. Он плюхнулся в кресло и через стол протянул мне руку.

— Как дела? — рассеянно спросил он.

Это было что-то новое. Плохиша не интересовали дела окружающих, если они не сулили ему выгоды. Как правило, он дожидался, когда такой вопрос задавали ему. И начинал пространные жалобы на отсутствие денег и должного внимания к нему со стороны женщин.

Выглядел Плохиш тоже весьма необычно. Прежде всего, несмотря на довольно теплую погоду, он был в черной кожаной куртке, которая вздувалась и топорщилась на его круглой фигуре. На его лбу блестели капельки пота, а редкие рыжие волосы намокли и прилипли к черепу. Цвет его лица был серым. Я понял, что-то произошло.

— Рассказывай, — сказал я коротко.

— О чем? — хорохорясь, спросил Плохиш, будто не понимая. — У меня все отлично!

Это могло означать только одно. Что все обстояло гораздо серьезнее, чем я предположил поначалу.

— Говори, чего там! — поторопил я.

Плохиш покосился на меня своими маленькими беспокойными глазками, решая, довериться мне или нет, и шумно втянул воздух.

— Короче, мне кранты! — выпалил он. Он попытался усмехнуться, но его пухлые щеки задрожали, как будто он часто жевал.

В русском языке существует несколько емких понятий для обозначения скорого и неизбежного конца. Если я их толкую правильно, то «кранты» — даже хуже, чем «труба».

— Менты? — спросил я, гадая, на чем именно Плохиш попался.

— Бандиты, — ответил он с острой тоской. — Сегодня «стрелка». В три часа. — Он посмотрел на часы и добавил упавшим голосом. — Уже скоро. Порвут меня, я так думаю.

Подобное признание из уст грозы местных ларечников и бывалого уголовника, проведшего почти неделю на тюремных нарах, было ошеломительным.

— За что? — уставился я на него.

— Завидуют мне, волки! — мрачно проговорил Плохиш. — Жаба их давит. Сами-то только и умеют, что чужое отбирать, вот и бесятся.

Он закурил, нервно затягиваясь.

— Они давно уже зубы на меня точили, — продолжал он, распаляясь. — Еще осенью. Но тут я под Ильича нырнул, ты же помнишь. Они вроде заткнулись. Я тогда под шумок у Чижиков фирму открутил. Нормальную, кстати, фирму.

С моей точки зрения, откручивание фирмы у Чижиков не являлось созидательным актом. Но Плохиш, вероятно, думал иначе.

— Потом еще филипковского коммерсанта в плен взял! Он там моим денег задолжал, а платить не хотел! — Несмотря на страх, но не смог обойтись без бахвальства.

— И они, конечно, не обрадовались, — догадался я.

— Да они как с цепи сорвались! — вскипел Плохиш от несправедливости. — Такое понеслось! И денег-то у меня больше! И не по понятиям я живу! И с ментами у меня все схвачено! Куда ты вообще лезешь?! — передразнил он интонацию своих врагов. — Ты откуда взялся? Ты кто такой по жизни? Ты официантом работал! Ты — халдей! Ты — коммерсант! Больше всех, конечно, Чижики разорялись, ну, эти братья-отморозки. Филипок-то только исподтишка масла в огонь подливал! Бегал, нашептывал братве: собирайте «стрелку»! Давайте Плохишу предъявим! Все у него заберем! Короче, накрутили половину города.

— А что Ильич? — допытывался я.

— Он сказал, ничего не бойся. Забивай «стрелку», я приеду. Объявлю всем, что ты от меня работаешь. Я и забил. Еще неделю назад. На сегодня. — Плохиш опять посмотрел на часы и вскочил. Приближение судного часа не добавило ему бодрости.

— Так чего же ты тогда переживаешь? — удивился я. — Кто же против Ильича пойдет?

— Так нету Ильича! — взвился Плохиш, начиная кружить по кабинету. — Нету его! Он вон Хасанова завалил! И в бега. Два дня телефон ему обрываю — отключен. Звоню Быку — то же самое! А «стрелку» уже не отменить! Там, считай, вся братва!

— Ты думаешь, это Ильич убил Хасанова?

