Таинственный труп - Паро Жан-Франсуа. Страница 26

— Перигор, — ответил ошеломленный лакей.

— Хорошенькое имя. Для тех, кто понимает.

Потеря времени приводила его в бешенство. Снова пошел снег, и он не рискнул взять лошадь. На Оружейной площади ему удалось отыскать свободный экипаж, возвращавшийся в Париж. Устроившись, по привычке, в углу, он смотрел, как за окном тянулись унылые пейзажи: землю окутывал грязный серый покров тающего снега. Его так и подмывало начать сортировать полученные за день впечатления. Внезапно на него снизошло вдохновение, и он приказал кучеру везти его в особняк д’Арране, расположенный на авеню де Пари, иначе говоря, на большой торной дороге в Париж. Этот дом стал его вторым домом; там ему отвели отдельные апартаменты, где он хранил охотничий костюм, ружья, книги и предметы туалета. Он останавливался в нем, когда приходилось оставаться в Версале. Как обычно, его приветствовал дворецкий по имени Триборт, которого Семакгюс некогда спас от ужасной раны, полученной в морском сражении.

— Мерзкая погода, господин маркиз, самое время раскурить трубочку! От сырости ноют кости и скрипят суставы. Надо бы раздобыть бобрового жира для своих старых болячек.

— Триборт, друг мой, дома ли адмирал?

Дворецкий уставился на него своим единственным глазом. Выражение выжидательности на его изборожденном шрамами лице сменилось выражением сожаления.

— То-то и оно, что сейчас на баке никого.

— Значит, я подожду его.

Он не мог понять, почему он упорствовал. Неужели интуиция? В ответе старого матроса прозвучало некое колебание.

— Он уехал с попутным ветром. И пробудет в Бресте несколько дней.

— Спасибо. А мадемуазель? Она тоже уехала с ним?

Триборт расслабился.

— Нет, она на борту. Я сейчас передам.

— Отлично! А я подожду в гостиной.

Хотя все в доме знали его привычки и его особое положение, уважение к благопристойности вменяло соблюдение правил. Рельефный план битвы при мысе Финистерре по-прежнему занимал середину гостиной. Преследуемый взглядом адмирала, сурово взиравшего на него с портрета в полный рост, Николя в задумчивости оглядывал комнату, с которой его связывало столько счастливых воспоминаний. Легкое шуршание тканей вывело его из состояния задумчивости; он обернулся. Эме, в домашнем платье, с непроницаемым лицом стояла на пороге гостиной. При ее появлении его сердце учащенно забилось.

Муслиновая косынка прикрывала вырез декольте. Непричесанные волосы, подобранные лентами, двумя прядями ниспадали на плечи. В серых, с синими крапинками глазах плескался гнев.

— Опять вы, сударь?

— Что вы говорите? Снова я! Так-то вы меня встречаете…

Он подошел, намереваясь обнять ее. Но едва он заключил ее в объятия, как она скользящим движением высвободилась и оттолкнула его.

— Довольно, сударь! Вы забываетесь! Кто дал вам право так обращаться со мной?

— Но, послушайте, Эме, откуда эта злость? Какие у вас есть причины столь сурово обходиться со мной? Сейчас, когда я веду важное расследование и выкроил время, чтобы заехать к вам…

В его словах содержалась только часть правды, и он тотчас отругал себя за это.

— Он еще спрашивает! А когда он встретил меня, он меня даже не узнал! Видимо, вы нашли себе другой, более достойный объект для постоянных забот… А я-то думала, что я вам не безразлична…

— По какому случаю, сударыня, я заслужил такую порку? Я категорически опровергаю все ваши подозрения и немедленно приказываю вам сказать, где и когда я вел себя неучтиво!

Слушая себя со стороны, он чувствовал, что говорит мерзким тоном судейского.

— Сударь, сегодня утром, на заре, вы гордо, не удостоив меня даже взглядом, проехали мимо дамы в маске, торопясь воздать законные почести ее величеству.

