Мисс Чудо - Чейз Лоретта. Страница 49

— Значит, это работа твоей матери, — задумчиво произнес он мгновение спустя. Мирабель кивнула, не в силах произнести ни слова. С тех пор как умерла ее мать, она не плакала прилюдно. Слезы — это слишком личное. Да и мужчин они сердят, заставляя испытывать неловкость или смущение.

Он отпустил ее, отошел в сторону и некоторое время стоял, глядя туда, куда она указала. Потом вернулся и взял ее за руку.

— Значит, насколько я понимаю, ландшафт спроектировала она? — спросил он.

— Моя мать обладала даром художника, — сказала она, взяв себя в руки. — Будь она мужчиной, возможно, прославилась бы, как Браун.

Алистер все понял, как только она сказала, что канал испортит вид, созданный ее матерью. Однако Мирабель надо было выговориться, и она продолжала.

Она рассказывала свою историю и историю этой земли. В ее понимании это было единое целое.

Она рассказала, как развивалось поместье и как примерно сто лет назад был построен мавзолей и произведена перепланировка земли. Это была попытка выдержать ландшафт в натуралистическом стиле, мастером которого был художник Ланселот Браун, «мистер Одаренность».

Однако добиться абсолютно удовлетворительного результата не удалось, и со временем разные элементы дизайна исчезли сами по себе, оказавшись неуместными или непрактичными.

Начало этим преобразованиям положила Алисия Олдридж, которая и занималась этим в течение двадцати лет. Она умерла, не завершив своих планов. Однако Мирабель знала все до мельчайших подробностей. С тех пор как дочь подросла настолько, чтобы понимать ее, мать делилась с ней своими планами и заражала энтузиазмом.

— Всю эту красоту создала она, — говорила Мирабель. — На склоне холма, над мостом, стоял летний домик. Она заставила перенести его и спрятала среди деревьев, так, что он возникает перед глазами неожиданно, когда идешь по извилистой тропинке вдоль берега ручья.

Она указала еще одно место, куда сама внесла изменения в соответствии с планом матери. Слушая ее, Алистер без труда понял и масштабы перемен, и их артистизм, и изящество.

Обведя его вокруг колоннады, окружающей мавзолей, и рассказав историю открывающихся видов, она замолчала.

Ему показалось, что она сожалеет о том, что так разоткровенничалась.

Он исподтишка изучал ее профиль. Она, казалось, забыла о нем. Взгляд ее был каким-то отстраненным, как у ее отца. Именно так смотрел на свечу мистер Олдридж, когда Алистер пытался завербовать его в число сторонников строительства канала.

Потом вдруг уголки ее рта дрогнули и чуть-чуть приподнялись.

Глядя прямо перед собой, Алистер сказал:

— Я отдал бы что угодно, лишь бы узнать, о чем ты думаешь.

— Я пыталась обдумать возможности отделаться от вас, но мой мозг не желает мне помогать. Как и сердце. Как и все прочее. Ведь когда я пытаюсь думать, то представляю тебя… обнаженным.

Он так резко повернул голову, что удивительно, как она не слетела у него с плеч.

— Что, что ты представляешь?

— Тебя, — сказала она. — Голым.

Хорошо еще, что он не представил себе ее нагой. Сегодня он всего лишь держал ее в объятиях, причем очень недолго. Во всяком случае, не так долго, как хотелось бы.

Он не поцеловал ее, не попытался снять с нее даже перчатку, хотя отдал бы все на свете, лишь бы снова ощутить вкус ее губ и почувствовать прикосновение рук. Ей было достаточно прикоснуться к его лицу, чтобы изменился весь мир.

Он прогнал эти мысли, теша себя надеждой, что не станет больше совершать глупости.

Однако стоило ей произнести эти роковые слова, как он представил себе юбки, задранные до бедер, идеальной формы грудь с нежными розовыми сосками, мягкие завитки волос между стройными ногами…

Он расправил плечи и упрямо выпятил челюсть.

— Когда мы поженимся, ты сможешь видеть меня голым сколько душе угодно, — сказал он. — А до тех пор лучше не затрагивать этой темы.

— Мы не поженимся, — заявила она.

