Последний бог - Леонтьев Антон Валерьевич. Страница 26

Генрих фон Минхов, младший брат Софии, его спятившей невесты и убийцы его жены! Кто бы мог подумать, что за прошедшие четырнадцать лет он сделает карьеру в гестапо и станет одним из нацистских палачей?

– Я же сказал тебе, что ты за все з... за... зап...

– Заплатишь? – предположил Альфред, и Генрих снова ударил его ногой.

– Не смей исправлять меня! Я знаю, что ты ненавидишь меня, но это ты в незавидном положении, а не я!

Альфред понял, что находится в компании с сумасшедшим. Вероятно, болезнь семейная – сначала свихнулась София, затем сошел с ума ее братец. Однако Генрих занимает, судя по всему, важный пост и обладает реальной властью. И именно от него зависит судьба – его, Альфреда, собственная и Джошуа. Эти мысли промелькнули в голове за долю секунды.

– Как же я давно мечтал о таком моменте, Вайнгартен! – проорал Генрих. – Я был так огорчен, узнав, что ты сбежал во Францию. Но теперь Франция стала нашей! И ты снова попытался улепетнуть, но у тебя ничего не получилось.

– Что ты хочешь? – проронил Альфред.

Генрих буквально завизжал:

– Возмездия! Ты опозорил мою любимую сестру, и она из-за тебя потеряла рассудок. Жаль, что она тогда пристрелила только твою черномазую женушку! София потом оказалась в больнице, где и скончалась. Ты не знал?

– Мне очень жаль... – только и промолвил Альфред. А Генрих фон Минхов закричал:

– Тебе очень жаль, Вайнгартен? И это все, что ты можешь мне сказать? Ты разрушил счастье нашей семьи и теперь всего-навсего просишь прощения? Я мечтал о том, что когда-нибудь ты окажешься у меня в руках, и момент настал. Ты поплатишься за все! Хочешь посмотреть, как мучается твой сын, Вайнгартен?

Последние слова Генриха придали Альфреду небывалые силы. Он бросился на гестаповца и повалил его на пол. Но молодой нацист был намного сильнее, отпихнул Альфреда. В камеру вбежали солдаты. Генрих заявил, что сам справится, и велел тем уйти. Достав пистолет, он наставил его на Альфреда.

– Что, сын-бастард – самое любимое в твоей никчемной жизни? И как ты почувствуешь себя, если узнаешь, что он сдох?

– Нет! – прошептал Альфред. – Нет!

– Ты прав, пока нет, но скоро сдохнет, – ответил Генрих. – Уж я позабочусь об этом. Так же, как в свое время позаботился о том, чтобы в концлагерь попала твоя мамаша и сестры. Нашим доблестным врачам в концлагере требуются дети различных недорас, они проводят на них любопытные медицинские эксперименты...

Альфред уже ничего не говорил – по его щекам бежали слезы. Заметив их, Генрих продолжил:

– Ну что же ты не умоляешь меня о пощаде? Попытайся спасти своего сына, Вайнгартен! Я ведь могу передумать, и тогда он просто попадет в детский дом.

Банкир что-то произнес. Фон Минхов склонился над Альфредом:

– Что? Я не расслышал! Ты говоришь, что являешься последним мерзавцем и прохвостом?

Пленник приподнял голову и сказал:

– Ты полное ничтожество! – И плюнул в лицо нацисту.

Тот отшатнулся, будто его ударили, а затем выстрелил в Альфреда. Он выпустил в банкира всю обойму и, только когда пистолет начал безвредно щелкать, остановился. Генрих подошел к бездыханному, залитому кровью телу Альфреда Вайнгартена. В камеру вошли двое солдат.

– Уберите эту грязь, – указывая на мертвеца, приказал Генрих.

Он швырнул пистолет на пол и пошел прочь. Наконец-то сбылось то, о чем он мечтал: Альфред Вайнгартен мертв. Но месть не принесла ему желанного удовлетворения и избавления. Оставался еще мальчишка. И он тоже получит сполна!

Путешествие через океан показалось семилетней Вере небывалым приключением – она вместе с тетей Эммой занимали каюту первого класса, откуда открывался потрясающий вид на безбрежный океан. Девочка знала, что вскоре к ним присоединятся отец и Джошуа. Отца Вера боялась, потому что он часто был суров, а Джошуа нежно любила.