— А кто же еще? — хмыкнул Плохиш. — В его духе. До последнего в засаде сидел. Зато уж как вмазал, так мало не показалось! Че теперь Ломовому делать?! Кому он без денег нужен? Да мне-то от этого не легче! Только хуже еще! Ваня своим бригадирам в Уральске шепнул, они вообще вызверились! Филипок-то вроде как от Ломового! Им сейчас только дай ильичевского пацана порвать! Выходит, он их коммерсанта грохнул, а они его бригадира в ответ.

Напоминание о том, что в ближайшее время Ильич недосчитается лучшего из своих бригадиров, лишило Плохиша сил, и он опять рухнул в кресло.

— Так ты на этой «стрелке» вообще один будешь? — спросил я с сочувствием.

— А кто за меня сунется?! — Лицо Плохиша выражало полную безнадежность. — От Пономаря, конечно, ребята приедут. Ну, еще пара бригадиров. А что толку? Одно дело за коммерсантов тереть, кому какая доля причитается, а другое — если шмалять начнут! Смысл им какой, за меня подставляться?

С точки зрения Плохиша, подставляться за кого-то было явно глупо.

— К тому же по сравнению с той стороной — это все равно капля в море! — подытожил Плохиш. — Хуже всего, что они Бабая против меня подбили!

Бабай был одним из самых авторитетных городских бригадиров, отсидевший восемь лет за убийство. И хотя до высот Ильича ему было еще карабкаться и карабкаться, здесь, в столице губернии, на «стрелках» его слово было весомым.

Плохиш замолчал и погрузился в тягостное раздумье.

— Если что, буду валить всех подряд! — объявил он, наконец. — Хоть не зря погибну.

Взглянув на него, я подумал, что в пароксизме страха и отчаяния он, и впрямь, может стать опасным.

— Я бронежилет надел, — продолжал хмуро Плохиш. — Не поможет, конечно, но все-таки…

Он вновь задумался.

— Слышь, — вскинул он на меня свои заблестевшие глазки. — А если ментам позвонить, а? Не самому, конечно, а послать кого-то. Дескать, там-то планируется «стрелка». Они приедут, всех разгонят. Как ты думаешь?

Я наконец понял цель его визита ко мне. Он хотел получить совет человека со стороны, причем совет, который укрепил бы его в его намерениях. Обратись он с таким предложением к кому-то из бандитов, и его порвали бы еще до «стрелки».

В целом я причисляю себя к категории законопослушных граждан. При этом я, правда, не вполне уверен, существуют ли в нашей стране законы. Но мысль о доносе в правоохранительные органы мне столь же чужда, как и любому русскому человеку.

— Все догадаются, что это сделал ты, — ответил я убежденно.

— Да пусть догадаются! — не сдавался Плохиш. — Я время выиграю. А там, глядишь, и Ильич объявится.

— Братва приедет со стволами, — принялся урезонивать я. — Ты представляешь, что может получиться, когда нагрянет милиция? И если это дойдет до Ильича, тебя уже никто не спасет.

Очевидно, этот план был последней надеждой Плохиша. В отчаянии он снова сорвался с места.

— И зачем я только с этим Ильичом связался! — воскликнул он.

— Если бы ты не связался с Ильичом, тебя бы закопали еще раньше, — возразил я.

— Легко тебе рассуждать! — огрызнулся Плохиш. — Не тебя же убьют!

Мною вдруг овладело странное безрассудство, как это часто бывает со мной при наступлении опасности.

— Хочешь, я поеду с тобой? — неожиданно для себя предложил я.

Плохиш уставился на меня, не понимая. Я поднялся и собрал бумаги на столе.

— Поехали, — по-деловому поторопил я. — А то опоздаем.

Я почувствовал близость настоящего азарта. У меня даже начала немного кружиться голова, как будто я выпил шампанского. Плохиш в ужасе следил за мной.

— Ты че, с ума сошел? — наконец разразился Плохиш. — Тебя же убьют. Ты-то вообще не бандит! Да кто там с тобой говорить будет?!

— Посмотрим. — Я ободряюще хлопнул его по плечу. В машине Плохиш сопел, ерзал и избегал смотреть в

мою сторону. Его явно мучил вопрос. И он его задал.

— Зачем ты это делаешь? — не утерпел он. — Ты же мне не друг.

— Не друг, — согласился я.

Я и сам не знал, почему я так поступаю. Иногда меня неотвратимо тянет рискнуть. К тому же, в отличие от большинства людей, я не испытываю страха смерти. Что, кстати, не является достоинством даже на войне, а в мирной жизни и вовсе мешает.