— Поженимся, хотя, возможно, для этого потребуется некоторое время. — Он повернул ее лицом к себе, стараясь как можно осторожнее прикасаться к ее плечам. — Ни один мужчина, кроме меня, не должен видеть тебя обнаженной.

— Само собой разумеется, — сказала она. — Не подумай, что я перед всеми раздеваюсь, только перед тобой.

— Да, только передо мной. Твоим будущим мужем.

— Однако для леди Терлоу это не было так уж важно, — возразила она.

Черт бы побрал ее тетушку! О леди Терлоу никто не знал. Как она об этом пронюхала? И о чем она думала, когда поставила в известность невинную девушку?

— Не надо колоть мне глаза прегрешениями юности, — сказал он, — хватит с меня упреков отца! Тем более что я пытаюсь исправиться. Иначе я бы воспользовался моментом сейчас, когда нас никто не видит.

И все же ему хотелось воспользоваться моментом, овладеть ею — и пропади пропадом его честь.

Он подошел к ней вплотную, заключил в объятия и поцеловал.

Взяв в ладони его лицо, она ответила на поцелуй, слегка приоткрыв губы.

Он снял с нее шляпку, отбросил в сторону, запустил пальцы в ее непокорные медно-рыжие локоны.

Она сбила с его головы шляпу и рассмеялась. Хотя она была невинна, ее хрипловатый смех возбуждал, и Алистер опьянел от желания.

Он расстегнул ее плащ, и его руки, скользнув по ее груди, спустились к роскошным округлостям бедер и великолепным ягодицам.

Она беспокойно задвигалась под его руками, наслаждаясь и желая большего, доводя его до безумия. Он прислонил ее к колонне и снова поцеловал.

Алистер сбросил плащ с ее плеч, расстегнул и спустил вниз платье. Прервав поцелуй, он уткнулся лицом в ее шею, чтобы насладиться ее запахом. Он проложил поцелуями дорожку вниз по плечу до края сорочки, где начиналась округлость ее грудей, поддерживаемых корсетом.

Она стала гладить его волосы, и он совсем потерял голову. Задрав ей юбки — он запустил руку под панталоны. Мирабель вздрогнула.

— Ах, нет, — простонала она и тут же добавила: — Ах да, пожалуйста.

Он опустился на колени и, поцеловав ее в это самое сокровенное из всех сокровенных местечек, услышал, как она затаила дыхание, а потом прошептала:

— Но ведь это грешно!

Он услышал в ее шепоте едва сдерживаемый смех и сам рассмеялся от радости. Горячая волна наслаждения прокатилась по его телу, унося с собой остатки здравого смысла и моральных принципов.

Он поцеловал родинку над коленом и поднялся, чтобы овладеть ею. Он был возбужден до предела и сходил с ума от желания, его набухшая плоть напряженно тянулась к ней.

Но как только стал расстегивать брюки, налетел порыв холодного ветра, он выл и стонал, и Алистер вспомнил, что они находятся в месте захоронения ее матери.

Он обнял ее за плечи и прикоснулся лбом к ее лбу, пытаясь восстановить дыхание, и когда это ему удалось, произнес:

— Процесс моего перевоспитания проходит не так успешно, как мне хотелось бы. Я был уверен, что не могу позволить себе ничего непристойного возле этой колонны, что смогу устоять.

— А я надеялась, что ты не устоишь, — промолвила она. — Но понятия не имела, что это будет нечто непристойное.

Он поднял голову и встретился с ее затуманенным голубым взглядом.

— Я вижу, тебе нравится играть с опасностью, — сказал он.

— Вовсе нет, — возразила она. — Вообще-то я осторожная и разумная. А ты делаешь меня такой… — она отвела глаза, — такой счастливой. Когда ты рядом, у меня становится легко на душе и я снова чувствую себя девчонкой.

У него болезненно сжалось сердце. Больше всего на свете ему хотелось сделать ее счастливой, но, сам того не желая, он причиняет ей одни неприятности. Ведь всему виной его безумная похоть. Он уже дважды едва не лишил ее девственности. Ах, этот проклятый канал! Главное препятствие, которое стоит между ними, является и его единственной надеждой на экономическую независимость, которая позволит ему предложить ей руку и сердце.

— Хочешь сказать, что я заставляю тебя чувствовать себя глупышкой? — Он заставил себя улыбнуться.