Таинственный труп - Паро Жан-Франсуа. Страница 40

— Наверняка имеются очень простые объяснения, — примиряющим тоном произнес Бурдо. — Бывают совпадения, пусть даже и досадные. То, что они плыли на одном пакетботе, в один день въехали в Париж и оба привлекли к себе внимание полиции, не означает ничего, кроме случайного стечения обстоятельств.

— Оставь! Ты сам не веришь тому, что говоришь, просто хочешь успокоить меня. Ты же подчеркнул, что она сопровождала Эшбьюри и под именем Элис Домби въехала во Францию. Почему?

— Я этого не знаю, однако могу себе представить, что она хотела прибыть как можно незаметнее, ибо очень боится, что в ней узнают Антуанетту Годле, а главное, Сатин, бывшую девицу для утех, в свое время стоявшую во главе веселого дома «Коронованный дельфин».

Николя задумался.

— В общем, мысль правильная, но меня она не убеждает. И почему тогда она отправилась на улицу Бак, в дом, где ей принадлежит целый этаж! Какая уж тут скрытность…

— Осторожность не всегда является близнецом невинности, даже если они идут рука об руку по одной дороге. И не стоит искать тому причин. Напрасное занятие!

— Получается, дело о трупе возле Фор-Левека связано с отношениями между Англией и Францией. Да, почва, похоже, становится все более вязкой.

И снова он, казалось, погрузился в размышления.

— Тому, кто следит за нами, нельзя больше давать ни единого шанса, — произнес он. — С этой минуты ни тебе, ни мне не следует без нужды выходить на передовую, только ради обходных маневров или военной хитрости. Пусть действуют наши тайные агенты. Я же открыто займусь еще одним делом, о котором тебе пока ничего не известно и которое я прошу тебя сохранить в полной тайне.

Бурдо знаком показал, что рот его на замке. Его восторженный взор ясно дал понять, как он рад, что его посвятили в особое задание. Николя в общих чертах обрисовал интригу, плетущуюся вокруг королевы, постаравшись умолчать об отношении королевы к игре, понимая, что у недоверчивого и добродетельного Бурдо такая страсть может вызвать только неприязнь. Но удовлетворение от приобщения к важной государственной тайне возобладало над любопытством, и инспектор не стал подробно расспрашивать о фактах, рассказанных Николя, который, сдержанно изложив основную интригу, принес в жертву несколько второстепенных подробностей.

План кампании сложился. Враг следит главным образом за Николя, так что именно он отправится к Бертен, а потом поговорит с Полеттой; будучи в курсе всех городских слухов, хозяйка «Коронованного дельфина» могла вывести его на Киску, любовницу Лавале, исчезнувшую в день похищения художника. В то же самое время многочисленные эмиссары начнут прочесывать часовые мастерские. Надо сосредоточиться, во всем разобраться, а затем собраться и нанести ответный удар.

Бурдо застенчиво спросил, что делать с Элис Домби. Постаравшись принять равнодушный вид, Николя оценил риск и необходимость. Антуанетта не могла удержаться от желания повидаться с сыном, для чего ей пришлось сбросить свою английскую личину. Тут его пронзила жестокая мысль, которую он счел неуместной, хотя она и напрашивалась сама собой: а не вышла ли она замуж за англичанина? Впрочем, его это не должно волновать, она свободна, как и он сам; и все же порыв, бросивший их в объятия друг друга, не мог быть чем-то мимолетным, случайным. Он отчаянно кусал себе губы. Наблюдая за ним, Бурдо словно следовал за всеми извивами его мыслей.

— Пусть за ней проследят, как и за господином Келли; мы быстро поймем, что к чему. Возможно, в один прекрасный день мы, действительно, получим самое простое объяснение волнующему нас совпадению.

Он не верил ни единому слову Бурдо: тот наверняка говорил просто так, чтобы усыпить его боль. Антуанетта обманула его, скрыла свой приезд в Париж, и только благодаря преданности сына он узнал о нем. Тревога и тоска нарастали, очередной раз напоминая о его давней привычке разбирать каждое событие по косточкам, а затем делать исключительно мрачные выводы.

— Пьер, ты остаешься на заднем плане. Брось вперед наших тайных агентов. Пусть они рыщут повсюду. Не щади денег.

— К кому ты отправишься в первую очередь? К Полетте или к выскочке Бертен?

Николя бросил взгляд на часы.

— Начну с Полетты. В этот час «Коронованный дельфин» только просыпается… А почему ты называешь ее выскочкой?

— А разве нет? Где она была бы, если бы не втерлась в доверие королеве? Женщины, они все такие! Ох, и кого только ни принимает королева!

— Полно, не преувеличивай изворотливость Бертен, просто она умеет украшать женщин. А женщина, думая об украшениях, думает о любви.

Каждый раз, отправляясь в «Коронованный дельфин», Николя казалось, что он возвращается в прошлое. Этот дом был связан с основными этапами его бурной жизни. Полиция всегда поддерживала особые отношения с притонами разврата, но для него эти отношения стали особенными вдвойне по причине его своеобразной привязанности к Полетте; никогда не закрывая глаза на темные делишки сей особы, он ценил нередко проявляемую ею сердечность и часто оказывал ей снисхождение.