В Нью-Йорке они получили телеграмму отца, извещавшую, что тот вскоре тоже последует за океан. Однако время его приезда все отодвигалось и отодвигалось. Затем пришло известие, что братец Джошуа серьезно болен, а вскоре заплаканная тетя Эмма, потрясая газетой, сообщила, что немцы напали на Францию, заняли Париж.

Контакт с Францией прервался – от отца не поступало больше никаких вестей. Иссякли и деньги, которые он дал сестре и дочери в дорогу. Взять кредит в банке Эмма не могла, так как все американские счета брата оказались заморожены. Женщина была вынуждена начать поиски работы, однако ей было за пятьдесят, и ее с большим трудом взяли гардеробщицей в небольшой театр на Бродвее.

Тете Эмме и Вере пришлось покинуть апартаменты в отеле «Уолдорф Астория» и перебраться в скромные меблированные комнаты. Тетка часто брала с собой девочку, и так Вера впервые приобщилась к чудесному и необычному миру театра. Она проникала в зал, где, притаившись, следила за репетициями, генеральными прогонами, а по вечерам – и за представлениями, которые давала труппа.

Япония напала на Перл-Харбор, и Америка объявила войну странам оси. Тетя Эмма получила место на одном из военных заводов – ей стали платить больше, и беглянки смогли снять отдельную квартирку. Однако Вера по вечерам отправлялась в театр – там ее хорошо знали и контролеры, и артисты, и девочка с упоением следила за чудесами, происходившими на сцене. Она как-то призналась тете Эмме, что хочет стать актрисой, когда вырастет, на что та ответила:

– Когда война закончится, мы вернемся в Европу, к твоему отцу и брату. Они наверняка очень скучают по нам!

Вера же не хотела возвращаться в Европу – воспоминания об отце и брате потускнели. Она росла подвижной, бойкой девочкой, общалась с детьми эмигрантов из различных стран мира, которые жили в том же квартале, где обитали они с тетей Эммой. Тетка очень удивилась, услышав однажды, что племянница легко болтает по-испански и даже лопочет по-португальски. К десяти годам Вера могла свободно изъясняться по-английски, причем очень похоже копировала разные акценты, по-немецки (дома тетка общалась с племянницей на родном языке), по-французски и по-испански, а также немного по-португальски, по-итальянски, по-герцословацки и по-русски.

– Ты пошла в свою мать, – не раз замечала тетка, но что она подразумевает, упорно не хотела объяснять.

Тетя Эмма радовалась тому, что нацисты проигрывают войну, и ждала момента, когда же можно будет вернуться на родину.

Осенью 1945 года тетка заявила, что они отправляются в Европу – искать отца и брата Джошуа. Вера не хотела покидать Нью-Йорк, но слово тети Эммы было законом. Они пересекли океан, ютясь в каюте третьего класса: на большее у них денег не хватило. Веру поразили развалины, разбомбленные дома, испуганные и исхудалые люди – все то, что она увидела во Франции. Но Париж ей понравился – в этом городе пульсировала жизнь.

Тетка принялась наводить справки и очень быстро узнала: банкир Альфред Вайнгартен был убит при попытке бегства в Англию еще в 1940 году. Выходит, целых пять лет Эмма питала ложную надежду на встречу с братом, но свидеться им было не суждено. Установить, что произошло с Джошуа, было гораздо сложнее. Наконец удалось выяснить, что мальчика, задержанного вместе с отцом, отправили в один из концентрационных лагерей. Тетя Эмма была в курсе, что большая часть заключенных погибла, найдя смерть в газовых камерах, скончавшись от голода, болезней или став жертвами бесчеловечных медицинских экспериментов нацистов. Но ведь какая-то часть выжила, и почему бы среди счастливцев не оказаться и Джошуа...

В Париже их разыскал приятный невысокий господин с холеными усиками – месье Жан-Жак Трюффо. Тетя Эмма помнила, что он являлся одним из сотрудников банка Вайнгартена. Она жаждала узнать, что произошло с деньгами банка, а также с состоянием брата.

– Как ты выросла, малышка! – сказал месье Трюффо, любуясь на Веру. Он преподнес ей большую плитку молочного шоколада.

Тетя Эмма выпроводила племянницу из комнаты, однако Вера затаилась около дверей и через щелочку внимала беседе тети и доброго месье.