— Как, этой придворной дамой были вы? Но я думал, вы состоите в свите Мадам Елизаветы. [16] Никогда бы не поверил! Я даже не узнал ваш голос.

— Я могу состоять в свите Мадам Елизаветы и принимать приглашения королевы. А голос я нарочно изменила, — задорно добавила она.

— О! — вздохнул Николя. — Злой умысел и коварная месть. Так обмануть меня! Вы заслуживаете…

— Чего же?

Подойдя к двери, он запер ее на задвижку и, вернувшись к изумленной Эме, заключил ее в объятия. Не сопротивляясь, она прильнула к нему и молча отдалась страсти, доказав, что нисколько на него не сердится. Он отнес ее на софу, и они вступили в жаркую схватку, которой, озабоченные охлаждением своей любви, оба жаждали уже давно. От их бурного сражения изрядно пострадал рельефный план: клочья пакли, изображавшие орудийный дым, один за другим падали на содрогавшиеся палубы миниатюрных кораблей.

После многократных прощаний он наконец забрался в экипаж, и в голове его немедленно возникла масса каверзных вопросов, из которых он отобрал главные. Почему Сартин, получающий сведения обо всем и вся, не знал о гибели узника королевской тюрьмы Фор-Левек? И тут же спросил себя: а почему он сам не заговорил об этом со своим бывшим начальником? Почему министр военно-морского флота хотел скрыть от Николя визит адмирала д’Арране? Сартин прекрасно знал, какие узы связывают его с адмиралом, поэтому, наоборот, он должен был бы… непонятно. Пожалуй, этот вопрос придется осмысливать особо.

Королева искренне просила помочь ей, однако весьма скупо изложила суть дела. Если она, пусть даже против воли, продолжает поддерживать отношения с Каюэ де Вилле, то перспективы у этого дела и вправду мрачные. Тем более что любитель изощренных интриг Сартин не только не пытался встать у него на пути, а, напротив, рекомендовал ему как можно скорее заняться этим делом и даже дал полезный совет. Его бывший начальник никогда не вдавался в подробности расследования, именуемые им следственной кухней, поэтому его неожиданный совет заставлял подозревать, что он ведет какую-то свою игру. Не исключено, что, заостряя его внимание на деле королевы, он хотел отвлечь его от другого дела, тайного и, возможно, неприглядного. Все, вплоть до дружелюбного тона, убеждало Николя в неискренности Сартина. Что ж, пора впечатлениям отстояться, затем надо вычленить из шелухи главное и начать действовать, но действовать осторожно, особенно в случае с делом королевы, избегая любых катаклизмов, способных запачкать грязью трон.

Нельзя держать в стороне Ленуара: ему следует рассказать про оба дела. Королева была сдержанна в объяснениях, но значит ли это, что он обязан хранить ее историю в тайне? Он согласен: подробности расследования не должны выйти за пределы надежного узкого круга людей, но само ли собой разумеется, что к этому кругу принадлежит Ленуар? Сам он в этом уверен, но уверен ли министр королевского дома Амло де Шайу? В голове его тотчас зазвенели куплеты:

Свита не делает министров, она их свергает. Вместо того чтобы платить доносчикам, министрам следовало бы обзавестись преданными агентами, дабы те извещали их об умонастроениях публики. А как же Бурдо? Сейчас его помощник нужен ему как никогда: когда расследование начинало топтаться на месте, его проницательность часто позволяла находить неожиданные решения. Но если он посвятит инспектора, семья которого некогда пострадала от королевского дома, в дело о долгах королевы, тот, будучи сторонником новых идей, вряд ли отнесется к нему благодушно. Оно лишь усилит его желчное отношение к королевской власти, которой он, впрочем, верно служит. Рассудок продолжал разрываться между недоверием и доверием, но сердце уже сделало свой выбор в пользу верного друга и помощника.