В первый раз дверь оказалась незапертой, и впервые его не встретила хорошенькая негритяночка, которую он помнил еще ребенком. В ротонде стоял полумрак, и он не сразу заметил, насколько обтрепалась и износилась некогда пышная и кричащая обстановка дома. Царившая здесь, как, впрочем, и во многих подобных заведениях, роскошь дурного пошиба не выдержала испытания временем. Обивка потускнела, кое-где виднелись явные пятна грязи. Ножки массивных кресел расшатались, резные ручки обшарпались. Истершиеся до основы ковры махрились по бокам. Заглянув в комнату, где Полетта обычно принимала клиентов, и никого там не увидев, он направился к альковам, скромным абсидам сего храма Венеры. Неожиданно из-за занавеси одного из храмов донесли слова и вздохи, значение которых не подлежало сомнению.

— Ах, какая прекрасная грудь! Ах, какая упругость! Плутовочка моя, как же замечательно смотрятся эти полушария!

— Сударь, уберите вашу руку!

— Как, мошенница! Ты же сама сжимаешь мне… Я прекрасно понимаю, что все это значит. Скинь же, наконец, эти меха! Они тебе не идут и безумно меня раздражают.

— Но сейчас холодно!

— Но я-то весь горю!

— Остановитесь, ради всего святого!

Не расположенный держать свечку, Николя громко закашлялся.

— Ах, ты черт! Опять кто-то явился. Наверняка тот старый бурдюк.

Драпировка резко откинулась, и показался молодой человек, чья одежда — рубашка и кюлоты — пребывала в весьма живописном беспорядке. Он гневно уставился на комиссара.

— Черт, это еще что за тип?

Его лицо, красивое, но пустое и бессмысленное, стало наливаться краской. За ним виднелась юная негритяночка; узнав своего старого приятеля Николя, она понурилась и замахала рукой, видимо, веля ему скрыться; другой рукой она судорожно пыталась оправить платье. Подбоченясь, незнакомый хлыщ разглядывал шпагу комиссара.

— Видали бретера с его испанским клинком? Кому он тут хочет пригрозить, этот матамор? Он что, рассчитывает напугать меня?

Николя чувствовал, как в нем закипает гнев, однако он сдержался, сумев сохранить невозмутимость.

— Сударь, — произнес он, соразмеряя слова, — ваше раздражение неуместно. Я не питаю относительно вас никаких враждебных намерений. Мне всего лишь требуется немедленно поговорить с хозяйкой заведения.

— Только не здесь! Здесь я и больше никого!

— Разумеется, сударь, я это вижу, но повторяю вам, я хочу повидаться с госпожой Полеттой, моей старой приятельницей.

— Госпожа Полетта! Однако, как эта шлюха высоко себя ценит! Старая приятельница! Да мне плевать на тебя… Точно не знаю, но, кажется, она заболела.

За его спиной негритяночка усиленно замотала головой, давая понять, что он врет.

— Еще одной причиной больше повидать ее. Болезнь — весьма прискорбно, поэтому я сейчас схожу за знакомым врачом, что проживает на улице Сент-Оноре.

— Черт, кто здесь хозяин?

Яростно вращая глазами и уперев руки в бока, незнакомец нарывался на ссору. Николя, от чьего внимательного взора ничто не ускользало, заметил, что на наглом красавце форменные панталоны; хотя тело наглеца в изобилии покрывали волосы, ему явно было не более двадцати пяти лет. Решив перейти к действиям, вояка рванулся к пуфику, где рядом с мундиром французского гвардейца красовалась шпага. Сняв треуголку и прижав ее к груди, Николя положил правую руку на курок маленького пистолета, некогда подаренного ему Бурдо. Уставившись на него недобрым взглядом, противник стоял, держа руку в нескольких дюймах от эфеса своей шпаги. Решив предупредить его угрожающие замыслы, Николя резко выбросил вверх руку и выстрелил. С потолка посыпалась штукатурка, подвески большой люстры жалобно зазвенели. Негритяночка взвизгнула, противник же отскочил к стене, словно собираясь прыгнуть на Николя. Из-под софы выкатился белый клубок шерсти и затявкал, обнажая крошечные клыки. Громоподобный удар каблука по полу прогнал клубок в его убежище. Когда все смолкло, послышались тяжелые шаркающие шаги, и появилась Полетта, огромная, сутулая, с трудом переводящая дыхание; ее обмотанные бинтами толстые ноги выглядывали из разреза домашнего платья. Съехавший набок светлый парик едва держался на голове, возвышаясь над ее набеленным лицом с карминными пятнами щек и губ и черными, как сажа, бровями. Она опиралась на увитую лентами трость. Ее маленькие, утопавшие в жирных складках глазки шустренько оглядели поле боя, не упустив ни малейшей детали. Негритяночка с плачем убежала. Пробегая мимо старой сводницы, она получила удар тростью пониже спины и взвизгнула от боли. Подойдя к красавчику, Полетта мигом подавила его попытку поднять мятеж, и тот, бросив на комиссара исполненный ненависти взор, прихватил одежду и удалился. То, что случилось дальше, Николя надолго сохранил в памяти. Его старинная приятельница разрыдалась и заключила его в свои необъятные объятия. Косточки ее корсета впились ему в живот, как раз на уровне желудка, и вдобавок он едва не задохнулся от резкого аромата, соединившего в себе запахи грима, ярких духов, едкого пота и доминировавшие над всем пары ликера. С трудом высвободившись, он мягко оттолкнул ее, она заохала и рухнула в кресло-кабриолет, заскрипевшее под ее грузным телом.